Какой видится нынешняя медицина пациенту? Сказать по правде, более всего медицина пациента устрашает. Он видит неизбежность боли и страданий разной степени интенсивности; смерть вдруг обретает черты необыкновенной определенности; больной становится зависим от незнакомых, порой малосимпатичных, людей, он лишен привычной ему обстановки (по бедности наших клиник разность между домом и больницей просто катастрофична). Кроме того, медицина нынешняя пациенту предельно разорительна: в больнице чего ни хватишься — ничего нет, нередко у больного поселяется чувство вины за то, что его болезнь буквально опустошает семейный бюджет.
Чем длительнее срок госпитализации, тем более проступают в характере больного человека черты детскости: обидчивость, недержание эмоций, эгоизм, жажда утешения, наклонность к фантазированию и т. д. Порой у пациента возникает чувство бездны, разверзшейся под ногами, порой тешит он себя легкомысленными прогнозами. Очень хорошо это описал Л. Толстой в рассказе «Смерть Ивана Ильича». Независимо от диагноза больной неустойчив в своих настроениях и желаниях.
С точки зрения врача, медицина — это власть и ответственность. Врач действительно обладает властью над пациентом. Чувство власти почти неизбежно подсознательно культивирует в душе гордость. Симптомами данной страсти являются обычные во врачебной среде нетерпимость к коллегам, начальству, категоричность мнений, желание во что бы то ни стало настаивать на своем. Однако все это в значительной степени ограничивается чувством ответственности, которое испытывает каждый врач. Это — как две чаши весов, постоянно колеблющиеся. В случае удачного исхода лечения врач говорит: «Я исцелил больного», и это очень тешит гордость. Однако в случае неблагополучного результата логично было бы сказать: «Я навредил больному» или «Я умертвил больного». Это может раздавить, уничтожить врача.
Что делать священнику в больнице? Наверное, это уникальный случай из нынешней жизни, когда говорят не «дайте нам», а — «возьмите у нас». Святая Церковь предлагает свои прекрасные дары всякому желающему их. Таких даров два: земной и небесный, мистический. Земной дар есть всегда присущее и реально осуществляемое Церковью дело утешения страждущих. Больной слышит от священника, что он не одинок, что страдания его имеют смысл, ему открываются источники самопознания и мужества. Такие посещения больных, которым предстоит операция или находящихся в послеоперационном периоде, а также тяжелобольных и умирающих, весьма благотворно сказывается на их душевном состоянии. Оставленные после визита иконки, крестики продолжают напоминать пациентам слова утешения, слышанные от батюшки, укрепляя надежду. Наверное, нет ни одного больного, который отказался бы от окропления святой водой, иерейского благословения. Быть может, кому-то это покажется малозначительным. Лишь сами больные знают цену подобным «пустякам». Есть пословица: «Кто по морю не плавал, тот Богу не маливался»; можно сказать и так: «Кто в больнице не лечился, тот настоящей молитвой не молился». Нередко именно скорби полагают начало духовному пробуждению человека.
Не менее важно общение священника с медиками: оно часто позволяет снять психологическое напряжение в коллективе, уяснить врачу свою роль и место в лечебном процессе не как властителя жизни и смерти, а как приставника к Божиему делу, обязанному максимально честно исполнять свои обязанности, а уж плоды своих трудов относить к Промыслу Творца: только Господь волен в определении исхода лечения.
И, наконец, мистический дар. Многим ведома сила таинств Православной Церкви. Нельзя лишать их болящих. Всякий желающий должен быть крещен, причащен св. Таин, исповедован, особорован, т. е. должен иметь возможность прибегнуть непосредственно к Врачу душ и телес — Христу, Богу нашему, и Его животворящей благодати.
Отними грех — и болезни не будет
Больные часто говорят: «За что я страдаю?» Правильнее было бы спросить: «Для чего?»
Премудрый Екклесиаст жизнь нашу назвал суетой сует. Действительно, между рождением и смертью жизнь человеческая наполнена множеством забот, каждая из которых имеет свой смысл: воспитать детей, получить образование, построить дачу и т.д., но сумма их абсолютно бессмысленна — все уничтожается смертью. Человек по природе своей неотмирное существо: только вечность оправдывает земное бытие.
Суета — враг вечности, ее непременный спутник — стремительный бег времени. В вечности нет времени — и для больного время останавливается: прошлое видится ему как бы выцветшим, поблекшим, будущее весьма туманно, существует только день сегодняшний… Как прямая, пересекающая плоскость, принадлежит ей одной точкой, — говорит митрополит Антоний Сурожский, — так и жизнь наша принадлежит вечности только настоящим моментом. Когда уничтожаются иллюзии прошлого и фантазии будущего, человек остается лицом к лицу с подлинной жизнью. Болезнь возвращает человека к реальности из мира иллюзий.
«Во дни благополучия пользуйся благом, а в дни несчастья размышляй», — говорит Экклезиаст. О чем же размышлять больному если не о болезни своей?
У болезней есть свои внешние и внутренние причины, причем внешние только без внутренних оказываются недейственными. Имя внутренней причины — грех. «Отъими грех — и болезни не будет,» — учил преподобный Серафим Саровский.
Грех, как противление Божьему закону, вызывает внутренний душевный конфликт (душа-то по природе своей христианка, — заметил Тертуллиан). Например, гордый человек считает себя не соответствующим обстоятельствам своей жизни: «Я не могу простить обиду», «мне строят козни», «мои способности не ценят» или «у меня, такого честного, денег нет, а негодяи благоденствуют» и т.п.; печальный и унывающий носится с идеей самообвинения типа: «Если бы я не сделал того-то и того-то, то не случилось бы того-то» и т.д. Подобные душевные коллизии через тонкие нервные и гормональные влияния отрицательно влияют на тело, и человек заболевает. То же можно сказать и о грехах чревоугодия, блуда, сребролюбия, исполняющих душу множеством противоречий и лжи.
В болезни обязательно есть духовная сторона. Иногда болезнь посылается Богом для уврачевания души: «ибо страдающий плотию перестает грешить» (1Петр. 4,1). Следует помнить, что все происходящее с нами, происходит по воле Всеблагого Бога. Мы часто неспособны уразуметь Божьего о нас промышления, и называем события нашей жизни счастьем, несчастьем, удачей, потерей, но все это — не более чем педагогические средства, всегда самые для нас, в наших обстоятельствах, подходящие (хоть полезное — не всегда приятное). Что же делать? Если человек не властен над болезнью, то отношение к собственной болезни — в его власти. Врачи знают, как тяжело лечить печального, павшего духом человека. Поэтому, наряду с медицинским пособием («Господь создал из земли врачества, и благоразумный человек не будет пренебрегать ими» — Сирах.38,4), надлежит очистить душу от греха покаянием: вспомнить свою жизнь, свои грехи и неправды, и уподобясь благоразумному разбойнику (Лк.23,40 — 43), искренне посчитать себя достойным постигшего несчастья. Необходимо от души простить всех своих обидчиков и попросить прощения у всех обиженных. Отбросив ложный стыд, надобно идти в храм для исповеди (или призвать священника к себе) и каяться во всем, что подсказано совестью, начиная от детства.
В болезни — и не только в болезни — благо человеку возможно чаще приступать к Евхаристической Чаше, причащаться Тела и Крови Христовых. И еще; существует таинство Елеосвящения (соборование), основанное на заповеди апостола: «Болен ли кто из вас, пусть призовет пресвитеров Церкви, и пусть помолятся над ним, помазав его елеем во имя Господне, и молитва Веры исцелит болящего, и восставит его Господь; и если он соделал грехи, простятся ему» (Иак.5,14)
Однако Церковь — не лечебница, а таинства церковные — не магический обряд, который сделал и все устроилось. Без веры, без желания изменить самого себя, то есть без реального покаяния (по-гречески «метанойа» — буквально: перемена ума, поворот его к Богу) таинства недействительны. И не надо верить «целителям», будто молитвы, псалмы и акафисты обладают самодовлеющей «лечебной» силой: для православного сознания звучит кощунством «акафист от рака или от пьянства», «молитва от зубной боли» и т.п. Нет, глаголы жизни вечной, звучащие в них, должны будить душу от тяжкого сна греховного.
Но чтобы извлечь из святых Таинств церковных, так сказать, максимум благодати, человек должен потрудиться и сам. От болящего, впрочем, никто не ждет подвигов телесных, напротив, даже положенные для всех православных христиан посты смягчаются или вовсе отменяются для них: болящие, как говорил старец Оптинский Никон, спасаться должны терпением скорбей и Богу за них благодарением. И конечно — молитвою.
Молиться можно во всякое время и во всяком месте — сидя, стоя, лежа, в движении, в больнице и дома. Очень хорошо краткое правило, преподанное св. Игнатием Брянчаниновым для чтения в нашествии скорбей:
1.Слава Богу за всё!
2.Господи! Предаюсь Твоей Святой воле! Буди со мною воля Твоя!
3.Господи! Благодарю Тебя за все, что Тебе благоугодно послать на меня.
4.Достойное по делам моим приемлю; помяни мя, Господи, во Царствии Твоем!
Кто в силах, должен читать утреннее и вечернее правило из Молитвослова, но непременно не спеша, с размышлением о прочитанном, с соблюдением трех условий, при которых только молитва и может совершаться: внимания, благоговения и сокрушения сердца. В остальное время можно творить молитву Иисусову как заповедано святыми отцами.
Да, болезнь есть серьезное испытание человека; неверующего на достоинство его жизненных ценностей, верующего — на крепость его веры. Все земное, писал св. Тихон Задонский, как «вода мимотекущая». Православная церковь всегда учила своих чад не доверять ничему временному, но полагаться на Вечное и в своих молитвах испрашивала им всегда только самого главного: «христианския кончины живота нашего, безболезненны, непостыдны, мирны, и доброго ответа на Страшнем Судищи Христове, просим».
Дарение жизни
С тех пор, как знаменитый хирург Кристиан Барнард в 1968 году осуществил удачную пересадку сердца, в мире были произведены тысячи аналогичных операций, а также сотни тысяч трансплантаций почек и печени. Трансплантология стала одной из привычных областей медицины. С начала 90-х годов и в нашем городе делают, и довольно успешно, операции по пересадке почек. Весьма непростое технически, дело это выглядит неоднозначным и с этической стороны.
Пациент, нуждающийся в замене поврежденного органа (реципиент), проводит в ожидании трансплантации немалое время. Во-первых, оно уходит на серьезное иммунологическое исследование: происходит определение более чем 40 факторов иммунитета. Медики стараются получить максимально полные данные, ведь если пересаженный орган окажется несоответствующим организму реципиента хотя бы по одному фактору, произойдет его отторжение. Во-вторых, время уходит на подбор нужного органа, подходящего для трансплантации. Кто же является их поставщиком (донором)? Как правило, ими становятся люди 25-45 лет, получившие черепно-мозговую травму, которая, как выражаются медики, несовместима с жизнью. В отделениях реанимации или нейрохирургии, куда доставляет такого рода пострадавших «скорая», им проводится интенсивное лечение. Однако, если по мнению врачей, несмотря на сохраняющуюся сердечную деятельность, перспективы выживания пациента равны нулю, то им — потенциальным донором — начинает заниматься бригада биохимиков и специалистов по трансплантации. Экстренно составляется иммунологическая карта донора (те самые 40 факторов), которая затем вводится в компьютер. А далее… Далее начинаются проблемы.
Проблема первая: диагностика смерти мозга. Реаниматологи различают три вида смерти — клиническую, биологическую и социальную. Первая — состояние, длящееся не более пяти минут (хотя бывают и исключения), является обратимым, если в течение этого интервала времени удастся заставить сердце сокращаться. Если же нет — наступает необратимая биологическая смерть. Смерть же социальная тождественна понятию «смерть мозга»: сердце работает, но часть отделов головного мозга прекратила жизнедеятельность; человек, как биологическое существо живет, но как личность перестал существовать. Однако реальность всегда сложнее любой схемы. Медицина знает немало парадоксальных случаев, когда к пострадавшим с весьма значительной травмой мозга возвращалось сознание и восстанавливались казалось бы навсегда утраченные функции. Четких критериев для однозначного суждения о наступлении смерти мозга нет — все принятые в настоящее время методики ее диагностики позволяют лишь с высокой долей вероятности предполагать смерть мозга, но окончательное заключение врачей никогда не бывает абсолютно категорично. Еще Гиппократ называл медицину искусством, т. е. областью, в некотором смысле противоположной научному знанию, оперирующему точными понятиями и имеющему — при соблюдении должных условий — один и тот же всегда воспроизводимый результат. Медицина слишком зависима от знаний и мнений конкретных ее представлений. Наверное, потому столь серьезный диагноз, как смерть мозга, должен непременно выноситься консилиумом врачей, причем, без участия в нем трансплантолога.
Проблема вторая: изъятие донорского органа для пересадки. Оптимальным условием, конечно, явилось бы изъятие органа у пострадавшего с установленной смертью мозга до остановки сердца. В этом случае степень повреждения органа была бы минимальной. Однако такое действие было бы равнозначно насильственному пресечению жизни донора, т. е. по сути убийству, тем более, что как мы уже говорили, в определении смерти мозга теоретически всегда остается место сомнению. Поэтому на деле забор органа происходит после констатации неэффективности реанимационных мероприятий и наступления биологической смерти.
Проблема третья: согласие донора на изъятие у него органа. Разумеется, до момента травмы будущий донор такое согласие вряд ли давал, а после травмы был не в состоянии это сделать. Закона, который твердо регламентировал бы права пострадавшего, у нас нет. В настоящее время действует принцип «пассивного согласия»: если человек не высказывал своего негативного отношения к возможности в будущем стать донором органов, то считается, что он «согласен». К сожалению, родственники пострадавшего не всегда (точнее, почти никогда) не информируются о такого рода действиях врачей. Реципиенту также, во избежание «моральной травмы» (какой?) ничего не сообщается о доноре.
Каково отношение Православной Церкви к данной теме*? По словам иеромонаха Анатолия (Берестова), «Церковь еще не определила свою позицию» (цитируется по И.В. Силуянова. «Современная медицина и Православие»). Некоторые публикации в православной прессе («Православная Москва», «Православная Тверь») говорят об абсолютном отрицании трансплантологии вообще. Думается, все же, что трансплантология имеет право на существование, ибо ее побуждения благородны и гуманны. Для того, чтобы она соответствовала собственным идеалам, ей необходимо блюсти ряд принципов:
1. Полноценное информирование родственников пострадавшего и их согласие на изъятие донорского органа. Здесь возможно только «дарение», исключающее все виды материальной «компенсации».
2. Забор органов — только после наступления биологической смерти.
Смерть есть первый шаг в Вечность и вместе с тем, по выражению митрополита Антония (Блюма), последний акт жизни. Основа мироздания — Любовь, от Бога нисходящая к человеку и от человека восходящая к Богу (вертикаль), и распространяющаяся от человека к человеку (горизонталь). Если дарение другому человеку жизни, пусть даже пассивное, ненасильственно и бескорыстно (что очень важно!), то оно, несомненно принадлежит плоскости «горизонтали» любви. Именно таково, по характеру своему, безвозмездное донорство крови, которое, кстати, можно считать пересадкой ткани донора в организм реципиента.
Конечно, тело человека, по словам одной публикации, является пространством его личности. Но представляются весьма наивными рассуждения некоторых противников трансплантологии о принадлежности пересаженного органа тому или иному лицу во всеобщем воскресении мертвых; оно сродни вопрошению Христа саддукеями: «Итак в воскресении которого из них она будет женою, ибо семеро имели ее женою?» (Лк.20,27-40). Столь же странным выглядит возражение против пересадки сердца, объявляющее сей мышечный насос вместилищем человеческих чувствований. Здесь происходит смешение понятий предметно-реальных и духовных. «Сердце» духовное понимается святоотеческой традицией не как анатомическое образование, а как духовно-эмоциональный центр личности. Поэтому подобная аргументация просто несерьезна.
Всякое пожертвование, находящееся в «горизонтали» любви, поставляет душу в ее вертикаль, т. е. становится нитью, соединяющей человека с источником жизни — Богом. Может статься что дарение своего органа станет для усопшего той самой луковицей Достоевского (помните историю о злой бабе, швырнувшей луковицей в нищенку? Потом ангел протягивал ей именно эту луковку, как спасение из пламени геены). С духовной точки зрения очень важно было бы сообщить реципиенту имя того, чей орган пересажен в его тело — для поминовения и молитвенного благодарения, что также есть дело любви.
Наука, не окормленная нравственностью, всегда ведет в пагубу: так появились на свет бактериологическое и ядерное оружие, таковы истоки глобального экологического кризиса. Развитие медицины на исходе XX столетия заставляет пристальнее всматриваться в облик тех, кому она вверена. Принципы, которыми руководствовалась отечественная медицина — гуманность, целостность подхода к человеку, лечение не болезни, но больного, прежде всего — сострадание, — подверглись значительной деформации, «американизации» с ее упованием на возможности компьютерных и иных технологий. Подход к больному как к «неисправному механизму» превращает врача в «специалиста по устранению неполадок» и занижает значение личности того, кто занимается врачеванием, делает «малозначительным» его нравственно-этический облик. Падение моральных требований в медицине таит в себе опасность использования тех или иных методик ради достижения корыстных целей, не во благо, а во зло пациенту. Поэтому наиболее важной проблемой трансплантологии является чистота рук, осуществляющих дарение жизни.
________________________
*Текст написан до принятия Основ социальной концепции РПЦ. Ознакомиться с официальной позицией Церкви по вопросам биоэтики, в т.ч. – трансплантологии, можно здесь – прим. ред.
Божия помощь
Медицина вообще удел не из легких, однако анестезиология-реаниматология, наверное, самая трудная специальность. В любое время, ночью и днем, врач анестезиолог-реаниматолог должен быть готов оказать срочную помощь тяжелобольному. Методы диагностики и лечения здесь требуют очень быстрой реакции, а порой и виртуозности. Сложная аппаратура и лечебные технологии, работа, так сказать, в постоянной зоне стресса, требования, предъявляемые врачами смежных специальностей (хирургами и др.) и родственниками пациентов, которые с обыкновенной точки зрения кажутся непомерными, некоторая непризнанность обществом (в случае успешного лечения лавры обычно пожинает хирург, оперировавший больного, а именем анестезиолога никто даже не поинтересуется), — вот сумма факторов, сопутствующая этой профессии. При том анестезиология-реаниматология честная и очень открытая специальность: здесь почти невозможно сокрыть недомыслие, халатность, низкий уровень знаний врача.
Всякая специальность, и не только медицинская, накладывает отпечаток на личность человека. Психологи даже говорят о «профессиональной деформации» анестезиолога, описывая его типичный портрет так. Это молодой — 25-40 лет — человек, чаще мужчина, независимого характера, достаточно самоуверенный, либо, напротив, испытывающий внутреннюю неуверенность в себе и оттого стремящийся доказать окружающим, что он способен к решению сложнейших задач; с тем или иным багажом семейных проблем: один-два развода, неполная семья (то ли работа отнимает много времени, то ли после психологических «взлетов» и «падений» во время дежурств расходуется эмоциональность и недостает теплоты чувств для семьи). Обычно анестезиологи полагают себя рационалистами и скептиками, к вере относятся иронично, но суеверны; ежедневно созерцаемая ими смерть делается, в какой-то степени, привычной и не ставится в ряд философских проблем.
«Деформации» эти несут в себе страдание, обусловленное во многом той огромной ответственностью, которая, сознательно или бессознательно ложится тяжким грузом на душу врача.
Эта работа — настоящее подвижничество; по сути она — жертвенное служение ближнему. Но подлинный смысл жертвы и подвига раскрываются, когда они совершаются Христа ради.
Врач, осознающий себя приставником Божьему делу, орудием Промысла Творца мира, должен был бы свое нелегкое дело начинать и оканчивать молитвой. В начале предстоящего труда следовало бы просить себе разуменья и помощи свыше, а своему пациенту — покровения Божиим милосердием, обоим же — Господнего благословения, непременно добавляя: «да будет воля Твоя». Жизнь и смерть, успех или неуспех лечения не зависят от человеческих усилий, но от воли Божьей; однако и то, и другое приходит через людей, в данном случае, через врачей анестезиологов-реаниматологов. Врач обязан трудиться максимально добросовестно ибо проклят всякий, творящий дело Господне с небрежением, — говорит пророк Иеремия, но результаты своих трудов всегда относить к Богу. Это снимает с души ответственность за то, что не во власти человека.
Особого слова заслуживает отношение к больным в отделениях реанимации, палатах интенсивной терапии. Это, как правило, абсолютно беспомощные, очень страдающие люди, чувствительные к обстановке отделения, каждому слову медперсонала — будь то санитарка или профессор на обходе. Кстати, бессознательное состояние больного еще не означает, что он не воспринимает окружающий его мир. Известно немало случаев, когда такие больные, по выходе из тяжелого состояния, вспоминали бывшие с ними события. Здесь, как никогда, нужна молитва о больном, своего рода духовная милостыня ему. Значительное утешение страдальцу доставляет, если он может видеть иконы. Созерцание Пречистого Лика Господа нашего Иисуса Христа, Пресвятой Богородицы, святых угодников, несет такую отраду, что даже неверующие не могут остаться к тому равнодушными, и впервые слагают молитвенные прошения к Небесному Отцу.
В отделениях реанимации смерть — нередкая гостья. Если умирающего, в силу разных причин, не может навестить священник, то вновь его единственным утешителем и молитвенником может оказаться верующий врач, сестра, санитарка. Если умирающий не крещен, но являл какие-либо проблески веры, то крещение может быть осуществлено любым православным христианином. Для этого достаточно набрать из-под крана воды и трижды окропить ею человека, произнося при этом: «Крещается раб Божий такой-то во имя Отца. Аминь. И Сына. Аминь. И Святаго Духа. Аминь». Божьи суды нам неведомы, и, может статься, что такое крещение будет единственной спасительной нитью для бедной души.
Последний долг любви, отдаваемый человеку — это обращение с его мертвым телом. Оно должно быть максимально деликатным, исполненным даже некоего священного трепета, — ведь эта временная, разрушающаяся оболочка души когда-нибудь воскреснет. Тело, говорит апостол Павел, есть храм живущего в нем Духа. Даже оставленный храм заслуживает достойного обращения.
Всякому врачу желательно чаще вспоминать Евангельские слова: чего себе не хочешь, другим не делай. Христианское, проникнутое состраданием отошение к больному, молитва о нем, могут оказаться куда более действенными, чем суперсовременные лекарства и аппаратура. Врач, верующий в Того, Кто сказал: «Без Меня не сможете сделать ничего», милостью Божьей будет мудрее и искуснее врача-атеиста, полагающегося только на свои силы. Божий же Покров всегда пребудет там, где царят любовь и молитва.
Безумие и одержимость
Какова природа психического заболевания? Чтобы уяснить это, необходимо обратиться к святоотеческому пониманию устроения человека.
Душа, по учению св. Отцов, имеет три силы: ум, желание и волю. Ум отождествляется с рассудочной деятельностью, желания — с областью чувств, — сердцем, и воля — продукт взаимодействия ума и сердца. По св. Максиму Исповеднику, естественное состояние их заключается в том, чтобы уму — познавать Бога, желанию — желать и любить только Бога и воле — творить волю Господа. Единство этих трех сил было расколото Адамовым грехопадением. Последствия греха Адама были унаследованы от него всем человечеством как потомственная греховная зараза. Извратилось не только естественное назначение трех сил — до полного забвения Бога, но и их естественный порядок: ум более не царствует в человеке, сердце сделалось источником нечистоты («ибо из сердца исходят злые помыслы: убийства, прелюбодеяния, кражи, лжесвидетельства, хуления» — Мф. 15,19), греховные страсти поработили волю и сделали ее орудием насилия для ума и сердца. Но пришел Христос, чтобы через Крест и Воскресение в человеке «прежде падший восставити образ» ( Кондак Навечерия Рождества Христова). Исцелив самое основание нашей греховной природы, Он указал и путь восприятия, наследования этого исцеления: пребывая в Церкви, получая в ней благодатную помощь от Господа, человек должен бороться с грехом, живущим в нем (Римл. 7,14;17,20).
«Человек, до искупления рода нашего Спасителем, не мог противиться страстям, хотя бы и хотел: они насильно увлекали его; они властвовали над ним против воли его. Христианин, при посредстве святого Крещения, свергает с себя иго страстей: он получает силу и возможность противиться страстям, попирать их. Но и искупленному человеку, обновленному, помещенному в духовном раю — в Церкви — предоставлена свобода: по произволу своему он может или противиться страстям и победить их о Господе, или покоряться и поработиться ими. Так и в чувственном раю предоставлено было на произвол первозданному человеку или повиноваться заповеди Божией, или преслушать» (св. Игнатий Брянчанинов).
Всякая душа, не препятствующая страстям действовать в ней, или, того более, потакающая им, проходит, согласно св. Григорию Паламе, три состояния: во-первых, «как только мы открываем дверь страстям, ум тотчас рассеивается, блуждая все время по тленному и бренному, по многообразным удовольствиям и пристрастным помыслам»; во-вторых, ум, забывший Творца, «необузданный, он совращает и его (желание) в блуд и безрассудство… Когда ум расслабляется, сила истинной любви в душе приходит в упадок и, раздробленная на разнообразные сладострастные влечения, устремляется к желанию то нечистот непотребных, то дел срамных, то денег неправедных, то пустого и бесславного почета»; наконец, в-третьих, «человек уподобляется не просто неразумным тварям, но животным пресмыкающимся и ядовитым — скорпиону, змее, порождениям ехидниным».
Следует различать страстное состояние души от болезненного. Хотя и в том, и в другом случае внутренний мир человека подвергается глубокому расстройству, в крайних степенях которого страстное и болезненное почти совпадают, однако причины их различны. Страстные состояния, как мы видим по мысли св. Отцов, проистекают от свободного произволения человека и усиливаются по мере поощрения их. Кстати, мнение о том, что удовлетворение страсти уменьшает или прекращает ее, глубоко ошибочно; напротив, оно лишь способствует развитию греховных наклонностей. Страстное состояние души означает духовное, ее повреждение.
Душевная же болезнь проистекает от, так сказать, поломки одной из трех сил души, в чем человек не властен. Например, при олигофрении (слабоумии) или т.н. реактивных психозах поврежден ум, но желание и воля сохранены; при шизофрении расстроена воля и частично желание, но ум вполне сохранен; при маниакально-депрессивном психозе имеет место расстройство желаний, но ум и воля не изменены. Душевное страдание отнюдь не означает духовного повреждения: душевнобольные несут свой особенный крест, а душа их по словам св. Феофана Затворника, живет своей жизнью и развивается собственным чередом.
Человек, делающий грех, в конце концов, делается его рабом. Всякий, не противящийся страсти, по сути одержим бесом (посмотрите на лица блудников, наркоманов и подобных им — это лица бесноватых), но не все, по милости Всеблагого Бога, доходят до степени абсолютного демонизма подобно Чикатило. Появление таковых становится возможным лишь в силу неверия и бездуховности нашего мира. «Чтоб не быть тебе в недоумении относительно благоденствия злых людей, знай, что как города содержат палачей не потому, чтоб похваляли их злейшее произволение, но для того, чтоб посредством их наказывать достойных того; так и Бог попускает злым преобладать в житейском для того, чтоб чрез них наказывать нечестивых. После же их самих предаст Он суду, потому что не Богу служа, а собственной злобе раболепно удовлетворяя, причинили они людям зло» (св.Антоний Великий).
Состояние общества в целом таково, что оно едва ли способно к покаянию и обращению ко Христу. Растление нравов, культ страстей, телевизионный «беспредел» достигли своего апогея. Поистине, лишь Божий Покров может сохранить человека конца XX века от демонской злобы. Православным христианам ныне подобает всеусердно пещись о душах своих, памятуя о Божьем Суде: «Смертные должны заботиться о себе, зная наперед, что их ожидает смерть. Ибо блаженное бессмертие бывает уделом преподобной души, когда бывает доброю, и смерть вечная сретает ее, когда она бывает злою» (св. Антоний Великий).
Рак — род самоубийства
Всякая болезнь представляется нам врагом. Но, пожалуй, раку присущ самый устрашающий образ врага. Сложившийся стереотип представлений об этой болезни таков: мучительная, безжалостная, неизлечимая, смертельная.
Причины рака до сих пор неизвестны. Резкий рост онкозаболеваний в XX веке (3-е место в мире по уровню смертности после сердечно-сосудистой патологии и травматизма) связывают с прогрессом цивилизации и обусловленными им экологическими проблемами, изменением образа жизни человека и т.д. Думается, однако, что не одни лишь внешние причины играют роль в развитии этого недуга.
Какова сущность онкопроцесса? Опухоль выростает из нормальных тканей организма; в какой-то момент нормальные клетки превращаются в ненормальные и начинают безудержно размножаться, отравляя организм продуктами своей жизнедеятельности, ущемляя здоровые ткани. Когда развитие опухоли доходит до некоей критической точки (поражение жизненно важных органов или чрезмерная интоксикация), человек погибает. О злокачественной опухоли можно сказать так: изнутри, из тела человека, исходит то, что это тело убивает.
Человек, согласно Писанию, есть неразрывное единство души и тела. Душевное состояние человека, как известно, отражается в его теле: уныние, печаль или радость имеют характерные внешние проявления. Но не всегда состояние души отпечатывается во вне столь явно. Затяжные внутренние конфликты иногда прикрываются маской благополучия. Однако, в конце концов, душевный конфликт непременно отразится в теле, как в зеркале — если нечто «убивает изнутри» душу, то и в теле разовьется страдание, убивающее изнутри тело…
Что же смертельно для души? Кратко говоря: все, что не соответствует ее природе. По выражению церковного писателя III в. Тертуллиана, душа по природе своей христианка. Это значит: для нее естественно познавать Бога, стремиться к Богу, любить Бога и творить Его волю. Ей, нематериальной и бессмертной, невозможно быть целиком погруженной в мир исключительно вещественных попечений и сугубо низменных понятий. Ее томит пустота и бесцельность бытия без Бога. Трагическое несоответствие присущего душе стремления к свободе, чистоте, надмирности и скованность стихиями мира приводит к тому, что душа как бы омертвевает, погружается в летаргический сон. Христос уподобил таких людей мертвецам (Мф.8,22). Душа погружается во тьму, полную призраков. Ее манит несущественное — деньги, власть, почет.
Каждый остров, замеченный в дымке туманной,
Кто из нас Эльдорадо своим не считал?
И фантазия буйствует в оргии пьяной,
Чтобы утром наткнуться на линию скал.
(Ш. Бодлер)
В погоне за ними душа рассчитывает обрести устойчивость, смысл и цель бытия, но никогда не обретает. Тогда она либо ожесточается и окончательно помрачается, либо впадает в отчаяние. Последнее состояние носит хронический, затяжной характер; медицина именует его скрытой психогенной депрессией. Депрессия же подсознательно всегда тяготеет к саморазрушению. Рак и есть род самоубийства человека, не нашедшего себя.
Конечно, всякая болезнь есть дело Божьего Промысла, и ниспосылается соответственно устроению каждой души. Бог не является виновником зла. Зло, по выражению блаженного Августина, не имеет своей сущности, оно лишь отсутствие добра. Отсутствие добра в душе врачует Господь порой горькими лекарствами, зная, что другие уже не помогут, ибо Он измеряет нашу жизнь не сиюминутной пользой и преходящими благами, но Вечностью. Бог не творит болезнь; ради вечного блаженства Он попускает, чтобы мы обрели заслуженное нами, — как говорил преподобный Амвросий Оптинский, все мы несем крест, но он сделан из дерева, выросшего на почве нашего сердца.
Советы священника онкологическому больному
1. Вам поставлен диагноз: рак, саркома, лейкоз. Не обольщайтесь (может, это не рак?), не возлагайте надежд на людей (мне помогут эти знаменитые врачи), на благоприятные обстоятельства (мне помогут эти очень дорогие и очень эффективные препараты), тем более на демонскую помощь (это очень сильный экстрасенс, знахарь, целитель, колдун). Податель всего — Господь. Мы называем то или иное плохим или хорошим, но, на самом деле, все, что мы имеем, для нас только полезно. Полезное, к сожалению, не всегда приятное. Телесная болезнь должна помочь нам исправить наши душевные недуги. В этом состоит главный урок болезни.
2. Не падайте духом. Если вы согласны, что болезнь дана вам Богом, чтобы чему-то научить, хорошо поразмыслите, чему именно она должна научить. Помолитесь, просто попросите Господа, чтобы Он открыл вам это. Пересмотрите свою жизнь, перетряхните ее целиком, как поступают с платьем, залежавшимся в сундуке. Без всякого саможаления оцените свои поступки, начиная с детства. Если вы хотите исправить обнаруженные душевные изъяны, если вы, милостью Божией, увидели, что корни ваших нынешних проблем лежат в вашей собственной жизни, идите к исповеди. Только в таинстве покаяния Божия благодать врачует душевные раны и разбитые сердца. Если вы не знаете, как приступить к исповеди, просто придите в церковь и поговорите о том со священником. Не смущайтесь своим незнанием, не позволяйте лукавому под тем или иным предлогом увести вас из храма (нелюбезно встретили, не то сказали, батюшка слишком молод или тороплив, свечки такие дорогие, креститься не умею, головной платок забыла и т.д.). Попросите отслужить молебен о здравии и благословить на лечение. Молите Господа, чтобы через врачей Он даровал вам исцеление.
3. После исповеди начинайте новую жизнь. Раз и навсегда перестаньте думать о прошлом, и былых радостях и печалях, успехах и обидах. Перестаньте размышлять о будущем, о грядущих проблемах. Учитесь, по завету Христа, жить в дне сегодняшнем (Мф.6,34). Начинайте день молитвой, заканчивайте тоже молитвой. Приобретите православный молитвослов, в нем содержатся молитвы на всякую потребу, в том числе утренние и вечерние. Попросите прощения у всех, кого вы вольно или невольно обидели или на кого сами держите обиду. Перестаньте предъявлять к родным, близким, сослуживцам какие бы то ни было требования (дети, вы обязаны хорошо учиться; муж, ты обязан больше времени уделять семье; дядя, вы обязаны бросить пить; коллеги, вы обязаны добросовестно относиться к работе и т.д.). Перестаньте считать, что вам, за ваши заслуги или труды, положено какое-либо воздаяние. Оставьте весь мир и обратитесь внутрь, к своей душе (Мк.8,36-37). Ежедневно читайте Евангелие по главе, размышляя о прочитанном; прочитав до конца, начинайте сызнова.
4. Помните, что духовная жизнь не обходится без искушений. Главных из них два: во-первых, охлаждение, когда диавол нашептывает человеку, ставшему на путь спасения, что все бесполезно, людьми придумано, бессмысленно и пр.; во-вторых, излишнее рвение, требующее непосильных трудов, дабы привести новоначального подвижника в изнеможение и уныние. Здесь важно понять следующее. Всякий человек приходит в мир с определенным багажом способностей и возможностей; у каждого они различны: одному Господь вверил один талант, другому два, третьему пять (Мф.25,14-30). Соответственно, Он ожидает от каждого в меру данного ему. С того, кому дан один талант, не спросится, почему он не приобрел пять, с него взыщется, как он распорядился одним. В древнем отечнике рассказана такая история. Преподобный Антоний Великий молил однажды Господа, чтобы он открыл ему, в какую меру он пришел. «Ты не пришел еще в меру двух женщин, живущих в Александрии», — был ему глас. Пустынник решил отправиться в город. Найдя тех женщин, он попросил их рассказать о себе. Оказалось, что они всего лишь скромные домохозяйки, живущие мирно и дружно между собой и со своими мужьями, привыкшие смиряться друг перед другом даже в мелочах. Они, конечно, не совершали столь удивительных подвигов, как святой Антоний, и не творили чудес. Но они выросли в свою меру сполна, что и показал Бог Антонию, в свою, антониеву, меру еще не пришедшему. Святитель Игнатий Брянчанинов говорил: люди часто бывают безмерно требователъны. Бог — никогда. От каждого Он ждет только того, что тот может Ему дать. От больного требуется умеренное молитвословие, терпение и за все Бога благодарение.
5. Начав новую жизнь, жизнь со Христом, необходимо переустроить и внешние порядки жизни. Православный христианин должен носить нательный крест, жить в освященном доме, иметь иконы, регулярно, если позволит здоровье, посещать храм, столь же регулярно исповедоваться и причащаться Святых Христовых Тайн. Причастие, по выражению одного современного богослова, есть лекарство бессмертия, возрождающее падшую душу и просвещающее тело. Как причащаться, какие молитвы читать, в какую меру блюсти посты — эти и иные вопросы следует обсудить со своим духовником, т.е. священником, к которому вы постоянно ходите на исповедь (лучше иметь постоянного духовника). Сколь важно внешнее благочестивое переустройство жизни, показывает пример одной американки, успешно занимавшейся бизнесом (управляющая компанией), которая, после того как узнала, что неизлечимо больна раком, оставила работу в компании, переехала в отдаленный штат и в небольшом городке посвятила себя бескорыстным заботам о дефективных детях-инвалидах. Ее болезнь не ушла, а как бы прекратила развитие, и она пережила все отпущенные ей врачами сроки.
6. Наконец, в болезни следует прибегнуть к таинству Елеосвящения, или, как его еще именуют, Соборования. Оно суть таинство болящих. В молитвословиях этого таинства речь идет об исцелении души и тела; смысл его — прощение забытых грехов, тяжким грузом лежащих на душе, заставляющих страдать и тело. Кроме того, молитесь Пресвятой Богородице, от чудотворной иконы Которой «Всецарица» исходит особенная помощь страждущим онкозаболеваниями, святому великомученику и целителю Пантелеимону, пейте святую воду, освященную на молебнах — и имейте твердое упование на милость Господа, не хотящего, как говорит Библия, смерти грешника, но хотящего, чтобы он обратился и остался жив.
Память смертная
«Во всех делах твоих помни о конце твоем, и вовек не согрешишь» (Сир.7,39)
Многие из святых отцов полагали, что памятование о собственной смерти есть основа делания всех добродетелей, их начало: «Первая мысль, которая по Божию человеколюбию западает в человека и руководствует душу к жизни, есть западающая в сердце мысль об исходе сего естества. За сим помыслом естественно следует презрение к миру; и этим начинается в человеке всякое доброе движение, ведущее его к жизни» (преп. Исаак Сирин, слово 86). «Нам надо поминутно чаять смерти и поминутно готовиться к ней, а не годами отдалять ее от себя. Вставая, говорите: «Это последний мой день, другого не видать мне». Ложась спать, опять говорите: «Лягу и не встану, не видать мне света Божия». Так и всякий день. И не будете ужасаться смерти» (святой Феофан Затворник. Письма, т.2, №251). В этом памятовании святые отцы видели животворное начало, хоть и не лишенное естественной боязни, но и не имеющее в себе леденящего душу страха, исполняющего при приближении смерти безбожников и сластолюбцев, о которых говорит Писание: «Смерть грешников люта» (Пс. 33), «Боязнь смерти есть свойство человеческого естества…, а трепет от памяти смертной есть признак нераскаянных согрешений…» (преп. Иоанн Лествичник, слово б). Для человека, ищущего спасения «страх смерти — спасительный страх… Надежда на Господа Спасителя, не уничтожая страха смерти, уничтожает убийственную его болезненность, растворяя отрезвляющее его действие на душу преданностью в волю Божью» (св. Феофан Затворник. Письма, т.3,№386).
Стяжание памяти смертной ставится святыми отцами в один ряд с приобретением иных величайших добродетелей: бесстрастия, смирения, дара рассуждения, молитвы; немалыми трудами утверждается она в человеке. Святой Игнатий Брянчанинов писал: «Хочешь ли помнить смерть? Сохраняй строгую умеренность в пище, одежде и во всех домашних принадлежностях; наблюдай, чтоб предметы нужды не переходили в предметы роскоши, поучайся в Законе Божьем день и ночь, или по возможности часто — и вспомнится тебе смерть. Воспоминание о ней соединится с потоками слез, с раскаянием во грехах, с намерением исправления, с усердными и многими молитвами» («Размышление о смерти». «Аскетические опыты», т.1). Кстати, сам святой Игнатий в высшей степени обладал благодатным даром смертной памяти. В Житии этого Святителя рассказывается о посмертном явлении его своей духовной дочери. Накануне своей кончины он увещевал ее бросить мирские попечения и заботиться о вечности. Вот как описывает она свое видение.
«В субботу 12 августа 1867 г. ночью худо спала, к утру заснула. Вижу — пришел Владыка Игнатий в монашеском одеянии, в полном цвете молодости, но с грустию и сожалением смотрит на меня: «Думайте о смерти, — говорил он, — Не заботьтесь о земном. Все это только сон, — земная жизнь — только сон! Все, что написано мною в книгах, все — истина. Время близко, очищайтесь покаянием, готовьтесь к исходу. Сколько бы вы ни прожили здесь, все это — один миг, один только сон». На мое беспокойство о сыне Владыка сказал: «Это не ваше дело; судьба его в руках Божиих! Вы же заботьтесь о переходе в вечность». Видя мое равнодушие к смерти и исполняясь сострадания к моим немощам, он стал умолять меня обратиться к покаянию и чувствовать страх смерти. «Вы слепы, ничего не видите, и потому не боитесь, но я открою вам глаза и покажу смертные муки».
И я стала умирать. О, какой ужас! Мое тело стало мне чуждо и ничтожно, как бы не мое, вся моя жизнь перешла в лоб и глаза; мое зрение и ум увидели то, что есть действительно, а не то, что нам кажется в этой жизни. Эта жизнь — сон, только сон! Все блага и лишения этой жизни не существуют, когда наступает со смертью минута пробуждения. Нет ни вещей, ни друзей, — одно необъятное пространство, и все это пространство наполнено существами страшными, непостигаемыми нашим ослеплением: они живут вокруг нас в разных образах, окружают и держат нас. У них тоже есть тело, но тонкое, как будто слизь какая, ужасное! Они лезли на меня, лепились вокруг меня, дергали меня за глаза, тянули мои мысли в разные стороны, не давали перевесть дыхания, чтобы не допустить меня призвать Бога на помощь. Я хотела молиться, хотела осенить себя крестным знамением, хотела слезами к Богу, произношением имени Иисуса Христа избавиться от этой муки, отдалить от себя страшные существа, но у меня не было ни слов, ни сил. А эти ужасные кричали на меня, что теперь уже поздно, нет молитвы после смерти!
Все тело мое деревенело, голова неподвижна, только глаза все видели и в мозгу дух все ощущал. С помощью какой-то сверхъестественной силы я немного подняла руку, до лба не донесла, но на воздухе я сделала знамение креста, тогда страшные корчились. Я усиливалась не устами и языком, которые не принадлежали мне, а духом представить имя Господа Иисуса Христа, тогда страшные прожигались, как раскаленным железом, и кричали на меня: «Не смей произносить этого имени, теперь поздно». Мука неописанная!
Лишь бы на одну минуту перевесть дыхание! Но зрение, ум и дыхание выносили невыразимую муку от того, что эти ужасные страшилища лепились вокруг них и тащили в разные стороны, чтобы не дать мне возможности произнести имя Спасителя. О, что это за страдание! Опять голос Владыки Игнатия: «Молитесь непрестанно, все истина, что написано в моих книгах. Бросьте земные попечения, только о душе, о душе заботьтесь». И с этими словами он стал уходить от меня по воздуху как-то кругообразно. все выше и выше над землею. Вид его изменялся и переходил в свет. К нему присоединился целый сонм таких же светлых существ, и все как будто ступенями необъятной, невыразимой словом лестницы.
Как Владыка по мере восхождения становился неземным, так и все присоединившиеся к нему в разных видах принимали невыразимо прекрасный, солнцеобразный свет. Смотря на них и возносясь духом за этою бесконечною полосою света, я не обращала уже внимания на страшилища, которые в это время бесновались вокруг меня, чтоб привлечь мое внимание к ним новыми муками. Светлые сонмы тоже имели тела, похожие на дивные лучезарные лучи, пред которыми наше солнце — ничто.
Эти сонмы были различных видов и света, и чем выше ступени, тем светлее. Преосвященный Игнатий поднимался все выше и выше. Но вот окружает его сонм лучезарных святителей, он сам потерял свой земной вид и сделался таким же лучезарным. Выше этой ступени мое зрение не достигало. С этой высоты Владыка Игнатий еще бросил на меня взгляд, полный сострадания. Вдруг, не помня себя, я вырвалась из власти державших меня и закричала: «Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего, Преосвященного Игнатия, и святыми его молитвами спаси и помилуй меня, грешную!» Мгновенно все ужасы исчезли, настала тишина и мир. Я проснулась в жестоком потрясении.
Никогда ничего я не боялась и охотно оставалась одна-одинехонька в доме, но после этого сна несколько дней я чувствовала такой ужас, что не в силах была оставаться одна. Много дней я ощущала необыкновенное чувство на середине лба: не боль, а какое-то особенное напряжение, как будто вся жизнь собралась в это место. Во время этого сна я узнала, что, когда мой ум сосредоточивается на мысли о Боге, на имени Господа нашего Иисуса Христа, ужасные существа мигом удаляются, но лишь только мысль развлекается, в тот же миг они окружали меня, чтобы мешать моей мысли обратиться к Богу и молитве Иисусовой».
Люди века сего, напротив, все, что связано со смертью, стараются удалить из своего сознания, избегая всякого напоминания о нечаянной кончине своей. Они, подобно пьяницам, упиваются жалкими и немногочисленными радостями мира несовершенного и скоропреходящего. Однако момент отрезвления неизбежен, и перед реальностью того, что каждому из нас откроется по ту сторону физической смерти, все земное покажется поистине сном, химерою. Да не будет же не услышан зов Матери-Церкви, взывающей к нам в эти покаянные постные дни: «Душе моя, душе моя, восстани, что спиши? Конец приближается, и имаши смутитися; воспряни убо, да пощадит тя Христос Бог, везде сый, и вся исполняяй» (кондак 6-го гласа Великого покаянного канона святого Андрея Критского).
«Смерть дщерью тьмы не назову я…»
Жизнь человека всегда трагична. Предел земного бытия — смерть — обесценивает все виды житейских обладаний и душевных благ; мысль о смерти леденит души даже самых отчаянных жизнелюбов:
А что такое смерть?
Такое ль это зло,
Как всем нам кажется?
Быть может, умирая,
В последний, горький час
дошедшему до края
Как в первый час пути,
совсем не тяжело?
Но ты пойми: не быть!
Утратить свет, тепло,
Когда порвется нить,
и бледность гробовая
По членам побежит,
все чувства обрывая,
Когда желание уйдет,
как все ушло,
Там не попросишь есть…
Ну да, и что ж такого?
Лишь тело просит есть,
еда его основа,
Она ему нужна
для поддержанья сил,
А дух не ест, не пьет…
Но смех, любовь и ласки,
Венеры сладкий зов!..
Оставь слова и краски,
Зачем любовь тому,
кто умер и остыл…
(П. Ронсар)
В XIII — XIV веках по Европе прокатилось несколько страшных эпидемий чумы. Опустошения, вызванные ими, были столь катастрофичны, что это наложило неизгладимый отпечаток на все миросозерцание Средневековья. Восприятие смерти сделалось мрачно-фаталистическим; живописцы изображали смерть в виде скелета с косой, безразлично косящей старого и молодого, богатого и бедного. Среди горожан в то время были популярны картины, подобные «Пляске смерти» П. Брейгеля младшего: ярко освещенный стол со множеством яств и питий, веселящиеся, хмельные, пляшущие и поющие люди — и в серой полутьме вокруг стола гробовые крышки, за которыми безликие и страшные черные фигуры. Вот одна из крышек отодвинута, и они хватают веселого гуляку. Чаша еще в его руке, судорожно пытается удержаться он за своих товарищей, но час его пробил. За столом же продолжают пировать…
Православное восприятие смерти всегда было иным. В раннесредневековом апокрифе южнославянского или греческого происхождения «Смерть Авраама» смерть хоть и изображается в виде многоголового жуткого чудовища со множеством ножей и серпов, однако праведному Аврааму по повелению Божию является в пленительно-прекрасном облике. В описании мытарств блаженной Феодоры, помещенном в житии преподобного Василия Нового, о смерти повествуется следующим образом: «И вот пришла смерть, рыкая как лев; вид ее был очень страшен, она имела некоторое подобие человека, но тела совсем не имела и была составлена из одних только обнаженных костей человеческих. С собою она несла различные орудия мучений: мечи, стрелы, копья, косы, серпы, железные рога, пилы, секиры, тесла и иные орудия неизвестные. Увидев все это, смиренная душа моя затрепетала от страха; святые же ангелы сказали смерти:
— Что медлишь? Разреши душу сию от уз плотских, — скоро и тихо разреши, ибо она не имеет много греховных тяжестей.
Тотчас же смерть приступила ко мне, взяв секиру, отсекла сперва ноги мои, потом руки, затем при посредстве другого орудия все остальные части моего тела разрушила и члены от суставов отделила. И не имела я ни рук, ни ног, и все тело мое омертвело. Смерть же взяла и отсекла голову мою, — так что я не могла повернуть головою, и она была мне чужою. После всего смерть сделала раствор в чаше и, преподнеся его к моим устам, напоила меня. И столь горек был раствор тот, что душа моя, не имея сил терпеть горечи, содрогнулась и вышла из тела, как бы насильно оторванная от него. Святые ангелы тотчас же приняли ее на руки свои. Взглянув назад, я увидела тело мое, лежащее бездушным, бесчувственным и недвижимым. Совлекше его, как совлекают одежду, я смотрела на него с безмерным удивлением».
Это описание говорит образно о вещах таинственных и непостижимых, прилагая земные понятия к явлениям нематериального свойства. Заметим, что смерть является словно бы орудием и лишена самодовлеющей грозной силы.
Православное восприятие смерти чуждо отчаянности неверия и драматичной беспросветности средних веков; смерть мыслится как момент перехода в иные порядки бытия, несомненно лучшие.
Смерть дщерью тьмы не назову я,
И раболепною мечтой
Гробовый остов ей даруя,
Не ополчу ее косой…
(Е. А. Баратынский)
Святой Симеон Богоприимец приветствовал свою смерть словами: «Ныне отпускаешь раба Твоего, Владыка, по слову Твоему, с миром» (Лк. 2, 29); апостол Павел небоязненно относился к смерти, даже предпочитал ее жизни: «Итак, мы всегда благодушествуем; и как мы знаем, что водворяясь в теле, мы устранены от Господа, — ибо мы ходим верою, а не видением, — то мы благодушествуем и желаем лучше выйти из тела и водвориться у Господа» (2 Кор. 5, 6-8).
Православное мировоззрение вообще проникнуто радостным, пасхальным духом: «Христос воскресе — и ни един во гробе» (слово Иоанна Златоустого на Пасху). Упованием на Господа препобеждается страх смерти; она становится успением, временем достижения вожделенного покоя души, обретения ею устойчивости. По отношению к тварному миру душа погружается в забытье, сон, по отношению к миру горнему — как бы пробуждается,
Смерть естественна нашей природе, а значит, должна быть принимаема с покорностью; для христианина она есть время свершения его чаяний: «Женщина, когда рождает, терпит скорбь, потому что пришел час ее; но когда родит младенца, уже не помнит скорби от радости, потому что родился человек в мир. Так и вы теперь имеете печаль; но Я увижу вас опять и возрадуется сердце ваше, и радости вашей никто не отнимет у вас…» (Ин.16,21-22).
Среди множества своих суетных попечений человек обыкновенно не думает о смерти, и лишь когда она вплотную подступает к нему в неизлечимом недуге, он пристально всматривается в нее — и прозревает за нею Вечность.
Подтверждением тому служит работа американской исследовательницы доктора Е. Кюблер-Росс. Исследуя состояние пациентов, узнавших о своем смертельном недуге, доктор Е. Кюблер-Росс и ее коллеги пришли к созданию концепции «смерти как стадии роста». Схематично эта концепция представлена пятью стадиями, через которые проходит умирающий (как правило, неверующий человек).
Первая стадия — «стадия отрицания» («нет, не я», «это не рак»);
вторая стадия — «протест» ( «почему я?» );
третья стадия — «просьба об отсрочке» («еще не сейчас», «еще немного»);
четвертая стадия — «депрессия» («да, это я умираю»),
и последняя стадия — «принятие» («пусть будет»).
Обращает на себя внимание стадия «принятия». По мнению специалистов, эмоционально-психологическое состояние больного на этой стадии принципиально меняется. К характеристикам этой стадии можно отнести такие высказывания некогда благополучных людей, как: «За последние три месяца я жила дольше и лучше, чем за всю жизнь».
Хирург Роберт Мак, больной неоперабельным раком легкого, описывая свои переживания — испуг, растерянность, отчаяние, в конце концов утверждает: «Я счастливее, чем когда-либо был раньше. Эти дни теперь на самом деле самые хорошие дни моей жизни». Один протестантский священник, описывая свою смертельную болезнь, называет ее «счастливейшим временем моей жизни». В итоге доктор Елизавета Кюблер-Росс пишет, что «хотела бы, чтобы причиною ее смерти был рак; она не хочет лишиться периода роста личности, который приносит с собой терминальная болезнь», ибо только «перед лицом смерти» человеку раскрывается новое знание — подлинный смысл жизни и смерти.
И хотя трепет перед исходом из жизни исполняет каждую душу — Сам Господь Иисус Христос по человеческому естеству Своему испытывал его в Гефсиманском саду — но для православного христианина это трепет человека, остро осознающего свое недостоинство пред вратами Царствия Божия…
