Недавно я стал свидетелем и немного участником истории довольно типичной, но все же поучительной, ибо нет ничего более поучительного, чем повторяющиеся события.
Фото диакона Андрея Радкевича
Итак, добрые люди помогли вывезти из тогда еще осажденного и обстреливаемого Славянска многодетную семью. Вывезли в Россию, и здесь многодетных подхватила компания сетевых волонтеров под руководством энергичной и харизматичной женщины-журналиста.
В кратчайшие сроки множество людей организовалось и обеспечило беженцам очень неплохие условия. Их поддержали одеждой, питанием, бытовой техникой, устроили несколько праздников для детей, надарили подарков – все на чистом энтузиазме и от всего сердца. Все это сопровождалось рассказами в интернете о том, какая это прекрасная семья.
Затем помощь пошла еще дальше и добрые люди решили подарить этой семье дом, и уже нашелся подходящий, и уже беженцы поехали его смотреть, как вдруг все кончилось. Многодетная семья решила вернуться в Славянск, к этому времени уже перешедший под контроль вооруженных сил Украины.
И моментально вчерашнее умиление и восхищение волонтеров сменилось гневом и разочарованием. Беженцы были названы слабыми и трусливыми дураками без мозгов и понятий о морали и нравственности. И, вероятно, дальнейших контактов между этой семьей и этой группой волонтеров не будет.
Более того, энергичная женщина-лидер подумывала даже вовсе завязать с помощью беженцам – но не завязала. Так что, возможно, ей предстоит еще несколько разочарований в жизни. Потому что это история для сетевых волонтерских групп довольно типичная.
Произошедшее – не следствие какой-то особой неблагодарности, трусости, глупости или безнравственности получателей помощи, а следствие ошибок в ее оказании. Или даже шире – в самоопределении помогающих.
Когда-то я уже приводил этот пример из глупого российского боевика «Антикиллер-2». Когда по ходу действия спецназовцы в какой-то степени проигрывают ваххабитам, один герой в камуфляже спрашивает другого – а почему они, в смысле воины джихада, «все время на шаг впереди нас?» А потому, отвечает другой боец специального назначения, что они на войне, а мы – на работе.
Примерно так же различаются работники фонда и участники волонтерской группы. Сотрудники фонда работают, решают поставленные задачи, а волонтеры – борются и страдают, спасая мир. И в этом причина столь тяжелого разочарования и такой сильной реакции волонтерской группы на неудачу в деле помощи.
Люди мыслят себя не работниками, людьми с должностной инструкцией, а спасителями, ангелами с ключами от рая. Они вдохновляются тем, какое важное и полезное дело делают – и в этом деле «не видят краев», да и не предполагают их.
За деятельностью волонтеров – очень искренней и зачастую жертвенной – стоят горячие эмоции, а не трезвый расчет и холодный разум. Их активность направлена не на то, чтобы помочь решить заранее известный и четко очерченный круг проблем, как в организации с регламентами и правилами, а на то, чтобы просто сделать жизнь подопечного максимально счастливой.
В результате складывается ситуация, когда отказ подопечного от помощи воспринимается как оскорбление – «мы к нему со всей душой, а он вот так». Люди видят свою помощь как нечто самодостаточно ценное – и не зря в такого рода группах нарушаются все меры приличия по части взаимного восхваления.
Это не просто «давайте говорить друг другу комплименты», а какой-то фестиваль безудержного восхищения. Спору нет, все люди прекрасные, и очень хорошо, что помогают ближним. И хорошо, что понимают смысл и значение благодарности.
Но обилие признаний в исключительности своих друзей и вообще взвинченная атмосфера всеобщей любви во имя общего великого дела (а когда нужно – и общей ненависти во имя того же самого) заставляет подозревать, что мотивация кроется именно в этом, в чувствах. Это такой вполне понятный механизм – «мы делаем добро, хвалим друг друга за это, люди нам благодарны и мы чувствуем себя лучше». Нормальная, здоровая мотивация – но ровно до того момента, как она начинает заслонять реальность.
А реальность такова, что человек, которому ты помогаешь, не должен лишатся этой помощью свободы. Не только ты добровольно и свободно ее оказываешь – человек принимает ее не менее добровольно и свободно. Происходящее – не снисхождение высшего к низшему, а сделка равных, не налагающая никаких условий на участников, кроме честности друг с другом.
Еще и неизвестно, кому это больше нужно.
А если об этом забыть, то получится как в истории выше или даже хуже. Подопечные запросто умеют садится на шею чересчур воодушевленным помогальщикам, превращая помощь практически в дань, которая сначала дается с воодушевлением, потом с напряжением, а в конце концов чуть ли не с ненавистью – а все потому, что изначально границы помощи не были проведены.
В этом смысле фонду легче: перед его работниками идет бесконечный поток просителей, времени и возможности строить с каждым длительные отношения нет, помощь воспринимается как рутина, а неудачи – как статистически обусловленная неизбежность, неприятная, но ни на что не влияющая. Ну, разве что «в следующий раз так делать не будем», а следующий раз всегда имеется в виду.
В отличие от волонтеров, для которых каждый случай – первый и последний и ради него можно и умереть – не физически, но психологически, отказавшись после неудачи помогать кому бы то ни было.
Всегда при оказании помощи стоит помнить про эту разницу – разницу между спасателем и спасителем. Они делают в общем одно и то же, но спасатель – это профессия, а спаситель – это социальная роль. Профессия позволяет работать от сих до сих и не брать на себя лишних функций, спасительство же позволяет получать куда больший эмоциональный заряд от сделанного дела. Профессионал может быть обвинен в бездушии и формализме – но зато и подопечный не станет в его глазах трусом и дураком, чем постоянно рискует спаситель.
