Галина Петровна Тренченко живет в доме престарелых в Вязьме Смоленской области. «Бабушка слепая, в ясной памяти, очень интересно рассказывает о войне», – написали волонтеры после знакомства. Потом Галина Петровна рассказала свою историю подробнее – о работах в немецком плену, пощечине будущему мужу и 59 годах брака.
Галина Петровна Тренченко
Доучиться помешала война
Галина Петровна родилась «в старый Новый год» и 14 января будет отмечать 91 год. Родное село осталось в Сумской области на Украине, но оставшиеся в живых сестры живут теперь на Смоленщине. В семье было три сестры и старший брат – он был 1918 года рождения и, как почти все мужчины, пошел на фронт. Получил ранение в живот, а умер через полтора года после войны. Старшая сестра умерла от гангрены (у нее был сахарный диабет), а младшая – 1927 года рождения – живет неподалеку. Она и зазвала Галину Петровну в Вязьму из Казахстана, где та одиноко коротала дни после смерти мужа.
– В нашем селе семь классов кончали, а еще остальные три класса – рядом небольшой хуторок был, там была школа. Там надо было нанимать квартиру, платить. А моя старшая сестра кончила 10 классов, но не сдала экзамен и осталась на второй год. Мама болела уже. И отец сказал, что нет у него сил двоих там содержать: «Пусть она кончает еще один год, а ты останься дома. А через год поступишь и будешь учиться». Так не вышло, началась война.
В Германии: сколько стыда, сколько позора
– Наш отец был печник, с кирпичами работал. Кто построит новый дом – печку надо, он делал хорошие печи. Хвалили его очень. А когда война началась, он уже не солдатом был, все равно его взяли в ополчение, как говорят в армии, в обоз. И когда война кончилась, он пришел, у него вся нога была избитая, израненная, – рассказывает Галина Петровна.
Саму же Галину, девушку неполных 18-ти лет, угнали в Германию. Везли в закрытых товарных вагонах, на махоньких окнах – решетки, в дверях – немец с автоматом.
– А привезли… если рассказать, столько стыда, столько позора, что они с нами там делали, – не дай Бог. Как начинаю вспоминать – меня сразу начинает знобить. Даже ночью что-нибудь приснится – кажется, сердце выскочит сейчас.
Помню, как привезли на станцию, выгнали во двор, заставили всех раздеться. Ходят мужики, стоят, щупают кругом, выбирают. А потом кого куда. Нас послали на военный завод где-то на границе с Пруссией. Там делали снаряды. Бараки были деревянные, внизу туалет, черви лазили страшные. Но мы там долго не были. Мы – четыре девочки с одного села – убежали оттуда.
С откоса, где стоял завод, надо было спуститься на железную дорогу, а потом убежать в лес. Разговоры девчонок о побеге услышал пленный чех – тогда знание русского языка не было в диковинку.
– Он сказал: «Девочки, вы не убежите оттуда. Собаки не дадут, овчарки». И принес нам чеснока, заставил нас натереть всю обувку и самим чесноком натереться. Собака от чеснока след не возьмет. Мы спустились с барака, перешли через дорогу, и собаки даже и не гавкали. Правда, выручил нас этот чех. Это было весной… И мы до сентября месяца бродили по Германии, четверо девчонок. Ночью шли, а днем где-нибудь, где не ходили люди, сидели до темноты. Дошли почти до Берлина.
Однажды девушки пришли к речке – надо было переплыть ее или идти через мост, но на мосту ходил солдат с винтовкой, а переплыть ее они не могли, да и холодно было уже. Беглянки вымокли под дождем, а на берегу стояла копна сена. Они закопались в сено и уснули, а утром немец нашел их и сдал в полицию.
– Снова нас привели, а немцы выбирают, как скотину: и зубы покажи, и кругом заглядывают. Меня забрал хозяин – он был двоюродный брат Мюллера. Мама его – родная тетка этому Мюллеру. Он такой вредный был. Старший брат у него на фронте был, и когда уже гнали немцев, он утонул. А у них два коня, 12 коров, поля много. В общем, работы хватало.
Когда к хозяину приедут гости, сидят до часа – до двух, а я не имею права лечь спать. Я должна помыть посуду. Помою – уже два. Кровать моя на чердаке – даже задремать не успею толком. А в три часа мне уже надо идти в коровник и убирать навоз. 12 коров, пока навоз повытаскаю, пока корм задам, напою, потом завтракать и идти на работу в огород со всеми. Как нас унижали… Иду я, например, с работы. Ели ноги волочу. Идет немка, наряженная, ведет пацаненка. Остановится, подойдет и плюнет. «Свинья русская», – говорит.
Американский паек и советский допрос
У того же немецкого хозяина, что и юная Галина, работали еще два пленных француза. Днем они приходили работать, а на ночь их забирал солдат.
– Им легче жилось, они посылки получали. И французы, и итальянцы, и сколько пленных там было, получали посылки от Красного креста и посылки из дома. А нашим никто ниоткуда ничего, и презирали все.
Прихожу я как-то с поля (у хозяина же и огород, и сад был – у нас минуты не было свободной), а моя хозяйка показывает мне газету – читай, что Сталин пишет. Я хорошо знала немецкий язык, учила в школе. Но я не хотела, чтобы они это поняли, изъяснялась едва-едва и не читала. Говорю: «Что ж он пишет?» Она мне объяснила, что Сталин сказал: у меня в Германии людей нет. Мои люди дома – работают и воюют. Отказался. И наши солдаты ничего не получали от Красного креста.
За все время работы в Германии Галина ни разу не была сыта, даже когда французские пленные чем-то делились из полученных с родины посылок.
– Я никогда не наедалась. У хозяина всего много, они сами ели, а нас они отдельно кормили. Так есть хотелось – невозможно. А потом пришли американцы, они всем нам дали солдатские пайки. Там 15 предметов. Вот тут мы, кажется, уже наелись.
Месяц американцы кормили советских пленных, а потом посажали их на свои «студебеккеры» и перевезли через Эльбу на русскую сторону.
– Нам дали маршрут, мы шли пешком от поста к посту, подходим – нам говорят, куда идти дальше. Прошли пешком до Берлина, там уже были наши. Нас сначала закрыли в лагерь, а потом начали проверку, кого куда. Многих увели – не знаю куда. А нас оставили. Вызвали на допрос, поочередно, их сидело там много, уже не могу сказать сколько. Жуков там сидел тоже. Я как глянула – чуть в обморок не упала, испугалась. А Жуков засмеялся.
Начали допрос. Где был, что делал? Потом меня тот, который вел допрос, вроде главный, Андреев, по-моему, спросил: «Вы поработать у нас не хотите?» Я домой хотела очень, но отказать же нельзя. Как я скажу, что не буду работать? И меня послали в офицерскую столовую официанткой.
Мое дело было принести, на столы поставить, расставить, а потом кружки и все, что надо, и собрать отнести в кухню. 24 человека там питались, и повар был, который готовил обед. Он в Ленинграде «Асторией» заведовал. Дядя Вася мы его звали. Бабушка с ним была, жена его, а четыре сына у него погибли, и бабушка ходила страшная такая, сердце у нее уже почти не работало.
Я в столовой работала до той поры, пока не пришло разрешение нас из Германии вывозить.
Возвращение на родину
Эшелон за эшелоном уходили в разные области и республики. Галина Петровна дождалась украинского поезда (не к чужим же ехать) и вернулась на Украину.
– Приехала, зашла – дом пустой, страшная картина: мать в больнице, младшая сестра только из заключения пришла. Она была в колхозе, девочка совсем, 16-ти лет нету, а их послали в Донбасс на шахту. Девочки сговорились и убежали. Их забрала милиция, судили и дали пять лет, отправили на Урал, на завод. Там ее у станка током ударило, пока мастер отошел. Война скоро кончилась – и их отпустили. Она пришла домой и через полгода ослепла. Возили ее в Москву, и там профессора ее смотрели. Решили, что у нее глаукома. И сейчас она еще живая, а слепая тоже. Как и я. Я вперед ослепла, а она позже меня. Обе слепые. У меня тоже, говорят, глаукома. Не знаю, откуда берется эта зараза.
Муж-шутник и пощечина для знакомства
Муж Галины Петровны – «обыкновенный» шофер. Его взяли в армию осенью, а летом началась война. От Серпухова под Москвой он дошел до Германии, участвовал во взятии Берлина, и там же в столовой познакомился с официанткой Галей. Звание у него было небольшое – майор, хотя он брал Берлин и имел много наград: три ордена Славы и медаль за взятие Берлина.
– Он стоял на посту около дверей столовой, а я шла на работу. Иду – он стоит, только одна половина дверей открытая, и мне пройти мимо него можно только вплотную. Он не отступает. Я протиснулась, а он вдруг за грудь меня как цапнет. У меня грудь очень высокая была. Он такой шутник – мы с ним прожили всю жизнь, 59 лет, он такой и остался шутник… Я как вляпала ему пощечину – и через зал, скорее, на второй этаж – где мне надо на медосмотр было.
Прибежала, врач как глянула на давление – «Что с тобой?» Говорю, так и так, я теперь не пойду туда, я его боюсь. А бояться было чего: наши ребята в подпитии стреляли в своих и в кого попало, всякое бывало. Врач вывела меня на другую улицу, и я ушла домой. А потом он стал меня преследовать. Когда нас увозили домой, он взял адрес и приехал за мной. Уже на Украине мы с ним поженились и прожили 59 лет.
И вот уже 23 года, как он умер.
Детей у Галины Петровны было трое, две девочки и мальчик, и все умерли маленькими. После болезни и операции она узнала, что детей у нее больше не будет. Они с мужем уже построили свой дом, а рядом, у соседей, было шестеро детей: две девочки и четыре мальчика. Соседка рожала седьмого и умерла при родах.
– Этого мальчика хотели отдать в дом малютки, а я мужу сказала: «Пойдем и договоримся с отцом. Пусть нам отдаст». У них много, а у нас нет и не будет. И мы усыновили этого мальчика. Он вырос, такой парень хороший. Женился, два года прожили, девочка у них родилась. Летное училище кончил. Летал на самолетах. И в Киргизии в горах разбился. Там был туман сильный, пропала какая-то экспедиция, и их послали экспедицию искать. Может, зацепился самолет в горах, не знаю. Экипаж тоже искали больше недели. Когда нашли в какой-то глубокой щели – они все были мертвые, семь человек. И мы его похоронили.
Мужа Галина Петровна вспоминает только добром: и не пил, и заботливый был, никогда не кричал, не поднял руки. Она много болела, а он старался, доставал лекарства. Хороший был человек, на вид здоровый, а умер – «прям от пустяка». Утром пошел на рынок и полтора часа не прошло, как его привезли на «скорой» мертвого. Выяснилось, что за четыре года до того он попал в аварию, и его сильно придавило грудью к рулю. Он ничего не замечал, работал, но потом оказалось, что от этого удара образовался тромб, который однажды закупорил артерию.
Из Шимкента в Вязьму
Родные мужа Галины Петровны переехали в Казахстан, и адрес их был неизвестен (ведь сам он, когда демобилизовался, сразу поехал на Украину к невесте). Его отец уже умер, младший брат был в армии – сестра и мать оставались одни, и он подал в розыск, чтобы узнать их адрес. В колхоз, где они с Галиной Петровной работали, прислали адрес его родных, два билета до того места и деньги на дорогу. Так и переехали в Казахстан, в Шимкент. Сначала жили большой семьей, потом младший брат мужа вернулся из армии, получил квартиру и забрал к себе мать, а сестра вышла замуж и уехала на Украину. Так что после смерти мужа Галина Петровна осталась в доме одна.
– Моя родня – моей сестры дочка – приехала и говорит: что вы будете одна жить. Одному несладко, и я уже немолода была, чтоб мне жить одной. Я продала дом, девять лет назад приехала сюда к ним и купила дом тут. Пожила немного – у моей сестры мужа парализовало. Они на Украине все продали и сестру сюда привезли. Стало тесно в доме. Они стали косо на меня поглядывать, особенно племянница. Вроде я лишняя стала.
Пошла Галина Петровна в «местком», пожаловалась на судьбу – и определили ее в дом престарелых. Сюда ей и пишут волонтеры фонда «Старость в радость» – и культорг читает ей, слепой, письма и открытки на Новый год и на день рождения.
