Ставим на лидера: новая стратегия Фонда Потанина

Сайт «Милосердие.ru» поговорил с Оксаной Орачевой, генеральным директором фонда, о новых принципах в работе и новых тенденциях в благотворительной сфере.

 О стратегии

 — В чем новизна стратегии?

—  Сейчас мы чётко сформулировали свою философию, собственную теорию изменений, построенную на результатах исследований многолетней деятельности фонда.  Результатом деятельности всех наших программ становится появление лидеров.

Основное отличие, наверное, в том, что не мы (фонд) определяем болевые точки, требующие решения, а лидеры, готовые брать ответственность не только за свое будущее, но и за будущее сообщества, среды или страны в целом. Лидер видит проблемы, умеет их определить и выработать решения.

В основе отношений со всеми нашими грантополучателями лежит партнёрство. То есть мы предлагаем совместную работу. Фонд даёт ресурсы — финансовые, экспертные, интеллектуальные, — что позволяет лидерам запустить творческие процессы и дальше уже участвовать непосредственно в решении проблем. При этом лидер одновременно должен быть профессионалом в той или иной области, если мы хотим работать на результат.

— А на какой результат вы рассчитываете?

Результатом мы хотим видеть позитивные социальные изменения в тех сферах, в которых наши лидеры работают. Мы сохраняем в качестве направлений поддержку образования, культуры, развитие филантропии, но при этом наши проекты и программы станут по-настоящему междисциплинарными.

То есть мы хотим работать не просто с отдельно взятыми университетами или музеями – а предлагаем комплексный подход. Программы, которые мы вели ранее, у нас сохранятся. Но изменится наш подход: мы хотим усиления социального эффекта за счёт того, что разные направления объединяются в одну инициативу. В этом наша новая стратегия – это, скорее, некие наши дальние цели, стратегия, которая будет определять, что конкретно мы делаем с точки зрения тактики, деятельности текущей.

— Говоря о лидерах, кого вы имеете в виду? Это НКО или это какие-то персоны в сфере культуры и образования?

— Мы ничего не исключаем. Это могут быть и стипендиаты, которые должны обязательно обладать лидерскими качествами, и для них, наверное, наш новый подход – хороший потенциал, ведь они находятся на раннем этапе своего профессионального развития. Это и преподаватели, которые смотрят на вещи шире и готовы что-то менять вокруг, а не просто сосредоточены на работе в вузе. Это и некоммерческие организации, если мы говорим, например, о тех же целевых капиталах и заинтересованности некоммерческих организаций в том, чтобы быть более устойчивыми. Это и музеи: наша существующая музейная стратегия, о которой вы упомянули выше, не отменяется, но акцент на лидирующую роль музея, в том числе в общественном развитии, усиливается.

— То есть теперь фонд будет выступать, скорее, как финансирующая организация, а музей, например, или вуз будут решать, как использовать вашу помощь?

— Естественно, финансирование не появляется просто как некий карт-бланш. Можно пользоваться разными механизмами отбора заявок, но есть все же некое видение того, зачем это нужно и как проект может повлиять на изменение ситуации. И мы как раз стараемся поддерживать такие проекты, когда и люди, и организации выходят из зоны комфорта, берут на себя ответственность.

Хороший пример — совместная программа Политехнического музея и Высшей школы экономики, которую мы поддержали.  Дело в том, что сегодня существует проблема нехватки профессионалов высокого уровня в музейном деле.  Это требует нетрадиционных подходов к профильному образованию. Политехнический музей сформулировал эту проблему для себя и в целом для отрасли, а это уже выход за пределы своей собственной потребности. Один из вариантов, которые они предложили, — создание новой магистерской программы, в которой сам же музей активно участвует.  С точки зрения традиционного подхода, казалось бы, это дело не музея, а вуза. Но тут как раз музей взял на себя больше, объединил и ВШЭ, и Рейнвард Академию, и других партнеров вокруг себя, проявив лидерский потенциал организации. Так родилась новая международная программа. Мы надеемся, со временем она решит вопрос качественной смены кадрового состава, работающего в музее.

— Фонд Потанина будет приветствовать инициативы от партнёров? 

— Меняется фокус. Мы и наши грантополучатели вместе решаем задачи, которые, на наш общий взгляд, сегодня являются актуальными. Да, мы сохраним традиционные конкурсные механизмы, которые и были, потому что в этом тоже есть потребность. Но в то же время теперь в рамках одной темы мы объединяем разные механизмы: это может быть и конкурс, и специальный грант, и инициированный нами проект.

Как, например, произошло с инициативой по поддержке современного русского искусства, когда в одном проекте у нас применяется разный инструментарий. Это и выставка даров, которая проходит сейчас в Центре Помпиду, и, собственно, сами дары, которые были переданы, это и издание книги по России XX века, которая распространяется сейчас на иностранных языках, а потом будет доступна онлайн. В рамках этой же инициативы — создание курса совместно с просветительским проектом «Арзамас» по искусству XX века, а еще создание многочисленных дискуссионных площадок, которые позволяют нам посмотреть на то, что такое искусство сегодня.

А дальше — площадки как в России (например, наш совместный с Эрмитажем «Интеллектуальный марафон» в рамках Санкт-Петербургского Международного культурного форума), так и за рубежом.

— Получается, в новой стратегии Фонда важны комплексность и профессионализм?.

— Мы говорим о целях следующего уровня. Направления работы фонда сохраняются, но теперь они работают на общую цель.

 Мы хотим запускать творческие процессы, создавать возможности для появления лидеров, формировать сообщество людей и организаций, для которых индивидуальная социальная ответственность не пустой звук.  

Можно просто делать карьеру, а можно при этом думать, как изменить жизнь к лучшему, и вносить свой вклад в это. Можно реализовать свою социальную, личную ответственность, заниматься волонтерством, делать что-то pro bono, можно менять работу организации, интегрируя ее в сообщество.

И лидерство здесь — ключевой элемент. То, что мы отказываемся от патерналистских взаимоотношений, очень важно. Пока есть такая тенденция – «доноры лучше знают, как решить проблемы». Мы же говорим: у нас есть ресурсы, давайте вместе будем определять, куда их направить.

О новых тенденциях в российской благотворительности

 — Оксана, вы возглавляете сейчас Форум Доноров. Каковы, на ваш взгляд, сложности, или, наоборот, положительные изменения в работе  фондов, подобных вашему — которые обладают ресурсами? 

— Грантовые процедуры, конкурсы внедряются и в работу фондов, и в работу компаний, которые занимаются благотворительной деятельностью, у которых есть КСО. Это стало уже традицией, и, наверное, можно считать принятым позитивным способом распределения средств. И это существенное изменение. Потому что когда начиналась российская благотворительность, многое строилось на личных контактах, на эмоциональных связях.

Растёт и число фондов, появляются новые НКО, и это тоже радует. Они используют накопленный опыт других благотворительных организаций.

И, конечно, отдельное направление, которое тоже активно развивается, — это фандрайзинговая деятельность.  Меняется и сам подход к сбору средств. Благотворительность теперь более доступна для любого человека и для организаций, которые хотели бы к этому присоединиться.  Кстати, момент, который тоже достаточно важен и который последнее время, я думаю, стал более заметен, — участвовать в благотворительности можно с удовольствием, позитивно и одновременно реализуя какие-то собственные потребности, будь то спорт (те же марафоны), или культура (благотворительные спектакли, походы в музеи и др.). То есть благотворительность стала многообразной и творческой, и это сказывается на развитии сектора.

— В России в конце 2016 года впервые прошел Щедрый Вторник  — масштабное благотворительное мероприятие.  Мнения о его эффективности высказывались разные. Как вы оцениваете результаты российского Щедрого вторника?

— Я бы не оценивала результат сразу после проведения такой серьезной акции, он будет отложенный. И мне кажется, самый главный эффект — не материальный. Он в том, что тема благотворительности — позитивной, не слезливой — получила широкое распространение и привлекла внимание очень и очень многих людей.  Таких моментов, когда можно объединиться вокруг общей темы, у нас не так много. Кто-то поддерживает детей, которым требуется лечение, кто-то работает с хосписами, а тут получилось единение, появилась возможность показать, что твой вклад тоже имеет значение.

Мне кажется, это более ценно, чем конкретные цифры по собранным средствам. Создать положительный образ благотворительности – это трудная задача.

— Профессионализма в работе фондов стало больше?

— Сектор сегодня профессионализируется, и очень серьезно.  Есть те, кто пришел в него давно и вырос вместе с сектором, а кто-то приходит в него сейчас, осознанно, обладая современными навыками уже на входе. Появляются новые профессии и специализации внутри них.

— Чего, вам кажется, в благотворительном секторе больше сегодня, — соперничества или сотрудничества?

— Сотрудничество всегда начинается с поиска единомышленников. Фонды двигаются в этом направлении. Стал популярным совместный сбор средств, фандрайзинговые проекты.  Да, объединяться сложно, даже с юридической точки зрения. Поиск компромиссов тоже требует усилий. Но мне кажется, партнерства будут возникать, как между фондами, так и между организациями, работающими в этой сфере. Ведь это не столько вопрос денег, сколько вопрос объединения ресурсов, знаний, возможностей, экспертизы.

— Если подводить итоги ушедшего года, то какие проекты, программы, акции вы бы выделили, что вам кажется самым важным, что было сделано в благотворительном секторе?

— Одной из знаковых инициатив стал Щедрый вторник, который привлек внимание страны к благотворительности. Хороший знак — вовлечение в эту работу телевидения, это важно.

Ярким московским событием стало открытие новой объединяющей нас площадки, центра «Благосфера». Уверена, это даст НКО больше возможностей.

Для нашего фонда знаковым, конечно, было предъявление нашей новой стратегии.

— Как вы считаете, в чем путь нашего благотворительного сектора, может быть, отличается от зарубежного развития благотворительности? Какие у нас плюсы и минусы?

— Мне кажется, об этом стоит говорить не в категориях «дотягиваем» или «не дотягиваем». У каждой страны свой вектор развития, свой путь. Это обусловлено не только экономической составляющей, но и культурными традициями. Роль государства тоже важна в развитии сферы благотворительности. Скажем, если государство настроено патерналистски, то человек не готов брать ответственность на себя за свою жизнь и жизнь другого. В этом мы не одиноки, например, в Швеции благотворительность тоже медленно развивалась, и лишь с наступлением кризиса она стала востребована.

У нас много плюсов. Но есть и минусы. Например, нам кажется, что за пределами центра в широком смысле слова в России ничего не происходит. На самом деле активных людей больше, чем мы думаем. И организаций тоже много. Вопрос в том, как эти знания сделать общедоступными. Во всяком случае, это важная часть развития сектора.

 Благотворительный сектор будет чувствовать себя сильным, в том числе и экономически, когда будет хорошо себя знать.

А когда мы ограничиваем себя узким кругом лидеров благотворительности, этого, конечно, недостаточно.

Еще одна ошибка, которая идет нам в минус, — российский благотворительный сектор чаще работает на негативе, чем на позитиве. Мы или просим что-то, или ругаем кого-то.  Последнее время тенденция немного переломилась, и этот тренд важно не упустить. Это важно во взаимоотношениях с государством и с бизнесом, например.  Пока у нас превалирует модель просителя, и совсем недавно мы стали переходить на модель партнерства. Этот переход сложный, ведь у каждого есть свое стереотипное восприятие. Вот почему, кстати, важно больше рассказывать о работе фондов, историях успеха, о том, как фонды этого добиваются. Это будет работать на повышение доверия к НКО. Ведь в любом обществе это важнейший критерий развития благотворительного сектора.