Продолжаем серию «Старики о себе и о жизни». Раиса Григорьевна Галустова – родом из Таджикистана. После смерти мужа она потеряла зрение, и с тех пор живет в доме-интернате. Она рассказывает о дружелюбных таджиках, о спелых арбузах и о пирожках с сорняком.
Стучусь в палату. Никто не отвечает. Вы кого ищете? – спрашивает санитарка. – Раису Григорьевну? Так она на лестничном пролете, курит.
Встречаю ее в коридоре. Цветастый хлопковый халат. Волосы собраны в пучок – рыжие с сединой. Один глаз – голубовато-мутный, другой – покрытый еле заметной прозрачной пленкой.
– Я потеряла зрение шесть лет назад. Теряла его постепенно. Было страшно поначалу. Но я нос не вешаю. И так жизни нет, а еще нос вешать, – смеется.
На щеках – ямочки. Голос с хрипотцой.
– Родилась я в 42 году, в Таджикистане. Отец был каменщиком. Он приехал из Нагорного Карабаха. Его с бригадой рабочих направили в кишлак Сталинабад – строить город (примечание – Душанбе). Кишлак по-русски – деревня.
Война нас не коснулась. Но у нас были разбойники – басмачи. В длинных штанах таких ходили. Девок наших воровали. Все их боялись.
Родной язык у меня армянский. Еще я знаю таджикский и русский. Бабенка я грамотная.
Я очень любила читать. А еще вязала и вышивала болгарским крестом. Натягивала канву на пяльца – и вышивала. А еще пела – на трех языках.
Душанбе – красивый город, зеленый, чистый. Таджики – добрый народ. У нас никогда не было разделения – ты таджик, ты узбек, ты армянин. Мы жили как одна большая семья. На праздник наготовят вкусностей – и всех соседей угощают. Придешь на базар и, пожалуйста – виноград, дыня, арбуз. Все можно пробовать.
Пошли как-то с коллегами на базар, взяли арбуз. Спрашиваем: Хороший? Торговец: А как же! Приходим домой, разрезаем – он аж трещит. На следующий день приходим и говорим, – «Ты чего нам такой арбуз плохой продал?» Торговец: «На, сколько хочешь, бери. Все, все забирай». Вот такой народ.
Я четырнадцать лет проработала в строительной компании, в отделе кадров. Была там начальником. Таджички носили штаны, а я – юбку с кофточкой или платье, и всегда на шпильках. Каждое утро юбку себе подглаживала. Муж меня очень ревнивым был. Собираюсь на работу, он говорит: «Вот ты себе гладишь и мне гладь». Я ему – «Ну как же, буду я тебе гладить, чтобы ты под машиной в них лежал. Где я работаю, а где ты работаешь» (муж работал мастером по ремонту машин, – В.Г.). Или я перед зеркалом прихорашиваюсь, а он говорит – «Хватит уж на себя любоваться».
Помню, ехала я как-то в троллейбусе, все пассажиры сидят, ни одного свободного места. Я стою у первой двери, держусь за поручень. Водитель троллейбуса со стажером по-армянски меня обсуждают. Дверь открывается, я вылетаю и по-армянски им говорю: «Во время работы о таких вещах не говорят».
А потом нам пришлось уехать из Таджикистана. Сын переехал в Москву, и мы – вслед за ним в Россию переехали. Когда уезжали из Таджикистана – я плакала.
В России народ не такой дружный.
Жили мы в Калужской области, в деревне Михали. Помню, напекла я как-то пирожков, проходит мимо медработник, я ее в гости пригласила. Чай поставила, пирожками накормила, а она говорит – «А у нас так не принято».
В Михалях устроилась в школу уборщицей.
Сижу как-то на ступеньках дома, чищу мокрицу (примечание – трава-сорняк). Мне говорят: «Ты что чистишь, это же сорняк». Я отвечаю – «Ничего, подождите, я из этого сорняка вам таких пирогов напеку». Потом я их угощала, а они так и не поверили, что это из той травы приготовлено.
Я всегда очень любила готовить.
Помню, когда мне было 13, мама уехала в гости к старшей сестре, на Кавказ. Я на керосинке (газа тогда не было) наварила себе галушек, взяла сковородку, налила масла и обжарила. И сидела, лопала.
Заготавливала варенья, соленья. Пекла пирожки, оладьи, голубцы. Никогда ничего не делала по рецепту – сама все выдумывала. Муж у меня объедался – весил целых 118 килограммов.
Возвращаюсь я как-то с работы, муж идет навстречу с ведром воды, говорит – «Давай я отнесу твою сумку, а ты принесешь воды, а то у меня нога отказывает». Вернулась домой – а он уже лежит. Так и пролежал 9 месяцев. Чтобы не было пролежней, я смазывала его облепиховым маслом.
После смерти мужа у меня начало падать зрение. Сноха предлагала к ним переехать, но я отказалась. В интернате я себя свободно чувствую, а их там 6 человек в одной квартире ютится.
Внук недавно спрашивает своего трехлетнего сына: «Поедешь к Бабе Рае?» А сын отвечает: «Нет, я устал». Еще четырех лет нет, а он уже устал.
