Валентине Николаевне Грачевой – 88. После инсульта у нее отказали ноги, с тех пор – она передвигается на коляске. Вспоминает свою собаку-овчарку, с которой ее разлучили, и добровольцев, которые выносили ее на руках на прогулку.
На подоконнике, за тюлевой занавеской – портрет. Строгая женщина с накрученными волосами и четкими полосками бровей.
– Мне тогда 75 лет было, вот какая я была, прошло тринадцать лет, и видите, какая я Баба Яга стала. Ни одного зуба нет, два инсульта было, рука сломана, два раза падала, она смотрите, как болтается. На одних жилах держится. Косточка выпирает. Я руку практически не чувствую. Иногда лежу и ищу ее – где моя рука.
Цветастая косынка. Глаза-щелочки, под глазами – припухлости. Между шеей и подбородком – мяклый мешочек. Усаживает меня на кровать.
– Я такая модная раньше была, все новое и современное на мне было. Я жила в селе Федино, под Воскресенском. Всю жизнь продавцом проработала. Продавала продукты. Дети у меня все хорошие. Два сына и четыре внука. Одного внука машина сшибла, ему три года было. Мужа похоронила уже давно. Он инвалидом войны был.
Сюда меня никто не направлял. У меня были сильные боли, и печень болела, и поджелудочная, и сердце, – ни одним органом похвастаться не могу. Я попросила – «Отправьте меня в сумасшедший дом». Так больницу в простонародье называют. Мне говорили – «Ты там и трех дней не проживешь». Я настаивала. В итоге – уже восьмой месяц здесь живу. Здесь мне обезболивающее дают.
Я засыпаю всегда с одной целью – чтобы не проснуться. А все равно просыпаюсь. В Бога я верю, но в храм ходила редко, не привили с детства. Молитвы даже ни одной не знаю. Это неправильно, что раньше нельзя было в Церковь ходить.
В августе к нам приезжали добровольцы. Человек шесть. Три парня и три девушки. Солнечный день такой был. Парень меня спросил: «Бабушка, хотите погулять?». Я говорю – «Я на коляске не проеду». Так меня этот молодой человек по ступенькам на руках нес. Потом посадили меня в коляску и возили по больничной территории. Я же здесь абсолютно ничего не знаю. По дорожкам возили, фотографировали.
Персонал здесь добрый. Никогда ни в чем не откажут. Надо что-то купить – найдут время, сходят, принесут. Стрижку делают раз в месяц. И кормят хорошо.
Собачка у меня была. Английская овчарка. Лохматая. Звали ее Долли. 13 лет из-за дня в день, из минуты в минуту со мной была. Все понимала, как человек. Я таких собак больше не видела.
Вот сидим с ней в зале. Я скажу – «Долли, иди на балкон, только через дедушкину комнату». И она идет, как я сказала. Вернемся домой с прогулки, я скажу – «Долли, сядь у двери, лапки будем мыть». Иду ванны, наливаю воды, она сидит. Садится у таза, я ей по одной лапке вымою, каждый ноготок промою. Не разгибаясь скажу – «Повернись в другую сторону», – она повернется. Глаза у нее крупные, черные.
Шерсти у нее очень много было, я ее в пакеты собирала. У меня два пакета было. Я в марлю ее положу, привяжу к ногам, и ноги успокаиваются.
Когда со мной случился инсульт, внук увез собаку к отцу жены, я говорю – «Ради Бога, Долюшку мою сохраните». А они ее, видимо, застрелили. Я до сих пор все плачу. Прошу своих – «Привезти мне хоть ее карточку. У меня одна последняя просьба – умру, положите эти карточки со мной в гроб».
Все хорошее – оно не забывается. Оно с каждым годом все растет и растет.
Также на тему: Лиза Олескина: я не знаю, как и кому это сказать
