Сейчас я предоставляю слово, меня просила Захарова Наталья Вячеславовна, журналист, актриса, почетный член французской правозащитной Международной полицейской ассоциации. Причины дисфункции европейской модели ювенальной юстиции. Пожалуйста, Наталья Вячеславовна.
Захарова Н.В. Мое выступление будет не пятиминутным, оно будет, может быть, полутораминутным.
В этом зале есть очень многие уважаемые мною люди со стороны российских представителей, Франции, которые 11 лет пытаются вернуть мне мою дочь, которая 11 лет тому назад французская ювенальная юстиция отняла у меня по причине удушающее захватнической любви матери к своей дочери.
Сегодня моя дочь неизвестно где, недавно она была избита, и в нее просили подписать свидетельство, что она отказывается от матери.
Сразу хочу сказать, что я не буду говорить сегодня о своем деле, потому что я здесь не против, а здесь за, я здесь за счастье детей, счастье родителей, за гармоничное решение проблем, не сталкиваясь лбами, кто-то за, кто-то против, потому что мы здесь все собрались, как я понимаю, не для того, чтобы нашим детям было хорошо.
Но сегодня я выступаю, и позвольте просто два слова сказать о себе, я являюсь специалистам по правам ребенка Фонда национальной международной безопасности, почетный член Международной полицейской ассоциации и правозащитной французской ассоциации, являюсь также французской гражданкой, журналист, актриса. И хотела бы сказать вам вот что.
Мы проанализировали с моими французскими коллегами, потому что девять лет я занимаюсь этой трудной, для меня тяжелой деятельностью, но думаю, что, наверное, это какой-то долг, может быть, свыше…
Кстати сказать, моя бабушка имела девять детей, и лично была награждена Калининым орденом «Мать-героиня», и любовь к ребенку, у нас это семейное, наследственное, это не пустые для меня слова, это передано, в клетке, наверное, в моей находится.
Так вот я хочу буквально в семи пунктах тезисно сказать вам, представить другую сторону, не только родителей жертв, не только судей, которые сидят в этом зале, чтобы вы поняли, какой ад мы переживаем, когда у нас отнимают детей, у нормальных родителей или родителей с трудной ситуацией.
Мы проанализировали, и вот очень поверхностно, быстро, тезисно, я хочу вам изложить, в чем, как нам кажется, есть дисфункция модели, европейской модели ювенальной юстиции.
Первое. Это разрозненность и децентрализованность структур, занимающихся проблемами детей и родителей.
Два слова. В одном и том же суде один и тот же судья по-своему воспринимает интерес ребёнка и по-своему относится к той или иной ситуации.
Второй пункт. Это однозначное негативное представление о родителей, детей в ювенальной системе. Вы знаете, есть рассказ у Чехова, где народный заседатель обедает с судьёй после суда, и судья говорит, ну что, будем его судить? А он говорит, батенька, конечно, да. Потому что мы-то с вами ведь не стоим в суде, значит, мы ни в чём не виноваты. А раз он стоит, значит, виноват, надо его судить.
Третий пункт. Активное противостояние системы ювенальной юстиции по возвращению детей их родителям. Это может быть связано с различными моментами: с финансовым моментом. Мадам Версени, которая приезжала к нам, уполномоченная по правам детей, рассказывала, что всё-таки 6 миллиардов евро ежегодно французская юстиция выделяет на эту систему, и 200 миллионов в департаменте сотрудникам социальных служб по предупреждению опасности, плохого обращения с детьми.
Четвёртый пункт. Это отсутствие, извините, господа судьи, сидящие в этом зале, отсутствие качественного контроля над работой судей и сотрудников социальных служб. Судьи говорят о том, что они очень, у них полно досье, они не успевают, вообще, серьёзно прочитать быстро дело. Часто по факсу перед заседанием суда они получают краткую рекомендацию сотрудников соцслужб и психологов, поэтому заседание очень быстро, кратко, сумбурно и, естественно, оно всегда, как правило, заканчивается негативно для детей и родителей.
Дальше. Пятый пункт. Это отсутствие учёта мнения самого ребёнка об изъятии из семьи. Моя дочь написала порядка 10 писем, ещё даже не умея написать слово «жужя», она его писала неграмотно по-французски. Ни одно из обращений к судье не было ей учтено, хотя в законе (мадам Хьёль мне не даст соврать) написано, что мнение ребёнка, даже если он ещё маленький, умеет только рисовать и что-то такое буковками объяснить, уже обязано быть судьей учтено.
В общем, практика показывает, что нет.
Например, мою дочь изъяли у меня. После того к ней журналист российский обратился и спросил судью, а почему вы с ребенком даже не повидались и с матерью? Это же такое страшное дело, отнять трехлетнюю девочку из семьи. Она сказала, но вы знаете, это бы её травмировало. Она так много уже видела людей, что встреча со мной бы её ещё больше потрясла.
Шестое. Разрушение и самое главное, наверное, это семейных, родовых, духовных отношений родителей и детей.
У меня на лестничной площадке живёт молодая женщина, она, к сожалению, алкоголичка. Часто за стеной я слышу, как она мучает свою девочку, прелестную девочку Леночку, и у меня желание сломать ей дверь и сказать, прекрати немедленно, скотина, я сейчас вызову милицию, чтобы у тебя отобрали ребёнка.
И однажды во дворе я спросила Леночку (она прелестная девочка), я говорю, Лена, скажи, пожалуйста, всё-таки мама иногда выпивает. Может быть, какое-то время, чтобы тебе плохо не было, ты бы пожила у каких-то хороших, милых людей. Она побелела и сказала, почему? Нет. Я не хочу, я не хочу жить у чужих людей совершенно.
Понимаете, в чём дело? Какая бы эта мамаша не была, у меня к ней негативное отношение, потому что я живу без своего ребёнка и я страдаю невероятно. А эта живёт со своим и, может быть, даже дубасит её. Но есть очень тесные, очень хрупкие (и вы все родители и дети здесь) отношения между родителями и детьми. И когда они рвутся так жестоко, грубо и насильно, восстановить их очень трудно. И психологи, сидящие в этом зале, скажут, что это так.
Я с ужасом… Я мечтаю о том, чтобы мой ребёнок был сию минуту со мной, но я с ужасом думаю, какой я увижу Машу, что она мне скажет? Она не говорит больше даже по-русски, к тому же.
И последнее, я заканчиваю. Седьмое. Получается, что превращение системы ювенальной юстиции и системы защиты и охранительной превращаются в систему карательную, разрушая не только судьбы детей и родителей, но и разрушая наше общество. Потому что понятное дело, что ребёнок, травмированный психически, неполноценный становится лёгкой добычей сексуальных развратников, алкоголиков, наркоманов и так далее.
Я хочу вам сказать, что перед тем, как прийти сюда, мы разговаривали, я общаюсь постоянно с шестью, семью ассоциациями правозащитными, и французскими, «Ниточка Ариадны», «Невинные в опасности», «Альпака», «Права семьи», «Защитите Машу» и «Стоп насилие», и они мне назвали цифру, которая меня очень огорчила. Вот «Стоп насилие» сказали, что за последнюю неделю к ним обратились 10 матерей, у которых отняли детей. Я сейчас говорю про Францию. И каждый ребёнок, по мнению Катрин Гадо (президент ассоциации «Ниточка Ариадны»), обходится государству французскому примерно 320 тысяч, 430 тысяч в год.
Моя дочь обошлась уже французскому государству около 4 миллионов, что-то такое там 400 тысяч евро. Спрашивается, зачем? Я могу её воспитывать, я стою перед вами, ни алкоголичка, ни наркоманка, я даже не курю. Вот у меня шесть образований. Я хочу вас спросить, скажите, вы здесь за, чтобы Маша была немедленно со мной?
Мадам Хиёль, я вас очень прошу, передайте это мнению Николя Саркози, который заступался неоднократно за мою дочь, к сожалению, пока безрезультатно.
Спасибо большое.
Председательствующий. Спасибо, Наталья Вячеславовна.
На всякий случай напомню, что прошло девять минут.
