У каждого верующего человека, посвятившего себя служению Богу и людям, жизненный путь не всегда устелен розами и цветами, чаще – колючками и шипами. Даже в наше, такое благодатное для верующих время – потому что христиане во все времена награды за свои труды получают не в настоящей жизни, а на небесах.
У Нины Михайловны Лосевой, старшей медсестры Кировского дома-интерната для престарелых и инвалидов, вся жизнь – сплошные боль и страдание. В основном это боль за своих подопечных – бездомных стариков и старушек. Но и радостей в этой жизни у нее тоже немало, только неверующий человек вряд ли ее поймет. «Вот мы с батюшкой и бабой Валей отпоем очередного покойника в нашем храме, – рассказывает она, – а после этого так радостно на душе. Потом идем с ней, улыбаемся. А батюшка: «Вы чего улыбаетесь, как на свадьбе?» – «Нам так радостно, что мы как положено, по православному обычаю проводили в последний путь нашу бабушку».
Храм Пантелеимона Целителя
Нина Михайловна, можно сказать, сама и построила храм св. Пантелеимона Целителя, в котором сейчас проходит наша беседа. Сама в доме-интернате добивалась комнаты под храм, потом благоустраивала его, расписывала стены, создавала иконостас. Вместо икон вырезала из журналов простые репродукции. Чтобы понять, сколько усилий ей пришлось для этого приложить, сколько насмешек услышать за спиной, вспомним то время, когда она стала нести свое служение, – начало 90-х годов. Много ли по стране было тогда часовен в домах-интернатах? Да ни одной, скорее всего.
Конечно, все это она делала по благословению о.Михаила – ныне настоятеля храма Новомучеников Российских, окормляющего интернат. Батюшка сразу же предложил устроить не молитвенную комнату, а настоящий храм. Для этого у администрации интерната пришлось почти отвоевывать две смежные комнаты. Стену между ними разломали, из одной комнаты сделали алтарь. «С тех пор вот уже 16 лет в нашем храме проходят службы, – говорит Нина Михайловна. – Мы здесь и отпеваем, и венчаем, и молебны с панихидами служим, и все православные праздники справляем. Сюда и сотрудники наши приходят, и жители из ближайших домов. Здесь у нас и водичка святая есть, и свечки на год, и библиотечка. Кто хочет, берет, читает».
Когда Нина Михайловна из своего рабочего кабинета, тоже уставленного иконами, привела меня в интернатовский храм, признаюсь, я был несколько поражен. Не случалось мне еще видеть настоящие храмы не только в домах для престарелых, но и в больницах. В основном – только молитвенные комнаты. Это какой-нибудь бывший кабинет, где всего несколько икон да подсвечник. А тут все, как в настоящем храме: благолепный иконостас с новыми софринскими иконами, паникадило, место для клироса и даже арочные окна. Правда, из-за недостатка площади вся церковная утварь – святая вода, свечи, и пр. – в сундуках под лавками. «Вот дадут нам третью комнату, – говорит Нина Михайловна, – тогда храм мы еще расширим, сделаем капитальный ремонт, вверх выведем купол (это у нас последний этаж), и будет у нас уж точно, как в настоящем храме».
Вот уже 33 года как Нина Михайловна работает медсестрой в доме-интернате для престарелых, старается облегчить участь своим и без того обделенным жизнью подопечным. «Без любви и веры работать здесь вообще нельзя, – говорит она. – У нас все медицинские работники не растеряли душевных качеств. Каждый год мы ходим крестным ходом на реку Великую. В этом году ходило десять сестер».
Всего в интернате в настоящее время на 40 медработников и 200 человек обслуживающего персонала приходится 420 стариков и старух, две трети которых – неходячие, требующие постоянного ухода. И у каждого – своя трагическая судьба, которая по тем или иным причинам привела их в казенный дом. По их судьбам можно изучать историю нашей страны, которая в настоящее время серьезно больна, как и большинство обитателей дома-интерната.
Почитай отца и мать свою
– А это правда, что сейчас многие дети своих престарелых родителей сдают в интернаты? – спрашиваю у Нины Михайловны.
– Да у нас 80 процентов таких. Моя точка зрения такая: если воспитаешь хороших детей, богобоязненных, так и сам не будешь доживать в доме для престарелых. Одна из заповедей Христовых гласит: чти отца и мать свою, и будет тебе благо на многая лета. Мало того, что отсылают своих родителей сюда, так многие еще и навещают их только тогда, когда они умирают. Приходят и требуют оставшиеся деньги, разбирают вещи, и мы, сотрудники, со слезами на глазах смотрим на них и думаем: «Где же вы, детоньки, были, когда ваши старики нуждались в вашей помощи?!» К сожалению, так бывает очень часто. Вот сегодня с бабой Валей мы отпевали двух умерших женщин. Так родственники прямо во время отпевания начали делить их вещи. Я вынуждена была их оговорить, что, мол, бабушки хоть и мертвые, но их души сейчас с нами, поэтому они все видят и слышат. Пожалейте хотя бы их души! Все наши пациенты практически на полном государственном обеспечении. Похороны у нас проводятся за счет интерната. Интернат заказывает хороший крест, гроб, обитый материей, наволочку с крестиком, покрывало, выделяется бесплатный транспорт для провоза умерших и их родственников на кладбище…
Только тут я понял, откуда это благоухание в храме, – до сих пор оно стоит после прошедших службы и отпевания. Господь привел меня в дом для престарелых на праздник Иверской иконы Божией Матери. Нина Михайловна предложила, было, вернуться в кабинет, но уходить из храма не хотелось. Сидим с ней на лавочке. Я наслаждаюсь благодатью, которая незримо присутствует в храме. А может быть, это состояние от благожелательного отношения моей собеседницы?
«Да, к сожалению, название нашей организации – Дом для престарелых – позорное, – вздыхает она. – В хорошем государстве и в достойном обществе не должно быть таких домов-интернатов. Смотришь на этих бедных бабушек, как они каждый субботний и воскресный день выходят на остановку, садятся на лавочку и часами на холоде и ветру сидят в ожидании своих детей, – сердце кровью обливается. В основном все бабушки у нас прошли войну и сейчас приравнены к участникам и ветеранам Великой Отечественной. Есть и молодые инвалиды, те, кто воевал в Афганистане. Для многих из них храм – единственное утешение в жизни. На праздники из храма на Филейке батюшки привозят нам своих певчих, у нас тогда проходят замечательные службы, бабушки исповедуются, причащаются, соборуются. На Пасху мы все вместе здесь «генералим» – моем, прибираемся, накрываем столы, которые все уставляются самыми различными куличами и яйцами. Еще из близлежащих домов принесут всякой пасхальной снеди. Приходят с детьми. Батюшки нам все это освящают. Каждому в интернате даем освященное пасхальное яичко. А потом еще в этот радостный праздник собираемся вместе с моими бабулями, кто в храм ходит, по стопочке кагору выпьем. Эта пасхальная радость запоминается нам на целый год.
Отпеть коммуниста
Пока мы беседовали с Ниной Михайловной, к нам как раз подошли две бабули, которые помогают ей работать при храме. Все вместе они стали вспоминать, что неверующих-то в интернате все-таки больше. «Есть, есть у нас такие закоренелые коммунисты, – говорит Нина Михайловна, – которые даже перед смертью говорят мне: «Ты смотри, я умру, не придумай меня отпеть!» А есть такие, кто все-таки раскаивается и обращается к Богу. Вот одна такая еще в сталинское время работала надзирателем в лагере где-то на Колыме, потом долгие годы лектором по атеизму при обкоме партии – всю жизнь была ярой противницей Бога, но перед самой смертью вызвала меня и попросила ее отпеть. Мы ее отпели, еще заказали молиться по ней в трех храмах, да еще какой-то период времени сами поминали ее. И теперь она у меня стоит перед глазами, как живая, когда я поминаю имена усопших, а других ведь уже и забыла, какие они были. Видимо, потому, что пришла к Богу в самый последний, предсмертный, час. Такой у нее был путь.
«А помнишь, Сергей-то Николаевич, – вступает в разговор одна из бабулек. – Он еще в морфлоте служил на подводной лодке. Такой ярый коммунист был, хоть и крещенный в детстве, но запретил его отпевать. И вот после смерти он начал сниться и сниться мне, будто он меня преследует и ловит. И я уже стала бояться этих снов, рассказала об этом батюшке. Говорю: «Может, его надо отпеть?» Он согласился: «Давайте отпоем». Как только его отпели, с тех пор он больше ни разу мне не приснился. Видимо, так он просил, чтобы его отпели».
«Да, помню, помню Сергея Николаевича, – качает головой Нина Михайловна, – Царство ему Небесное. Много у нас еще и таких, кто верит в душе, но в храм не ходит. Но, поскольку они люди крещеные, мы отпеваем всех. Господь должен принять их как христиан, пусть они и по тюрьмам сидели, и убийства совершали. Это уже не нам судить».
Баба Валя
Как оказалось, в интернате немало и долгожителей, которым по сто лет и больше. Нина Михайловна считает, что они доживают до такой глубокой старости прежде всего благодаря своей нравственной чистоте, тому, что закалились в испытаниях, пройдя через горнило революций, войн и голодных лихолетий. По большей части это люди верующие.
«Вот баба Валя, – показывает она на рядом сидящую хрупкую старушку. – Мы с ней вместе поем, отпеваем усопших, она ставит свечи. И вот за это Господь дает ей здоровье и долголетие. Сейчас ей 82-й год идет».
Баба Валя, несмотря на свой почтенный возраст, выглядит еще очень шустрой, подвижной старушкой. Ростом с ребенка, высохшая то ли от длительных постов, то ли от тяжелой жизни. Как оказалось, всю жизнь она прожила одна-одинешенька в своем доме в деревне Ситники. Вспоминая военные годы, баба Валя говорит, что это война отняла у нее мужа.
– А как это она у вас мужа-то отняла? – спрашиваю старушку.
– Как только война началась, – рассказывает баба Валя, – нас мобилизовали в Архангельскую область на лесозаготовки. Там только бараки да койки железные, больше ничего не было. Даже света не давали. Мне дали лучковую пилу. Сперва, когда еще были силы, я хорошо работала, а потом мы обессилели, от нас только кожа да кости остались. Два раза в день всего кормили капустным листком да крапивой. Да еще хлеба давали по 500 граммов. Но весов не было, на глазок нарежут – с голодухи в рот возьмешь, даже не почувствуешь этот хлеб, был он или нет. В бане мы там ни разу не бывали, нас вши заедали. Воды питьевой не было. В лесу снег ели, да им умывались. Только болезни заработала, да вот на старости лет удостоверение участника войны. Так что не до замужества было, хорошо еще – жива осталась. Так, с грехом пополам пережила военные годы, вернулась в свою деревню и уж не стала мужа искать. Отца с матерью допоила, докормила, схоронила, потом сестру схоронила, осталась совсем одна. Конечно, сельсовет мне помогал, подарки давали. А потом, когда из деревни все разъехались, председатель сельсовета ко мне пришел. «Я, – говорит, – тебя одну здесь не оставлю. В сельсовете на селе у нас домов нет, но я тебе подыскал квартиру в городе… в доме для престарелых». Я подумала-подумала – и согласилась. Тут же и уехала, оставила в доме все свои вещи, посуду. Взяла только кошку с собой, чтобы она там одна не бродила. Только дров на шесть лет у меня было заготовлено. Дом хороший – заходи, живи. Только кто там будет жить, на 200 километров ни в которую сторону ни одной живой души.
– И как вам здесь живется? – спрашиваю у бабы Вали, которая, несмотря на печальный ее рассказ, оказалась человеком веселым и жизнерадостным.
– Да хорошо живу, грех жаловаться, Христом Богом не обделена. Десять лет уже как в интернате. Если заболею, приду сюда в храм, попрошу у Господа здоровья, помолюсь, покланяюсь, и легче станет. Куда деваться?! – вздыхает она. – Кроме этого, у нас больше спасения нету. Здесь хоть есть поговорить с кем. Да еще, глядишь, ни за что ни про что тебя кто-нибудь облает. А там даже и собак нет.
И баба Валя начинает рассказывать Нине Михайловне о том, как утром на нее набросилась какая-то вредная старуха, так что она от неожиданности даже не могла сообразить, за что та на нее напала. «Да ты не обращай на нее внимания, – успокаивает Нина Михайловна. – Она душевнобольная, на нее грех обижаться!»
– Да, к сожалению, есть у нас люди, которые прибыли к нам из мест не столь отдаленных и являются нашим позором, – поясняет ситуацию Нина Михайловна. – Еще в тюрьмах они сделали себе инвалидность, чтобы освободиться, их потом направляют к нам, потому что им больше некуда податься. Некоторые по 40 лет отсидели. Явились сюда и стали навязывать свои порядки. Дерутся, деньги у стариков отнимают, когда пенсия приходит. Курят в пьяном виде… Мучаемся мы с ними. Неоднократно ставили вопрос перед Министерством соцобеспечения, чтобы для таких людей строили отдельные интернаты, чтобы там милиция дежурила, но пока наши просьбы не услышаны.
Дом в доме
Другая старушка, работающая при храме, – 75-летняя Тамара Дмитриевна Смирнова – тоже рассказала мне свою невеселую историю о том, как она, будучи в Казахстане, зарабатывала на квартиру, чтобы вернуться в родной Киров. Только вот ее переезд на родину пришелся как раз на то время, когда раскрутившаяся инфляция мигом съедала все сбережения. И вместо квартиры пришлось Тамаре Дмитриевне устраиваться в дом для престарелых и здесь уже за свои же деньги покупать для себя отдельную комнату. Такая услуга в интернате существует, когда обитатели могут выкупить себе отдельную благоустроенную комнату для проживания. Тамара Дмитриевна пригласила нас с Ниной Михайловной к себе в гости на чай. Попетляв по длинным интернатовским коридорам, мы заходим в ее комнату.
Действительно, уютная и чисто убранная комната, свой санузел и ванная, красивые обои, обстановка – почти как в настоящей квартире, только размеры ее малы. Повсюду живые цветы, иконы. Для мужской половины дома для престарелых эта отдельная комната – соблазн, и они постоянно осаждают хозяйку с предложениями руки и сердца. Тамара Дмитриевна только успевает отказывать, искренне желая остаток своих дней провести в монашеском целомудрии. Вместе с Ниной Михайловной она занимается траволечением и каждое лето заготавливает для обитателей интерната множество целебных трав. Собирают они их с молитвой, с молитвой готовят отвары, а непосредственно перед употреблением доливают в отвар по капельке святой воды. И через это траволечение они с Божьей помощью тоже помогают людям.
Помощь Николая Чудотворца
Вот уже 15 лет Тамара Дмитриевна лечит брусничным отваром свои больные почки, а Нина Михайловна чудесным образом исцелилась от рака. И помог ей в этом Николай Чудотворец. Вот как она сама рассказала мне про этот случай:
«Каждую весну 3 июня мы ходим крестным ходом на реку Великую. Я паломничала туда уже пятый раз и благодарна Николаю Чудотворцу за исцеление. Заболев онкологической болезнью, я оказалась на грани жизни и смерти. Лейкоциты после всех облучений у меня были ниже жизненного уровня. И я обратилась к Николаю Чудотворцу за молитвенной помощью, взяла обет сходить на реку Великую крестным ходом. Признаться, не надеялась дойти даже до первой остановки. Но случилось так, что я весь путь прошла туда и обратно, развитие болезни у меня прекратилось.
Еще во время первого хода со мной произошло явное чудо, о котором я рассказываю всегда. Я шла неподготовленной как следует, не подобрала обувь, а это очень важно в таком длительном путешествии. Резиновые сапоги у меня оказались без стелек: ноги быстро намокают, и по грязи быстро натираешь мозоли. Вначале они появляются на пальцах, потом на пятках, потом по всей ступне, потом все это сливается в одну большую мозоль и становится невозможно идти. Потом прорезаешь эту мозоль, прикладываешь листья крапивы на незаживающую рану. И когда только встаешь с привала, то идешь, словно на костылях, пока боль не притупится. Мозоли у меня появились очень быстро. Я шла, страдала и думала: «Вот есть у меня одеяло байковое. Если были бы ножницы, я бы сейчас из них стелечки вырезала, и ноге бы стало мягче. Но ножниц у меня нет, и ни у кого из знакомых нет». И вот когда мы остановились на очередном привале, я бросила курточку свою, рюкзак и пошла с певчими петь молебен. Молебны там на каждом привале служатся. И когда я вернулась, то увидела, что на моей курточке лежат ножницы. А людей там очень много, может быть, 10 тысяч. Я начала у всех расспрашивать, чьи это ножницы, но хозяина так и не нашлось. Когда мы пришли в село Великорецкое, я набрала картонных коробок, нарезала стелек и себе, и бабушкам, и эти стелечки меня очень спасли. Я благополучно пришла обратно. И вот теперь я каждый год по 10-15 пар этих картонных стелек заготовляю. Одни износятся, выбрасываешь, новые вставляешь, и такие стельки никакие другие не заменят, потому что они впитывают влагу, а именно из-за влажности в сапоге мозоли натираются. И вот я эти ножницы принесла домой, а на второй год уже подготовилась хорошо, стелек нарезала, даже аптечку взяла. Но так хорошо себя чувствовала, что эту аптечку даже не доставала. В середине хода кто-то у меня попросил ножницы, я заглянула в аптечку, а там их уже и нет. Потому что, видимо, кому-то они были нужнее, чем мне. Так Николай Чудотворец незримо ходит с каждым человеком и всем помогает.
И вот после участия в ходе на Великую болезнь у меня приостановилась, после этого я сходила еще пять раз и, слава Богу, все еще живу и служу людям. Также живет и здравствует одна моя знакомая с метастазами в легких (с раком легких живут, вообще-то, не больше трех месяцев). Она пошла в Великорецкий ход, хотя ей, как и мне, врач запрещал всевозможные нагрузки, и вот уже больше года она живет и неплохо себя чувствует.
Когда я была в Сергиевом Посаде и прикладывалась к мощам Сергия Радонежского, там один монах, стоявший у мощей, когда я ему пожаловалась на свою болезнь, утешил меня такими словами: «Ты счастливый человек. Онкологические больные сразу же в рай попадают. Они избранные у Бога». – «В этом для меня мало радости, – говорю ему. – У меня ведь семья, дети, мне надо еще жить». Тогда он говорит: «Это не наказание. Это любовь Господа. И как ты пронесешь этот крест, как отблагодаришь за него Бога, столько еще и проживешь». Мне эти слова запомнились на всю жизнь. Ведь, действительно, многие онкологические больные живут очень долго. А некоторые очень быстро умирают.
Хочу рассказать еще один случай. Нынче я ездила в лес за грибами и заблудилась на большом болоте. По одной тропинке побегу туда и обратно, по другой – не могу никак выйти на свою дорогу. Места там глухие, километров сорок нет населенных пунктов. И вот я полдня пробегала, наконец, решила читать тропарь Николаю Чудотворцу. Вдруг вижу: навстречу мне выезжает на велосипеде старичок. У него сзади полная корзина белых грибов. Спрашивает меня: «Ну что, заблудилась?» – «Да, дедушка, заблудилась». – «Пойдем, я тебя выведу!» – говорит он мне. И вот мы прошли с километр до поперечной дороги, я увидела знакомые места, обогнала его на радостях, вышла на дорогу, по которой мы ехали, километра за полтора увидела свою белую машину. Обрадовалась, что все так кончилось благополучно, обернулась поблагодарить этого старичка, а его уже и след простыл.
Радость прощения
Наш разговор с Ниной Михайловной вновь возвращается к будням дома-интерната. Сестричка прокатила по коридору инвалидную коляску с полудремлющим стариком. Поспешая прошел человек в халате, – наверное, кому-то сделалось плохо. Все-таки старость – осень человеческой жизни, золотая ли, или, как сейчас за окном, хмурая, холодная. Пора, неизменно переходящая в зимний сон. Словно прочитав мои мысли, Нина Михайловна вспоминает:
– Вот нынче у нас был такой случай. У нас работала санитарочкой молодая женщина. Потом она перешла на другую работу, там заболела раком и за помощью обратилась ко мне. Я вначале побеседовала с ней, попросила всех простить, не держать ни на кого зла. Она попросила прощения и у матери, с которой ругалась, и у отца, и у бывшего мужа, хотя ей это очень трудно было сделать. И вот эта радость всепрощения вошла в ее душу. А после того как батюшка ее исповедовал, у нее началась совсем другая жизнь. Она впервые взяла в руки молитвослов и впервые начала читать молитвы. Как раз в этот период у меня была поездка в Иерусалим. И я попросила всех помолиться за нее. Мы молились за нее одновременно соборной молитвой. Просили у Бога, если уж надо ей умереть в 33 года, то пусть хотя бы Господь облегчит ее страдания. И что удивительно – после этого боли у нее прекратились совершенно. Хотя, когда ее выписали из больницы, она дотронуться до себя не могла, так болезненно реагировало на любое прикосновение все тело. Она не получила ни одного укола – ни наркотика, ни анальгетика. Очень ждала, когда я поеду в Иерусалим и привезу ей святыни. Первым делом после Иерусалима я приехала к ней, привезла благоухающую ваточку с камня помазания, веточку эвкалипта, которую сломала на реке Иордан, свечи, зажженные от неугасимой лампады от Гроба Господня. Окропила ее водой из Иордана, и на моих глазах ее лицо изменилось. Уже безжизненное, оно покрылось красными пятнами, потом вовсе стало розовым. Полностью изменился цвет кожи. Все святыни я ей оставила, а на следующий день ее не стало. Она умерла тихо, безо всякой боли, словно уснула. И все эти святыньки я положила вместе с ней в гроб.
Вместе веселей
Жизнь в доме-интернате идет своим чередом. О чем-то беседуют два старика, навстречу нам по коридору степенно прошла под ручку пара.
– Я, так получается, все про смерти да отпевания говорю, – спохватывается Нина Михайловна. – А у нас тут ведь, между прочим, и свадьбы бывают. И таких случаев, когда в престарелом возрасте в казенном доме два одиноких человека находят друг друга и решают остаток своих дней провести вместе, не так уж мало.
– И кто же у вас тут, Нина Михайловна, решается венчаться?
– Как кто? – недоумевает она. – Пожилые люди хотят соединить свою жизнь, чтобы помогать друг другу в горе и радости, – нет, не для каких-то корыстных целей. Недавно вот еще одна 80-летняя бабушка обвенчалась с мужчиной, который на 30 лет ее моложе. Что ж, пожалуйста, мы только рады. Они любят друг друга и живут душа в душу уже три года. А недавно одни венчанные супруги один за другим умерли – им обоим было за семьдесят. Тоже в мире и согласии последние годы прожили. Здесь вообще много пар соединяется. Все веселей вдвоем.
Евгений СУВОРОВ
