Несколько лет назад мы с женой решили усыновить ребенка. Собрали документы, получили справки и отправились в свободный поиск по базам данных. Я очень хотел девочку, супруга-мальчика.
Но почти сразу мы поняли, что главная проблема не в поле ребенка, не в его возрасте, а в здоровье. В базе данных почти не было здоровых детей, в Москве и области их не было совсем. Перед Новым годом мы почти решили взять девочку с «педагогической запущенностью», а потом по телефону нам сказали, что речь идет о «глубокой умственной отсталости».
По закону сотрудники опеки не должны были так делать, но я очень благодарен незнакомому человеку за то, что она случайно избавила нас от полета в другой город. Просто забыла о том, что не повесила трубку, и крикнула коллеге фамилию и диагноз.
Еще я готов был взять ребенка с гепатитом и подозрением на ВИЧ, но жена сказала, что мы не сможем так контролировать свою жизнь, чтобы не заразиться самим. Не сможем постоянно объяснять знакомым и родственникам, почему нашей девочке нельзя делать каких-то вещей.
Нам было страшно. За себя, за малыша, за наших родственников. Я написал своему другу и попросил совета. Он неожиданно сказал: «У тебя ДЦП. Возьми просто самого безнадежного ребенка и подари ему шанс на другую жизнь. Другие это сделать не смогут, а ты способен».
Друг был обо мне слишком хорошего мнения. Я сказал себе: «В семье хватит одного инвалида, и мы отправились искать здорового ребенка». Нам повезло. Мы нашли чудесного мальчика. Он не инвалид, он такой, «как все». Сообразительный, живой, иногда болеющий.
Каждый день мы с женой радуемся, устаем, переживаем, думаем о нем. Но нам не стыдно. Нашим бабушкам и дедушкам не стыдно. Нашим друзьям не стыдно. У нас же нормальный ребенок. Не инвалид какой-нибудь.
У меня есть еще один друг. Ее брат совершил настоящий подвиг – усыновил ребенка с серьезным диагнозом. Они сильные, они добрые, они радуются этому сокровищу и могут его воспитывать и любить. Я пока так не могу.
Я научился лишь понимать родителей, у которых есть ребенок с ограниченными возможностями. Я лишь задумываюсь о том, что возможно когда-нибудь усыновлю девочку, например, с ДЦП или с сильной астмой. Я знаю, что с этими болезнями можно жить, работать, любить во всех смыслах этого слова. Я знаю, что смогу научить дочку (или сына) с этими болезнями не обращать внимания на насмешки или косые взгляды. Я через это прошел и могу помочь.
Но, например, я не готов воспитывать ребенка с сильными ментальными нарушениями. Теоретически я знаю, что это прекрасные дети – добрые, ласковые, отзывчивые, способные дарить тепло и любовь, но на практике я не представляю себе, как живет и что чувствует человек, которому всегда будет 5 лет или 3 года. Я не готов заботиться о вечном ребенке.
Это моя проблема. Я прошу прощения у тех, кого задел этот абзац.
Наверное, мой страх так же иррационален, как и у тех людей, которые считают, что ДЦП передается по наследству, что родитель с ДЦП обязательно подарит сыну или дочери целый букет «заболеваний», которые не могут встречаться у «нормальных» людей.
Всю жизнь я стараюсь преодолеть свои страхи, поэтому я не буду писать под видеороликом о слепом мальчике фразы «Чтоб ты сдох» или «Бедненький, как же родители с тобой мучаются». Но я не могу осудить людей, которые пишут гадости под такими роликами или так сочувствуют родителям детей-инвалидов, что в ответ хочется запустить молотком.
Я от них недалеко ушел. У меня есть порог, после которого наедине с самим собой я перестаю считать человека «нормальным».
Я думаю, что такая градация сидит внутри каждого из нас, поэтому мы боимся. Боимся пустить в свой мир другого, боимся взять на себя непосильную ношу, боимся самих себя, своей неспособности преодолеть собственных «демонов».
Страх порождает агрессию и беспомощность. Я, например, еще два года назад очень боялся рака, не был готов вести специализированный портал об онкологии. А сейчас эта болезнь с одной стороны пришла в мою семью, с другой, я могу спокойно говорить о реабилитации онкобольных, о том, что рак – это не приговор, о том, что люди живут с таким диагнозом.
Мне было очень страшно и тяжело себя преодолеть.
Люди, которые хамят инвалидам или их родителям, пишут оскорбительные посты под роликами – не плохие и не хорошие, они просто очень слабые. Нападать могут только вместе, писать или говорить гадости, я надеюсь, лишь в соцсетях.
Я думаю, что и сейчас ко мне некоторые взрослые люди относятся не как к журналисту, а как к инвалиду, который плохо ходит. Это их право. Я не собираюсь их переубеждать, хотя мне бывает горько и обидно от того, что я не могу делать каких-то вещей. А потом это проходит. Я иду в тренажерный зал, чтобы научиться лучше стоять, сидеть или ходить. Я делаю это для себя, и это помогает мне стать сильнее.
Если бы я когда-нибудь стану папой ребенка-инвалида, я попробую быть еще сильнее и защитить его даже от своих тараканов.
