Судьба гастарбайтера

– Была у нас работа, да мы ее пропили. Кирпичный завод был…
– Как же это возможно — пропить кирпичный завод? – удивляюсь я. – Это только Мистер Твистер, который владелец заводов и все такое, может себе позволить, а вы-то?
На Мистера Твистера мой собеседник не похож нисколько.
– Пропили вчистую, – улыбается. – По кирпичикам разобрали, на два метра ниже уровня земли сейчас там яма. Сначала-то там еще мастера были, что-то пытались производить. Так мы станок раскроем, деталек разных навынимаем, и кожух обратно закрываем – как будто все в порядке, а не работает! А потом ушли мастера, охрана, директор ушел – ну тут уж мы в открытую все разобрали и пропили – с нескольких районов мужики до-олго гудели! С тех пор у нас работать негде.

На промысел в Москву. Строительная бригада гастарбайтеров образца 1927 г.

События, описанные Иваном, происходили полтора десятка лет тому назад в его родной Пензе. Теперь он гастарбайтер, трудовой мигрант. Сварщик – золотые руки (если не сочиняет), но – старше 50-ти лет, так что на высокооплачиваемую работу и не надеется. Время от времени в Пензу приезжает микроавтобус. Приглашают на заработки в столицу. Ни документов, ничего не надо; хочешь – сейчас садись и поезжай. Многие – и Иван в том числе – едут. Месяца на четыре их вселяют на объект – где работают там и живут, когда в бытовках, когда прямо на стройке. Паспорт отдаешь «хозяину», окончательный расчет получишь по завершении работы. Или не получишь – это уж как придется…

Деньги платят по пензенским меркам средние, по московским – маленькие. Шесть-девять тысяч за месяц – да еще вычеты за невыполнение плана, да билет обратно, да милиционера встретишь, не дай Бог… Иной раз тысячу домой привезет Иван, иной раз – ничего. Иногда, если зарплата кончилась еще в Москве (или даже и не началась), – Иван идет жить на вокзал. Там ночует, а днем ищет новую работу, найдет – и опять на два-четыре месяца переселяется в бытовку, забитую разноплеменной публикой.

«Когда человек бросает все, срывается, едет в Россию устраиваться на работу, конечно, это не от хорошей жизни. Гастарбайтерами становятся люди, которые в чем-то экономически нуждаются, а таких у нас, к сожалению, большинство населения страны и сопредельных стран, – говорит Олег КУЗБИТ, специалист по проблеме торговли людьми, сотрудник АНО «Коалиция Ангел», оказывающего помощь людям, пострадавшим от этого вида преступлений. – Гастарбайтера приводят к работодателю, этот работодатель может забрать у него документы, напомнить ему о том, что он здесь нелегал, – соответственно, на него есть постоянный рычаг воздействия: если что, я тебя просто сдам властям.
Приехавший готов абсолютно на любые условия, лишь бы хотя бы отчасти реализовать ту задачу, ради которой приехал – хоть сколько-то заработать и большую часть этого отправить себе туда, домой, в семью, чтобы они там не померли с голоду. Он не выдвигает никаких претензий по поводу абсолютно невыносимых условий, отсутствия какой-либо гигиены труда, и так далее. И, соответственно, работодатель, имея на руках его документы и возможность либо легитимизировать этого человека, либо отдать его властям как нарушителя, в некотором смысле вступает в права владения волей этого человека на определенный период времени, пока из него можно что-то выжать».

Гастарбайтеры часто становятся бомжами. Хороший хозяин покалечившегося работника сам в больницу отвезет, плохой – выставит без документов на улицу – бомжуй и умирай!

«Работая на стройке, я столкнулся с обманом, – рассказывает Сергей, приехавший из Ташкента в Москву подзаработать, а в итоге ставший клиентом Группы помощи бездомным при нашей Комиссии. – Начинаешь выяснять причины невыплаты зарплаты, тут же выкидывают со стройки. Нас было набрано на стройку 56 человек. Постепенно стали выгонять, по мере того, как выполнялись определенные работы и возникала необходимость платить деньги. Находили любую причину и вышвыривали. Нанялись мы в мае, а к декабрю остался я один, так как не к чему было придраться. Я не пил, работал по 17-19 часов в сутки. Трудно было прорабу и посреднику избавиться от меня, пока я не сломал ногу. Только тогда я оказался на улице».

Практика выставлять за порог работников-нелегалов настолько распространена на московских и подмосковных стройках, что регулярно возникают слухи о ее спланированности: дескать, националисты через лидера одной праворадикальной организации, якобы, по совместительству руководящего спецподразделением в службе безопасности крупной строительной фирмы, наладили такую схему: нанимают на работу приезжих без регистрации, те несколько месяцев работают без зарплаты, а потом на них насылается милиция, а на их место набираются новые нелегалы. Таким образом, получается, что все время работают бесплатные рабы. Так ли это в действительности – утверждать сложно, но чрезвычайно многие из приезжих и вправду проделывают этот путь: стройка-милиция-улица-обморожение и ампутация конечностей-автобус «Милосердие» -…

Ивану еще хорошо – он россиянин и по-русски понимает, и Пенза не так уж далеко. А каково живущим с ним в одних бытовках китайцам, узбекам, индусам и т.п.? При существующих расценках они и на обратный билет себе скопить не могут. Правда, как говорит Иван, – они, зато, все деньги переправляют домой и там неплохо содержат семью – ценой, фактически, своей свободы, без возможности спокойно выйти просто в город (документов-то нет, а внешность – неславянская), без минимальных гарантий.

«Уэр из май сокс?»
Смуглолицый египтянин Муди – нетипичный московский гастарбайтер с вполне типичной для трудового иммигранта в нашей стране судьбой. Выпускник факультета истории и археологии Каирского Университета, представитель крайне редкой национальности на востоке – копт. Копты – автохтонное население долины Нила, жившее там еще до арабского завоевания, христиане по вероисповеданию. Приехал он в Россию работать управленцем (менеджером в области туризма), а попал в «маленький Киргизстан», как он сам выражается. Работодатель «ошибся» с визой и не принял молодого специалиста в штат, а после того как у него стащили бумажник практически со всеми сбережениями, пришлось искать и крышу над головой, и хоть какой-то источник дохода.

«Я пытался играть на флейте возле метро, где-то на Арбате, но это не принесло мне денег. Тогда кто-то предложил мне поработать кальянщиком в ресторане, как он сказал, хозяин ресторана может найти мне квартиру, и я согласился».


«В Египте кальянщик – это очень нереспектабельная профессия, хуже дворника, особенно для христианина, потому что христиане в нашей стране не курят табак, – объясняет Муди. – Когда я позвонил домой и рассказал родителям, что моя виза не позволяет мне работать в России и я смог устроится только кальянщиком, отец просил меня вернуться, но у меня не было денег на самолет. Мне пришлось остаться».

Большинство работников ресторанчика – выходцы из пост-советской средней Азии. Апартаменты, где «хозяин» за три тысячи рублей в месяц устроил жить своего нового работника – двухкомнатная типовая квартира в панельной девятиэтажке на окраине Москвы. «Мне сказали: это хорошая квартира, объяснили, что там будет жить пять человек. В первый же вечер нас было там около десяти, я сказал Оk, но когда вернулся «домой» после вечерней прогулки, увидел такую картину: все было как в египетском кафе! Много-много людей! Большинство из них уже спали. Кто-то показал мне мое место на полу комнаты.


Когда мы спим – это потрясающая музыка – смеется Муди – как оркестр… Каждый сопит в свою ноту. В какой-то момент мой сосед протянул мне какую-то грязную бумагу, свернутую в рулон, это было расписание «дежурств», кто когда моет квартиру и прочее. Там я увидел 32 имени, и мое имя было где-то в центре списка».

Копты привыкли жить в мусульманском окружении, и квартира гастарбайтеров на московских выселках напоминала Муди арабские кварталы Каира. «Все они мусульмане, – рассказывает о своих «соседях по несчастью» Муди, – но они почти ничего не знают об исламе, почти никогда не молятся. И при этом – очень дружно живут. Мы как-то встретили бездомного из Киргизии, он сказал, что он приехал сюда и не смог найти работы и жилья, у него осталось трое детей дома и он любит их сильно. Он сказал, что он очень хочет домой. Мы помогли ему найти рабочее место в ресторане (но устроили его в другой квартире, потому что я сказал: я не хочу, чтобы ты был тридцать третьим в нашей двухкомнатной!) То есть они поддерживают друг друга, что бы не случилось. С другой стороны, в первый же день когда я ночевал там, наутро я не смог найти носки. Спрашиваю: «уэр из май сокс?!» Вышел в коридор – а там как в обувном магазине! Все уставлено обувью. Огромное количество обуви… Но моих носок уже нет. Тогда мне сказали: все свои вещи – держи рядом с собою. Деньги я всегда держал при себе».



«Женщины и мужчины в квартире живут порознь: одна комната для мужчин, другая для женщин. Мужчины кормят семью, женщины часто приезжают заработать для себя, хотят получать удовольствие от жизни. Наш официант (по национальности, как и многие в кафе, киргиз) сказал как-то про одну девушку: 25 лет, она уже не выйдет замуж на родине – она приехала в Москву несколько месяцев назад, чтобы заработать денег и наслаждаться. Это очень похоже на Египет. У нас, если девушка не вышла замуж к 23-25 годам, мы тоже говорим – она уже не сочетается браком. Некоторые из женщин, живших с нами, наоборот оставили своего мужа и работают здесь, имеют жениха, иногда много женихов».

Женщины-гастарбайтеры – это отдельный разговор. Они не работают сварщиками и редко – кальянщиками. Их сфера – розничная торговля, малярные, штукатурные работы, сервис и, не в последнюю очередь, проституция. Это не всегда добровольный выбор. Женщины часто оказываются в положении рабынь, вынужденных выполнять любые прихоти своих господ, зазвавших их незадолго перед тем в столицу обещаниями непыльной работы и скорого заработка.

«Что касается женщин, – говорит Олег Кузбит, – то, кроме того же самого отъема документов, запугивания на предмет сдачи властям, существует еще дополнительный фактор – принуждение к оказанию сексуальных услуг разного рода клиентуре. Причем необязательно идет речь о какой-то системе проституции – это может быть абсолютно бесплатно, только на угрозе депортации. А если мы говорим о женщинах из бывшей нашей советской глубинки – Средней Азии, Молдовы, Украины – они боятся еще и огласки. Потому что бывали случаи, когда родственники вообще не принимали домой такую – она опозорила род, хотя ее и принудили к этому.

Необходимо упомянуть еще и такой момент, как долговая кабала, когда гастарбайтеру через какое-то время после приезда предъявляется масса финансовых претензий: мы тебя привезли сюда за свой счет, аванс дали — либо: мы на тебя материальную ответственность возложили, а у тебя недостача. Хотя, может быть, никакой недостачи и не было, но она не может что-либо возразить, тем более юридически обоснованно. А проституция – один из самых частых способов «отработки» для женщин. С каждой неделей этот долг обрастает какими-то новыми подробностями, о которых она сама даже не догадывается.

Физическое ограничение свободы (то есть решетки, замки) – бывает очень редко. Чаще всего волю человека ограничивают не стенами, запирая на замок в подвале, а психологическим воздействием. Если говорить широко, принуждение к выполнению лишней работы, денежные обманы – от этого страдают 95 процентов гастарбайтеров. И из них, около половины – на полурабских условиях. Среди женщин (обычно из Азии, Молдовы, Украины), можно сказать, что 60-70-ти процентам – так или иначе приходится мириться с тем, что их тело эксплуатируют не только для работы, но и для сексуальных услуг, хотя надежной и точной статистики в таких вопросах нет. Ее могла бы вести милиция, но правоохранительные органы не понимают и не хотят видеть проблему».

Коллективный портрет российских гастарбайтеров будет неполон без еще одного типа. Дело в том, что далеко не все гастарбайтеры приехали в Россию добровольно. Многие из них – беженцы, перемещенные лица, люди, при всем желании не имеющие возможность вернуться на родину.

«Наиболее заметная группа беженцев в Москве – это афганцы, как-то связанные в прежние времена с Советским Союзом или с прокоммунистическим режимом Афганистана, или же люди, учившиеся в Советском Союзе, – говорит Елена БУРТИНА, заместитель председателя Общественной благотворительной организации помощи вынужденным мигрантам «Гражданское содействие». – Есть такая группа, как дети-сироты – в советские времена их вывозили из Афганистана сюда на учебу, и они здесь остались. Они не могут вернуться в современный Афганистан, потому что, скорее всего, их там будут преследовать. Надо сказать, что афганцы вообще обладают исключительными способностями выживания. Они в основном занимаются торговлей или пекут – лепешки, пирожки. Их проблема была бы решена получением статуса беженца, но такого статуса в России реально не предоставляется. Сейчас их положение ухудшается из-за ужесточения паспортного режима, постоянных проверок на рынках.

Кроме того, довольно много беженцев из Узбекистана, где очень суровый политический режим, людей сажают в тюрьму за политические и религиозные убеждения и преследуют их родственников, оттуда бегут, в том числе и в Российскую Федерацию. Затем, есть беженцы из Абхазии, жертвы грузино-абхазского вооруженного конфликта 1992 – 1993 годов. Часть из них находится в Грузии, часть сразу же переехала в Россию. В прежние времена было довольно много, и какая-то часть их осталась – беженцы из других республик бывшего СССР, тоже жертвы межэтнических конфликтов. Очень много среди них русских, которые неуютно себя почувствовали в этих новых независимых государствах после того, как распался Советский Союз. Есть еще у нас так называемые внутриперемещенные лица, то есть граждане России, которые в результате конфликтов уже на территории России вынуждены были покидать места жительства. Две такие группы – это жертвы осетино-ингушского конфликта 1992 года (в Москве их очень мало, большая часть в Ингушетии) – и жертвы двух войн в Чечне, (сейчас их тоже сравнительно немного). Это основные группы в Москве, в других местах есть и другие, которые до Москвы не доходят».

«Что до моих соседей, многие из них, живя в Москве, ощущают себя людьми второго класса, они очень переживают это, – рассказывает Муди. – И многие мечтают когда-нибудь стать «первым классом» как русские.
Все они очень боятся работников правоохранительных органов. Выходя из дома, всегда смотрят, оглядываются: нет ли где полиции? Если что – дают полицейским деньги. Почти никто не имеет необходимых документов, чтобы работать, почти ни у кого нет регистрации».

Действительно, сбежит ли рабыня-проститутка от своих мучителей, или со стройки выйдет таджик попить пива, первый, кого они, скорее всего, встретят, будет милиционер.

Вот что рассказал все тот же Сергей из Ташкента, которого мы уже цитировали выше:
«Устроившись на государственную работу в автобусный парк, даже при наличии регистрации я столкнулся с непорядочностью милиции. При проверке документов могли незаметно вытащить деньги. При первой проверке у меня было 3365 рублей, а после проверки осталось всего 15.
Мой паспорт утеряли в ОВД «Даниловское», военный билет – в ОВД «Отрадное». Создается впечатление, что милиции очень выгодно иметь много людей без документов, только для чего?
Существует же общество по охране животных! А человек? Иногда завидуешь бродячей собаке, она спокойно передвигается по городу. А ты, человек, как шпион в тылу врага, от дерева к дереву, от угла к углу…»

А вот строки из отчета Группы помощи бездомным об отправке на родину трех подопечных-монголов: «Все трое по-разному попали в Россию. Один был женат на русской, поехал в Монголию на операцию, а по возвращении обнаружил, что жена ушла к другому. Второй приехал четырнадцать лет назад на строительство завода в Иркутске, а после решил подзаработать на ремонте квартир. Третий приехал три года назад, чтобы прокормить семью (у него в Улан-Баторе остались жена и ребенок). Работал торговцем на рынке, первое время даже получалось что-то отправить домой.

Но конец историй у всех троих один и тот же — милиционеры во время проверки документов отобрали паспорт, требовали денег, но, обнаружив, что с монголов-чернорабочих взять нечего, документы уничтожили. Так они оказались на улице. Здесь их постоянно избивали милиционеры. У одного все лицо в глубоких шрамах от этих побоев, некоторые струпья еще не сошли. Другой еле может говорить, потому что у него были выбиты зубы и повреждена щека с внутренней стороны». Таких историй сотрудники Группы знают немало.

Понаехали тут… братья во Христе!
Против практики трудовой миграции часто выдвигают экономические аргументы, утверждая, что для экономики она невыгодна. Справедливости ради можно было бы заметить, что и апологеты привлечения мигрантов на рынок труда (например, Федеральная миграционная служба, отметившаяся в этом году рядом громких акций, направленных скорее на привлечение, чем на ограничение трудовой миграции) часто приводят в свою пользу экономические выкладки. Не вдаваясь в тонкости, отметим, что строить свое отношение к людям, исходя из степени их полезности – не самый христианский подход.

Православным людям это может стать более очевидным, когда объектом общественной нелюбви и даже преследования оказываются единоверцы.
«Среди моих прихожан процентов 70 – приезжие, бывающие в Москве вахтовым методом, и только процентов тридцать – это люди живущие здесь постоянно – рассказывает священник Федор КРЕЧЕТОВ, русский настоятель московского грузинского храма св. Георгия Победоносца на Большой Грузинской. – Большинство из наших прихожан работают и в автосервисе, и в пекарне, поваром, грузинская кухня… Трудиться они готовы! Но иногда плохо адаптируются. Это связанно с разобщением культур: молодежь, которая выросла в Грузии, плохо знает русский язык и это создает некоторые трудности для адаптации.

Относиться к грузинам плохо из-за того, что они просто грузины, или из-за того, что они просто приезжие – глупо! Грехи у всех народов одинаковые. Конечно, большой город таит в себе и духовные опасности. Например, вести себя в Грузии развратно – нельзя, это очень строго осуждается. Сама атмосфера большого города, оторванности от корней способствует иногда тому, что человек встает иногда на неправильный путь.

Но все-таки грузины – христиане, близкий, братский народ. Многие грузины, которые постоянно живут в Москве, ходят в русские храмы. Ну а те, кто старается не забыть свою культуру, пытается сохранить свою этническую особенность – те ходят сюда. Один грузин мне как-то сказал, что иногда очень хочется хотя бы молитву услышать на грузинском, и уже от этого становится легче. Мы сейчас служим в храме почти полностью на грузинском. Только Отче наш и Евангелие на Литургии дублируем на церковно-славянском языке».

И, хотя большинство гастарбайтеров – из средней Азии, и являются мусульманами, здесь также есть место для миссионерской приветливости (по выражению свт.Макария (Глухарева)). «Раньше миссионеры за тридевять земель ходили, теперь все народы – в Москве, – говорит руководитель московского отделения Союза православных граждан Кирилл ФРОЛОВ. – Миссионерствуй, крести – в вузах, на рынках, в новых спальных районах, где нет храмов, а районы эти крупнее иных епархиальных городов!»

«Мусульманами их можно назвать достаточно условно, хотя бывают и настоящие мусульмане – говорит известный московский священник о.Даниил СЫСОЕВ, духовник татарской православной общины Москвы. – Гастарбатеры из Украины, Молдовы, часто называют себя христианами, хотя многие по сути более склонны к оккультизму, чем к православию. Безусловно, воцерковление человека – это лучший способ инкультурации! Если человек становится православным христианином, или хотя бы знакомится с православной религией, он начинает понимать своих соседей, с которыми он общается. Он начинает учитывать те нормы, которые существуют в нашем российском обществе, и перестает быть чужаком».

Наконец, нельзя не вспомнить, что гастарбайтерами оказываются не только «черные», как презрительно называют южан ревнители расовой чистоты. Белая эмиграция, не по своей воле разметанная в начале ХХ века по всему миру, тоже была «понаехавшей». Как в современной Москве туркмены и киргизы, русские белые офицеры работали в Париже и Константинополе шоферами, вахтерами, официантами, дворниками… О том, как относились к ним аборигены, рассказывает доктор исторических наук, профессор МГИМО и Российского православного университета св. апостола Иоанна Богослова Андрей ЗУБОВ:
«Было два основных потока русской эмиграции: на Запад (где-то 600 000 человек), в Германию, через Константинополь на Балканы и Францию, и на Восток, через Китай в Австралию и США, это около 200 000 человек. После Второй мировой войны многие русские эмигранты, осевшие в Европе, перебрались в Новый свет (в Соединённые Штаты и Латинскую Америку), опасаясь репрессий со стороны Сталина или прихода коммунистов к власти, что тогда было вполне вероятно в Италии, например.

Русский лазарет в Константинополе, 20-е гг

Некоторые эмигранты были люди богатые, имевшие счета в зарубежных банках, в России занимавшиеся бизнесом, они и в эмиграции продолжили заниматься тем же. Они, в том числе, создавали фонды для помощи землякам. Но подавляющее большинство людей потеряли всё, и оказались никому не нужными на Западе. Брались за те профессии, за которые не хотели браться представители коренных национальностей. Бывшие полковники, генералы становились водителями такси, более младшие чины шли на самые тяжелые и черные работы. К сожалению, многие женщины занимались проституцией. Другие занимались швейным делом, топкой, работали гувернантками. Позже, когда дети первых эмигрантов, и молодежь, эмигрировавшая вместе с родителями, получили образование в западных университетах, среди эмигрантов появилось большое количество людей престижных профессий: ученые, инженеры, некоторые даже стали военными деятелями, получили высокие посты в армии и на флоте. Но первые десятилетия, где-то до середины тридцатых годов были очень трудными. Многие люди не выдерживали, по печальной русской традиции спивались, заканчивали жизнь самоубийством.

Судя по тому, что мы знаем из воспоминаний и других источников, отношение к нашим эмигрантам было от равнодушного до очень доброго. Какое-то негативное отношение, подобно тому, какое многие сейчас у нас испытывают к приехавшим жить в Россию бывшим нашим соотечественникам из азиатских или кавказских республик – такого практически не было. К русским относились везде с большой симпатией. В США русским эмигрантам и вовсе давали очень хорошие условия, крайне тёплый приём наших соотечественников ждал в Сербии, сразу после революции эта маленькая страна сделала для них всё, что только можно, вплоть до создания практически экстерриториальных органов самоуправления, таких как Зарубежный Синод.

В дальнейшем часть русской эмиграции растворилась, ассимилировалась, и только русские фамилии напоминают своим владельцам об их происхождении. Другая часть сохранила русскую идентичность – многие ее представители стали вполне уважаемыми, даже знаменитыми людьми (глава французской академии наук – внучка российского эмигранта, глава лаборатории экономики и труда Европейского Союза – внук великого русского писателя Зайцева, немного раньше Сикорский, и многие другие), и внесли ценный вклад в культуру и экономку тех стран, в которых им довелось жить».

Конечно, это не отменяет социокультурного фактора. Все-таки, академики редко едут подрабатывать на московских стройках, зачастую приезжие работники не являются носителями иной культуры, а не имеют никакой культуры вообще. Условия, в которых они оказываются, не могут способствовать ни получению образования, ни даже самообразованию. Это сказывается и на криминальном, и на санитарно-эпидемиологическом, и на культурном фоне нашей столицы. Так что же, все-таки – «чемодан-вокзал-Баку»?

Из истории профилактики социального неблагополучия среди гастарбайтеров: Ночлежный приют для китайских рабочих в Харбине в 1911 году (город был построен русскими и в то время принадлежал России). В этих учреждениях, финансируемых Противочумным бюро, бездомное китайское население получало бесплатный приют, каждому бесплатно выдавалось 400 г. черного хлеба, 5 г. плиточного чая и кипяток. Каждый китаец имел возможность за ничтожную плату получить доброкачественную пищу. Перед входом в ночлежку все посетители термометрировались. Благодаря этой мере ночлежные заведения сыграли роль фильтра, где во время эпидемии задерживались больные чумой. При ночлежках функционировали 2 бани, 2 амбулатории и больничка

К сожалению (а может и к счастью) практика показывает, что никакие репрессивные меры тут не помогают. А помогает (и здесь можно сослаться на опыт многих западных стран, где также в мигрантах недостатка не ощущается) серьезная и комплексная социальная работа по адаптации мигрантов в новое общество. Все чаще и в России предпринимаются соответствующие шаги в этом направлении. Так, юристы и психологи открывшегося этим летом кондопожского Центра социально-культурной адаптации мигрантов, куда мы обратились, памятуя прошлогодние события в этом городе, ведут постоянное консультирование мигрантов, издает для них справочную литературу, а также работают с коренным населением. «Несмотря на то, что с 2002 г. наметились позитивные тенденции в снижении уровня смертности в нашей республике, он остается выше аналогичного показателя по Северо-Западному федеральному округу. Происходит процесс старения населения, изменяется соотношение между работающим населением, пенсионерами и детьми. Начиная с 40-летнего возраста, сохраняется высокий удельный вес женщин в общей структуре населения (50-54%). В последние годы в Республике Карелия наблюдается рост наркологических болезней, в том числе алкоголизма. Ожидаемая продолжительность жизни населения в республике примерно на 2,5 года ниже, чем в среднем по России – рассказал нам Николай ОСЬКИН, генеральный директор вышестоящей над кондопожским центром организации, НП «Карельский ресурсный Центр общественных организаций». – Мигранты задействованы в разных сферах деятельности: грузины в Карелии – художники, врачи, азербайджанцы – больше в торговой сфере, чеченцы – заняты в малом и среднем бизнесе и т.д.
Ситуация показывает, что экономике Карелии в ближайшие 10-20 лет не обойтись без мигрантов. Поэтому вариант, чтобы они все уехали, отпадает сам по себе.
Вариант, чтобы их полюбили, какие есть – не очень реалистичен. Слишком мы разные.
Наиболее приемлем третий вариант: надо меняться и нам и им.
Только компромиссы и терпимость друг к другу, обычаям, культуре, языку является единственно верным решением.
Поэтому мы и работу Центра направляем не только на целевую группу мигрантов, а в первую очередь, на жителей наших городов, таких как Кондопога, Олонец, Сортавала, чтобы они были, как соседи, как коллеги по работе. Работаем с детьми в школах, садах и т.д.»

Храм в Кондопоге. Фото Елены НЕСМАЧНОЙ

Существуют такие центры и в Москве, и в других регионах. Хочется верить, что именно за подобными инициативами – будущее в решении вопроса трудовой (и всякой другой) миграции.

PS. Пока готовился материал, один из его героев – египтянин-копт Муди – собрав необходимые деньги и даже отдохнув в Санкт-Петербурге от «рабского» труда (тут в переносном смысле, Муди, конечно, никто не удерживал в ресторане, но работать ведь приходилось по 10-12 часов, ежедневно, без выходных), отправился на Родину. «Когда я вернусь домой, – делится планами Муди, крепко держа в руке заветный авиабилет до Египта, – я устроюсь работать менеджером в один отель Хургады, где я работал раньше. Потеря денег и все, что со мной случилось, станет для меня тоже важным опытом. Мне в итоге очень понравилась Россия, хотя есть вещи, которые меня здесь шокируют. Например, огромное количество бездомных на московских улицах. В Египте тоже есть бездомные, но их не так много. Но я хочу вернуться сюда когда-нибудь, чтобы изучить язык. Английским и французским я владею, но хотелось бы иметь возможность работать и с российскими клиентами, а для этого очень полезно владеть русским. В следующий раз я буду более осторожен при выборе московского работодателя и оформлении виз, чтобы больше никогда не попасть в такую ситуацию. В любом случае, мне будет теперь, что рассказать внукам».

Подготовил Михаил РЕБРОВ