На днях в Подмосковье произошла трагедия: алтарник одного из московских храмов пропал во время лыжной прогулки в лесу в 15-градусный мороз. Волонтеры и спасатели на снегоходах искали его всю ночь и утро – тело обнаружили лишь в середине следующего дня.
Между тем, все время, пока шли поиски, мобильный телефон пропавшего работал – по предварительным данным МЧС, мужчина не смог вызвать помощь из-за сердечного приступа. Определить, где находится тот, кого ищут десятки людей, можно было бы за несколько минут по данным сотовой связи. Но до самого конца поисков эти данные так и не попали к спасателям. Почему?
– Такое происходит всегда, на протяжении всего времени, пока мы занимаемся поисками пропавших людей, – рассказывает «Милосердию.ru» руководитель поисково-спасательного отряда «Лиза Алерт» Григорий Сергеев.
– Формально есть закон об ОРД (оперативно-розыскной деятельности), который регулирует деятельность сотрудников полиции для выяснения, в том числе, местоположения мобильного телефона. И формально они имеют право это сделать. В МВД так и заявляют: мы все можем узнать, закон работает.
Беда в том, что правы они именно формально, и этого им достаточно. Чтобы сотрудник полиции получил данные по мобильному телефону пропавшего, например, в лесу человека, он должен завизировать эту потребность, объяснив ее руководству, и далее с этим запросом обращаться в суд. Судья соглашается, и уже после этого можно обращаться в профильную службу – бюро специальных технических средств, которое предоставит данные.
Одна страна – две системы
Более того, эти данные – весьма и весьма неточные. По ним можно узнать, в каком лесу искать пропавшего. Но уже не понять, какой сектор леса нужно проверять, не говоря о точном местоположении.
Между тем, возможности сети GSM, по словам работников сотовых компаний, позволяют даже на природе, где сигнал ловит лишь одна вышка, определить хотя бы участок, допустим, 1000 на 500, или 2000 на 500 метров, где находится человек, которого надо спасти.
А есть система, которую использует служба 112. Она срабатывает, когда человеку пришлось обратиться в эту службу за помощью, и оператор должен увидеть у себя на пульте его координаты. Но эта система не дает точного позиционирования. Если в городе она показывает положение телефона в радиусе до 500 метров – то в лесу ошибка может превышать 10 километров. Это может не оставить шансов спасти человеку жизнь.
Что, естественно, постоянно и происходит. Только за декабрь 2017 года по России я знаю восемь случаев, когда не успели спасти тех, кто сам звонил и просил о помощи. Такие случаи повторяются, и каждый из них – трагедия, и до сих пор решить проблему не удалось.
Президент обещал разобраться
– Летом 2017 года о необходимости отмены запретов на предоставление данных о мобильном телефоне пропавшего говорилось на встрече президента с НКО и волонтерскими организациями. В результате что-то изменилось?
– Пока что мы лишь тратим еще больше времени на бюрократические процедуры, связанные с получением этих данных. Но я очень рассчитываю, что результат будет.
Мы говорим об этой проблеме примерно с 2011 года. В 2017 я использовал возможность указать на ситуацию президенту, следствием чего и стали его поручения. По ним идет определенная работа, но она далеко не закончена.
При этом нельзя сказать, что никто ничего не сделал – это будет неправдой. Сделана примерно половина из того, что требуется. Правильным будет сказать, что пока что ничего еще не изменилось. Я очень надеюсь, что нам удастся успеть до сезона, когда люди массово пойдут в лес. Этой зимой мы не успели, а было и будет еще множество ситуаций, когда нужна максимальная срочность.
Позавчера в Москве пропал подросток с включенным телефоном, родители не могут ему дозвониться. Технически узнать, где он – вопрос нескольких минут. На практике мы можем узнать об этом, когда уже будет поздно.
Вчера мужчина с телефоном ушел на рыбалку и не вернулся. Данные GSM позволили бы нам узнать, постепенно ли садился телефон или его выключили кнопкой, или он мгновенно выключился, где это случилось – в лесу, в поселке, на льду водоема? Это важнейшие сведения для поиска, но мы не можем их получить.
Беда в том, что все довольны
– Что следовало бы поменять в первую очередь?
– Я очень надеюсь, что удастся внести изменения в закон об ОРД, в закон о связи – это будет очень большим подспорьем. Наша задача – убрать из схемы получения данных суд. У нас есть закон о персональных данных, там ясно сказано: согласие лица на их обработку не требуется, если есть угроза его жизни или здоровью! Если человек пропал – такая угроза, безусловно, есть.
Заявление о пропаже могут подать родственники, близкие, друзья, сотрудники. Значит, нужно сделать так, чтобы полицейский после этого получал бы данные о мобильном телефоне пропавшего, и передавал бы их не заявителю – а тем, кто будет осуществлять поиски.
– Что говорят представители профильных ведомств?
– Все боятся коррупционной составляющей решения о передаче данных. Боятся, что если оперативные сотрудники получат прямой доступ к информации о пропавших, ее могут использовать недолжным образом. Например, коллекторы смогут с их помощью ловить должников, ревнивые мужья – выслеживать неверных жен.
– Получается, там боятся злоупотреблений со стороны собственных сотрудников?
– Можно сделать и такой вывод. Другое объяснение – вся система настолько негибкая, что отвергает любые изменения, даже те, польза которых для спасения людей, казалось бы, очевидна. Ведь то, о чем мы говорим – не какое-то открытие, не нужны глубокие размышления, чтобы понять, что данные о положении телефона пропавшего задерживать нельзя, это понятно любому и сразу!
Это решение лежит на поверхности, и оно действительно сможет спасти множество жизней. Несмотря на это, несмотря даже на поручение президента, мы встречаем огромное сопротивление.
– Какое ведомство сопротивляется наиболее активно?
– В том и проблема, что все, кто имеет к этому отношение, вполне довольны жизнью. Каждое из ведомств говорит, что у него все работает хорошо, нет кого-то, кто особенно бы в этом отличился. Но тяжелее всего в таких случаях будут взаимоотношения с тем ведомством, которое отвечает за решение проблемы. А за пропавших у нас отвечает полиция.
Я не вижу реальных препятствий для того, чтобы сразу же проверять при заявлении о пропаже человека, где находится его мобильный телефон. Это можно и нужно сделать, это будет спасать жизни.
Мобильная связь – хороший инструмент, которым надо пользоваться. Мы живем в XXI веке, вокруг нас техника, весь мир говорит про интернет вещей. А мы не можем узнать, где находится несчастный мобильный телефон, не можем спасти заблудившуюся бабушку в лесу только потому, что люди, которые отвечают за все эти процедуры на госуровне – очень, очень инертные.
Куда девать общественность?
– В каком состоянии сейчас проект Следственного комитета об организации взаимодействия участников поиска детей?
– Самое главное – у них написан алгоритм по работе, там есть и наши правки. Я не видел финальную версию, но я уверен, что они внесены. Соответственно, там указано что, как, зачем и почему надо сделать, прописаны роли во время поиска.
Понятно, что алгоритм написан государственными службами, и написан с их точки зрения. Часто мы попадаем в ситуацию, в которой госорганы «знают как правильно», у них есть какие-то идеи, схемы – а на деле все оказывается не так.
Перед недавним поиском лыжника, которого не успели найти живым, я был на круглом столе в Москве, где разные службы говорили о поиске пропавших, о том, как реагирует общественность, куда ее девать в этой схеме.
Мы там долго слушали о непреодолимом желании ведомств нами порулить, выпускать нас на поиски только по команде, после каких-то проверок… После этого мы поехали на тот поиск в Абрамцево. Кроме наших волонтеров и Мособлпожспаса никого там не было – никого из этих организаций, готовых контролировать и проверять. Должен был быть сотрудник полиции – один, что он будет делать один в лесу?
Россия большая, легко заблудиться
Схемы реагирования на пропажу людей на природе нет не только у полиции. Ее нет в общем масштабе, для общего взаимодействия. Ее нет и в масштабах Москвы, а ведь Москва теперь дотянулась до границ Калужской области, вобрала в себя большие лесные территории. Что будут делать службы, когда, как в сентябре 2017 года, за один день поступит больше ста заявок о пропавших в лесу?
Эту проблему не решить без участия добровольцев. Службы должны активно участвовать, решать те вопросы, которые для добровольцев по их статусу недоступны, и т.д. В законах прописаны их компетенции. Но, как признают и силовые министерства, спасение людей в России нельзя обеспечить усилиями одних госслужб. У нас очень большая территория. Если искать пропавшего в лес пойдут одни спасатели – они не успеют его найти, и должны будут оставить без внимания пожары, автоаварии, все другие ЧП, требующие их участия.
Искать пропавших должны обученные добровольцы, хорошо знающие, как это делается. Мы готовы к этому, готовы транслировать свой опыт, передавая его другим. Кроме опыта нужно оборудование, и нужно, чтобы не создавались препятствия со стороны государственных структур.
Нам ничего не говорят!
Сейчас мы не получаем заявок от московской службы 112. Узнаем из соцсетей, например, о спасении попавшего в люк ребенка, когда у нас есть сотни людей, умеющих искать таких детей и готовых участвовать в поисках. Но с октября 2017 года мы перестали получать сообщения о ЧП – хотя раньше получали их всегда. Теперь кто-то принял другое решение.
Официально нам ничего не объясняют. Если удастся узнать, в чем причина – скорее всего, снова услышим об опасности разглашения персональных данных. Разве можно рисковать из-за этого жизнями, в том числе детскими?
Еще раз хочу сказать: ребята, читайте закон. Если есть опасность, угроза жизни, то защита персональных данных перестает действовать. Представляете, сколько людей с октября месяца, которым могла понадобиться наша помощь, эту помощь не получили? Сколько пропавших, о которых мы не узнали вовремя? Просто потому, что какой-то человек, облеченный властью, принял решение за других.
Что нужно знать, и что нужно делать?
– Что можно сделать самим, чтобы человека было легко найти по мобильному, и что делать в случае пропажи?
– Если человек в зоне риска (дети, люди с частичной или полной потерей памяти и т.д.) – в обязательном порядке установить все возможные системы контроля. Есть программы от операторов связи, «маячок», «координаты» и прочее, что позволяет определить, где находится человек. Все это нужно использовать, даже если это платные услуги – они не дороги.
Для детей есть специальные тарифы со слежением, есть разные часы с маячками. Очень важен постоянный разговор о безопасности.
Важнее всего – контакт. Родитель должен быть другом, а не препятствием, которое нужно преодолеть или обойти.
Это самая тяжелая и главная задача родителей – не только кормить, поить и образовывать, но и быть другом на протяжении взросления и всей жизни.
Что касается взрослых – хорошо, если люди всегда знают, где находится их мама, папа, ребенок. Уровень безопасности тогда совершенно иной. Это очень важно – знать, где сейчас ваши родственники, знать их маршруты, друзей, знакомых. Эти знания помогут быстро и правильно среагировать в опасной ситуации. Нельзя на сто процентов устранить все опасности, но их число можно существенно сократить.
Естественно, если человек едет за город, например, кататься на лыжах, в обязательном порядке родственники должны знать, когда, куда, какой маршрут… Реагирование, если не дай Бог что-то не так, должно быть мгновенным.
Потому что от времени зависит очень многое. Лыжню может занести снегом, человек может сойти с лыжни, ему может стать плохо, и так далее. И родственники не должны стесняться звонить на 112, в полицию, на горячую линию в «Лиза Алерт»… Это надо делать сразу – ни в коем случае нельзя тянуть.
