– Вон там, в часовне, мощи преподобного Серафима Вырицкого, – встретивший нас на железнодорожной станции Вырицы отец Константин на долю секунды отвлекся от руля и махнул рукой куда-то в глубину снежного буйства.
Останавливаться было нельзя, мы ехали по узкой, в одну машину, дороге, вдоль которой сугробы почти в человеческий рост. Большие мохнатые снежинки норовили залепить лобовое стекло, стоявшие по обе стороны от дороги вековые сосны и ели будто так и родились белоснежными, ни малейшего намека на зелень.
Метель вымела людей с улиц, никто не встретился нам по пути, а ведь в Вырицах Гатчинского района Ленинградской области с конца еще пятидесятых годов прошлого века проживает население довольно стабильное – около 13 тысяч человек. Но сейчас вокруг не было ничего, кроме белого цвета.
Все это белое безмолвие, – даже наш автомобиль ехал как-то беззвучно, – не подавляло, а наоборот, выглядело абсолютной сказкой. Вот сейчас, казалось, выглянет из-за сосны старичок-боровичок с большой бородой да как спросит зычным голосом: «Куда путь держите, добрые люди?»
Сто детских «почему»
«А вот здесь, в том месте, где преподобному явился лик Божьей Матери, будет стоять Храм преподобного Серафима Вырицкого», – отец Константин сказал об этом так благоговейно, что мы не выдержали и попросились выйти из машины: захотелось хоть на мгновение самим прикоснуться к тем чудесам, которые здесь связаны с именем человека, некогда бывшего весьма успешным петербуржским купцом, торговавшего с заграницей, но позже посвятившего всю свою жизнь служению Богу.
Совсем недалеко от того дома, где до конца своей жизни жил преподобный, где до сих пор стоит тот гранитный валун, на котором он в любую погоду молился за всех людей, к нему обращавшихся, расположился трехэтажный коттедж. Здесь живут четыре семьи, у которых на всех вместе 17 приемных детей. К ним-то мы и напросились в гости.
И вот он перед нами, дом-красавец бревенчатый, трехэтажный, Центр приемных семей «Умиление» при благотворительном фонде «Православная детская миссия имени преп. Серафима Вырицкого».
И сразу шумом, ребячьим гомоном, веселым лаем, взрослыми разговорами наполнился двор. На качелях поодаль сидел мальчик, он с силой раскачивался, и на фоне все продолжавшегося снега это стремительное вверх-вниз выглядело по-киношному красиво.
– Дени-и-ис, слезай с качелей, идем машину быстрее чистить! – к автомобилю отца Константина подбежал мальчишка в выразительных очках и стал энергично размахивать небольшим веником. Через секунду он уже забыл про свой порыв автомойщика и стал с мечом-веником сражаться с невидимыми врагами.
Одиннадцатилетний Яков со второй группой инвалидности по зрению стал седьмым ребенком, которого матушка Надежда и отец Феодосий Амбарцумовы два года назад взяли в свою приемную семью. У них, одной из четырех семей, живущих в этом сказочно красивом доме, сейчас девять детей. И все они – с ограниченными возможностями по здоровью.
В доме суета не меньше. В коридоре собрались все, и взрослые и дети, кто был в это время в «Умилении».
– Как вас зовут, меня Ангелина, – маленькая девочка без лишних предисловий вкладывает мне в руки свою ладошку. Но, кажется, ей больше всех понравился Дмитрий. Фотограф. Именно ему она сходу говорит, что он красивый, и тут же спрашивает, нравится ли она ему?
– Давай я тебя пофотографирую и заодно побольше пообщаемся, – предлагает девочке ее смущенный визави, а приемная мама Гели Надежда Амбарцумова зовет нас проходить в гостиную.
Там вдоль большой пятиметровой стены накрыт стол, на котором чего только нет. Время обеда, и старший опекун Любовь Фокина зовет всех обедать. Но сначала молитва, и дети разного возраста, с именами которых мы еще путаемся, уверенно произносят слова благодарности за хлеб наш насущный.
Геля и здесь верховодит. Ей все интересно – «откуда мы приехали, а где будут опубликованы ее фотографии, и знаем ли мы, что она уже большая, ей целых одиннадцать лет». И она для убедительности показывает свой возраст на пальцах.
– До сих пор помню, как мы ее забирали из детского дома, – вздыхает ее приемная мама. Надежда Амбарцумова. – Ей было тогда пять, мы сели в машину, едем сюда, в Вырицы.
Она сначала молчала, только палец сосала. И вдруг как закричит, я даже испугалась, что с ней такое? А Геля спрашивает: а кто это? И показывает пальчиком на прохожего, переходившего дорогу. Оказалось, она никогда не видела других людей, кроме сотрудников детского дома, не знала, что такое светофор. Она вообще ничего не знала и не видела, кроме стен детского дома. Да почти все наши дети жили так же.
Осторожно спрашиваю, а не тяжело ли жить такой большой, по сути, детской коммуной? Когда нет никакой возможности уединиться хотя бы на время от шума и гама, от хлопот и бесконечных детских «почему»?
– Очень тяжело, – вздыхает Надежда, – иногда просто невыносимо, ведь дом, хотя и просторный и трехэтажный, но он не был рассчитан на проживание сразу нескольких семей.
Сидящий рядом отец Константин успокаивает молодую женщину. Осталось совсем немного потерпеть, – объясняет нам, – и уже этой весной, когда будет введен в эксплуатацию второй дом, в котором предусмотрены отдельные входы в отдельные двух-трехкомнатные квартиры, этот, первый, перейдет полностью в распоряжение семьи Амбарцумовых с их девятью приемными детками.
«Мы покоряли один детский дом за другим»
Нам рассказывают удивительную историю, и в самом деле немного похожую на чудо. Хотя, здесь в Вырицах, очень многое связано с чудесами. Взять хотя бы тот факт, что за все время войны здесь, в селе не пострадал от налетов и не был разрушен ни один дом. А когда по приказу советского командования, после отхода отсюда немцев, было решено взорвать местную церковь иконы Казанской Божией матери, так как ее купола могли служить своеобразным ориентиром для бомбежек, то офицер, который вошел на территорию храма с целью осмотра, куда лучше заложить динамит, через несколько минут был обнаружен своими же солдатами мертвым.
По необъяснимым причинам он застрелился, револьвер валялся рядом. Солдаты, не исполнив приказа, в страхе разбежались, и деревянный храм, внутри которого потрясающей красоты деревянный алтарь и икона Казанской Божией матери от самого преподобного Серафимы Вырицкого – где еще такое увидишь?! – сохранился до наших дней, ему уже более ста лет.
А с домом «Умиления» получилось вот что. В 2007-2008 годах группа семинаристов при Духовной академии Санкт-Петербурга, среди которых как раз были и Константин Стрекаловский, и Феодосий Амбарцумов, стали ходить волонтерами по городским детским домам.
– Сейчас такое трудно представить, но тогда нам не везде были рады, некоторые директора детских домов даже слышать не хотели ничего о церкви, – рассказывает отец Константин, ныне заместитель правления председателя Фонда. – Мы прошерстили весь интернет, чтобы понять, сколько у нас в городе и области сиротских учреждений, приглашали директоров детдомов в Духовную академию, чтобы они посмотрели, кто мы и чем можем помочь детям.
Отец Константин пояснил, что иногда приходилось заменять названия образовательных программ: «мы говорили, что хотим преподавать не основы православного воспитания, а азбуку нравственности». Кто-то из директоров соглашался принимать студентов-семинаристов, кто-то прямо захлопывал перед ними двери.
И все же, так или иначе своеобразный реестр детских домов, чьи питомцы особенно нуждались в помощи за три года миссионерской работы, был создан.
– И когда руководители сиротских учреждений попадали на просторы Духовной академии и общались с нашими преподавателями-духовниками, иеромонахами отцом Кириллом (Зинковским), он был деканом факультета иностранных языков, и благочинным отцом Мефодием (Зинковским), а это люди очень образованные, дело закрутилось. Мы покоряли один детский дом за другим, старались делать очень яркие занятия, чтобы детей увлечь.
В 2010 году был создан благотворительный фонд «Православная детская миссия имени преподобного Серафима Вырицкого», и отец Константин убежден: не будь этих трех лет поисков, сейчас не было бы ничего из того, что наработали за эти годы.
Тогда-то православные энтузиасты и познакомились с Андреем Гришиным – директором Синявинской птицефабрики
– Нет, мы его ни о чем не просили, скорее наоборот: Андрей Евгеньевич, бизнесмен, у которого был и статус в обществе, и неплохое финансовое положение, был в поисках, как это сейчас говорят, смысла жизни.
Он был нашим другом, вместе с нами ходил по детским домам и, как потом признавался, понял, что нужно делать, чтобы хоть что-то полезное и доброе сделать не для себя, для других. В 2013 году он взял и подарил нашему фонду этот дом. Со словами «Делайте там свои добрые дела».
Надежда добавляет, что Гришин, уже отошедший от дел птицефабрики, теперь глубоко верующий человек.
– Он свое счастье нашел через «Детскую миссию»! – говорит она восторженно, и мы узнаем, что теперь в семье у Гришиных тоже есть приемные дети, и на всех праздниках и мероприятиях Андрей Евгеньевич с семьей – самый желанный гость. И не как член правления фонда, а как самый настоящий друг.
«Она была словно дикий зверек, дергала отцов Кирилла и Мефодия за бороды»
Дом-то появился, но сначала предполагалось, что это будет просто гостевой вариант для детдомовцев. Природа, целительный сосновый воздух, рядом река Оредеж, – Вырицы издавна считались любимым местом летнего отдыха для петербуржцев. А тут как раз из Мгинского детского дома для слабовидящих детей, что неподалеку, попросили взять на каникулы 15 детей, которых некуда было отправить.
Православные волонтеры самонадеянно посчитали, что это будет просто замечательное время отдыха и для детей, и для взрослых.
– Не тут-то было, – смеется теперь Надежда. – Когда их забрали обратно, мы вздохнули чуть ли не с облегчением. У нас ведь не было тогда ни преподавательского опыта, ни родительского терпения, а многие из деток, помимо зрения, были еще и со сложными характерами.
Но тогда же и стало ясно, что детей нужно выводить из системы, особенно тех, про кого духовник «Детской миссии» протоиерей отец Иоанн (Миронов) прямо говорил: «Нужно спасать!»
Своих первых приемных детей Надежда взяла, еще не будучи Амбарцумовой. Обвенчались они с отцом Феодосием, когда у Нади на попечении были уже трое девочек.
Я смотрю на девочек, ожидающих урока рисования, который начнется через несколько минут на третьем этаже «Умиления» и пытаюсь угадать, кто же из них был первой Надеждиной дочкой.
– Аня, – объясняет Надя, перехватив мой взгляд. – Ей было тогда восемь лет (сейчас 15) и после того, как она в пять лет попала в детский дом, ею вообще не занимались. В школе на нее не обращали внимания, она не умела ни писать, ни читать, а социальный педагог угрожала, что упечет ее на всю жизнь в психушку.
Аня и в самом деле провела в психиатрической больнице несколько месяцев, и когда с благословения батюшки (отца Иоанна) мы ее забрали сюда, иначе ее отправили бы в Павловский коррекционный детский дом, это был дикий зверек.
Она кусалась, дергала отцов Кирилла и Мефодия за бороды, она не знала, что такое завтраки, обеды и ужины. Ее просто-напросто закормили лекарствами, она даже не умела говорить, все что могла, говорила слогами.
«Ку», например, означало, что она очень хочет есть. Но она даже есть толком не умела. Заглатывала все сразу целиком. Мы видели, как ей было страшно, больно, мы с ней намучились, но терпели.
«Я почувствовала, когда ее сердце отключили»
Надежда рассказывает, что именно на примере Ани они, волонтеры и сотрудники миссии, тогда поняли: мотивация спасать из жалости – неправильная. Ребенка нужно просто любить, ему нужна семья.
И мама девяти деток со слезами на глазах вспоминает, как они обнаружили, что у Ани был порок сердца, и что если бы она попала в Павловский детдом, она бы там не выжила. Что когда делали девочке операцию на сердце, Надежде, находившейся в «Умилении» с другими детьми, стало вдруг очень плохо. А потом оказалось, что именно в это время сердце Ани было отключено на десять минут.
– Говорят, что кровной привязанности с приемными детьми не может быть, но у нас с Аней связи на таком уровне, что мы чувствуем друг друга на расстоянии, – убеждена Надежда.
И в самом деле, словно почувствовав, что говорят о ней, Аня сама подошла к нам, без слов обняла маму.
– Покажи гостям икону, которую сама написала, – в голосе Надежды явно звучат нотки материнской гордости. Аня принесла, и от иконы Пресвятой Богородицы, написанной рукой пятнадцатилетней девочки, не оторвать глаз.
– Яну я взяла почти сразу же после Ани, продолжает Надежда Амбарцумова. – Позвонили из одного детского дома. Объяснили, что к ним поступает девочка особенная, и она плохо видит. «Возьмете ее на время, – попросили, – а то у нас пока нет для нее специального воспитателя.
Но у Яны, которой было тогда всего семь лет, был очень тяжелый характер.
– В течение этой гостевой недели она постоянно закатывала истерики, могла спорить по часу, чтобы надеть шапку, не хотела играть, гулять, она все время сидела в уголке и ждала маму.
Честно признаюсь, что когда через неделю мы ее вернули в детский дом, даже вздохнула с облегчением, потому что это была большая ответственность. А потом, когда навестили ее летом в лагере, и узнали, что в течение года ее девять раз отправляли в больницу, она из них почти не вылезала, поняли, что и ее нужно срочно спасать.
«Пугали историями, как его там будут привязывать»
У каждого из детей Надежды и Феодосия Амбарцумовых своя история до прихода в семью, ставшей им настоящей, родной
Яша, к примеру, все время убегал из детского дома, куда его перевели в четыре года из дома малютки. По словам самого мальчика, он до сих пор помнит ту медсестру, которую больше всех любил в доме малютки, и плакал и просил ее остаться в чужом детском доме. Он и убегал оттуда в надежде ее найти. Но далеко ли может убежать пятилетний мальчик?
Промучившись с ним, воспитатели попытались отправить его в другое учреждение, потом стали грозить все тем же Павловским детским домом для особенно тяжелых детей. Пугали историями, как его будут там привязывать, чтобы не убегал.
– Когда мы девятилетнего Яшу привезли домой, он все время рыдал. Не то что плакал, а завывал как подраненный щенок, – говорит Надежда. – Я уж не знаю, как соседи на это реагировали. (у Амбарцумовых есть двухкомнатная квартира в Санкт-Петербурге).
Яков был уже седьмым нашим ребенком, которого мы с отцом Феодосием взяли по благословению батюшки Иоанна – он опять сказал нам: надо спасать! И мы уже понимали, что ребенок и нас проверяет на прочность, он нам все время грозил, что убежит, что ему тут плохо.
В конце концов я ему спокойно сказала, ну хочешь уйти, иди. Он даже опешил вначале, как это мы не боимся, что он убежит. А мы, конечно же, боялись, он вышел, а мы за ним подглядывать. А он сел на качели во дворе и стал качаться. Потом увидел нас с отцом Феодосием и подбежал обниматься.
Сейчас Яше одиннадцать, все время нашего разговора, он крутился возле мамы, а она, вроде бы даже и не глядевшая в его сторону, все равно про него все видела.
– Яков, не надо этого делать, это не твой планшет, – это мальчишка пытался взломать пароль на гаджете приемной сестры. Лучше сделай нам чаек, пожалуйста.
И явный ленивец по натуре, Яша тут же со всех ног побежал исполнять пожелание матери.
Правда, по дороге на кухню уже про все забыл и стал проситься на улицу поиграть в снежки.
Пока мы разговаривали, занятия в студии рисования закончились, Яков показал свой рисунок сначала маме, потом нам. С детьми рисованием занимается волонтер Даша, у нее за плечами художественная школа и диплом психолога. И сегодня ребята, а на занятия приходят даже и дети из семей по соседству, изучали пропорции строения человеческого тела.
– У Яши большие способности к математике, он просто сходу может умножать двухзначные цифры в голове, – гордится Надежда.
И Яков, услышав наш разговор, тут же стал демонстрировать свои таланты.
«Заберите меня из ПНИ, пожалуйста»
Надя еще долго рассказывает про каждого из своих детей. А еще про Олю Ревякину, которая уже совсем не ребенок, ей недавно исполнилось 20 лет. В это, правда, верится с трудом, потому что выглядит Оля, как четырнадцатилетний подросток. Но именно эта девочка нашла в социальных сетях отца Феодосия и написала ему слезную эсэмэску с просьбой забрать ее из ПНИ, куда ее распределили после детского дома.
Как трудно было ее оттуда вызволять, несмотря на то, что Оля – дееспособная.
Им не хотели отдавать на руки ее документы, в паспорте девочки словно нарочно были сделаны две ошибки и не было Олиной подписи. У девочки, определенной в ПНИ, была, оказывается, собственность в виде комнаты в коммуналке, доставшаяся ей от умерших родственников.
Надежда ни разу не намекнула, что, может, эта самая недвижимость и стала поводом для отправки Ревякиной в ПНИ, нам остается только догадываться об этом: ведь экспертную комиссию на самостоятельное проживание Оля с помощью «Детской миссии» все-таки смогла пройти.
– А как здешние жители относятся к вашему такому большому коммунальному семейству? – спрашиваю я у Надежды, и у присутствующих в гостиной отца Константина, Любови Фокиной, у нее, помимо своих двух взрослых сыновей, еще трое приемных дочек – от пятнадцати до восемнадцати.
А чуть попозже к нам присоединяется Олеся, приемная мама пятнадцатилетней девочки с тяжелой формой ДЦП. Они с Инной только что вернулись из санатория, где девочка проходила очередной курс реабилитации.
Потом Олеся расскажет, что год назад Инна, которая не могла даже самостоятельно сидеть, была настолько маленькой капризной принцессой, что умудрялась помыкать всеми, кто попадал в орбиту ее внимания.
Теперь Инна учится в одной из престижных школ дистанционно, самостоятельно делает на компьютере домашние задания, занимается музыкой, физической подготовкой и вместе с мамой верит, что когда-то начнет самостоятельно ходить.
Жизнь без страха и боли
А что до отношения со стороны соседей, то в жизни «Умиления» были разные периоды.
Сначала местные жители даже собирали подписи против строительства здесь дома для детей, оказавшихся в трудной жизненной ситуации, на разных уровнях. Они не хотели, чтобы по соседству жили, как утверждали соседи, дети наркоманов и сами наркоманки.
Были проблемы и с устройством в местную школу. Детей из приемных семей не хотели туда принимать, и директор писала даже жалобы в органы опеки и собирала родительские собрания, чтобы проблемных детей в их школе не было.
– Если бы я была одна, я бы точно не справилась, – признается Надежда как самая многодетная мама. – Директриса мне при всех бросала упреки в том, что «сначала понаберут детей, а как потом их обеспечивать, и образованием в том числе, не знают».
Но за мной была поддержка всей нашей «Миссии», где много таких же семей с приемными детьми. В итоге, при поддержке уполномоченной по правам детей Ленинградской области, в школе был создан отдельный класс.
Пока очень маленький, всего на 6 человек, и то учительница почти сразу же ушла в декрет. Какое-то время пришлось возить наших школьников в Санкт –Петербург, а это почти 80 километров в одну сторону.
Потом все мамы «Умиления» вслух мечтают о том времени, когда прямо здесь, на территории «Умиления» будет построен для их детей целый социальный центр, в котором разместится и своя школа, и спортивный зал, будут уроки танцев, музыки и, может быть, даже бассейн. Мы узнаем, что есть проект этого большого дома для 50 школьников, с учетом местных детишек, «нам не жалко», что фундамент уже почти заложен и что осталось совсем немногое, но одновременно самое сложное – найти финансирование.
Потом, на следующий день, я здесь же встречусь с одним из братьев-иеромонахов отцом Кириллом. И он, чья борода, пожалуй, больше всех страдала от издевательств первой девочки Православной детской миссии – Ани, с такой любовью говорил о ней и остальных своих чадах, что вместе с ним я поверю, что здесь все так и будет!
– На Руси всегда заботились о сирых, – говорит отец Кирилл. – Об обездоленных людях каждый из нас должен проявить свое попечение. И мы верим, что приходя сюда, кто-то вдохновится примером нашей «Православной миссии». И наши маленькие проекты будут иметь продолжателей. Мы доверяем Богу, он дает нам по мере наших сил.
Отец Кирилл вспоминает, что за все годы работы «Православной детской миссии» никогда не получалось так, чтобы было какое-то плановое строительство, ведь у фонда нет большой и, главное, регулярной государственной поддержки.
– Но когда Андрей Евгеньевич (Гришин) потерял возможность нам помогать, то появились другие благодетели. И потом еще, их не так много, но зачастую видишь, что помощь приходит даже без особенных наших просьб.
Отец Кирилл тоже видит в перспективе целую детскую деревню – 50-60 детей в семьях, с помощниками, волонтерами. И, конечно же, понимает, что нельзя в погоне за количеством спасенных душ забывать о качестве жизни для детей.
– Ясно, что каждая душа дороже всего мира, – говорит он убежденно. – Но нужно соразмерять свои силы. Государство, с одной стороны, старается сократить количество детских домов, с другой стороны очевидна инерция этой системы. Работающие в детском доме не хотят терять свои места, а директор может испугаться того, что закроют детский дом, а он останется не у дел.
– Мы стараемся не перегружать своих чад большим количеством молитв или длинных служб, и соизмеряемся с их духовными силами, – отец Кирилл, как и его брат-близнец Мефодий, стал духовным отцом для многих детей в «Детской миссии». – Это большая ошибка родителей даже в обычной семье, если они перекармливают своих детей объемом духовной литературы и молитвами. Возникает обратный эффект. Принуждать к вере – неприемлемо ни для ребенка, ни для самой веры в Бога. Отвечать на любовь можно только любовью, и чрезмерная родительская опека иногда может нанести больше вреда, чем пользы.
Однако тут же признается, что если с братом и бывают разногласия, то только в последнее время и только по вопросам воспитания духовных чад. – Ни в детстве, ни в юности такого не наблюдалось, мы всегда были единым целым, даже когда приняли совместное решение уйти в монастырь. Но наш духовник (Иоанн Миронов) пока не разрешил нам этого. Он считает, что нам нужно быть священниками и помогать в работе «Православной детской миссии». А спорим мы теперь с Мефодием иногда лишь потому, что как любящие родители защищаем своих деток больше, чем других.
Ну вот Мефодий, например, считает, что с одним моим крестным сыночком нужно бы построже быть, а я ему: вот я то же самое считаю про твоего.
И тут четырнадцатилетний Андрей, которого Надежда и отец Феодосий взяли из детского дома в свою семью буквально под Новый Год, потому что его тоже нужно было спасать (он уже начал подворовывать и ему грозила колония для несовершеннолетних), бросился к отцу Кириллу на шею.
– Благословите, батюшка, – сказал мальчик. – Я уже несколько дней себя очень хорошо веду.
Фото: Дмитрий Колосов
