— Взрыв интереса к разным психологическим теориям, который мы наблюдаем сегодня — это хорошо? Популярная психология действительно поможет нам объяснить многое в себе и жить лучше?
— Внимание к своему состоянию, мотивам, намерениям — тенденция хорошая. Но есть печальные примеры: вроде бы умные люди начинают упрощать тайну мира и человеческой души до каких-то клише.
Кто-то пользуется религиозными терминами и, чуть что, говорит: «искушение!» или «гордыня!», а кто-то — психологическими. Тогда он с легкостью выносит вердикт: «это токсичность!» или «это созависимость!»
Важно помнить, что любой термин отражает только часть действительности, а реальная жизнь более богата. Термин помогает сориентироваться, но несет в себе опасность преждевременного угасания исследовательского интереса к миру, и, как следствие, — к упрощенному взгляду на жизнь.
— Одним из главных «врагов» в последнее время объявлена «созависимость». Этим словом начали называть практически любую ситуацию, когда один человек глубоко вовлечен в жизнь другого. А что такое созависимость с точки зрения классической психиатрии и психологии?
— Все люди ощущают какой-то отклик в душе на действия или настроение близких. О созависимости можно говорить в том случае, когда этот отклик чрезмерно интенсивен и неуправляем.
Здоровые отношения предполагают, что я могу с кем-то быть очень близок, но также могу спокойно переждать разлуку или разногласие, переключая свое внимание на что-то другое.
Изначально психологи называли созависимостью состояние, в котором находится, к примеру, жена человека, больного алкоголизмом или наркоманией: вся ее жизнь строится вокруг того, чтобы спасать своего избранника от зависимости. Потом созависимостью стали называть такое поведение в отношениях, при котором мы действуем из страха, вины или стыда, а не из интереса, любопытства, сочувствия, любви.
Например, если я откликаюсь на предложение супруги куда-то пойти, только чтобы ее не обидеть или избежать обвинений и упреков, — это не мой свободный отклик в мир, а попытка избежать неприятностей.
При этом единого определения созависимости нет. Более того, некоторые психологи выступают против использования этого термина, считая его вредным для терапии.
— А сам человек может определить, что он — в созависимых отношениях?
— В чистом виде не существует созависимых и не созависимых отношений. Корректнее говорить о степени созависимости. В одной паре созависимые реакции проявляются чаще, в другой — реже.
Хорошо время от времени спрашивать себя: не является ли моя погруженность в тревогу за любимого человека способом избежать чего-то в моей собственной жизни? Есть ли что-то еще, помимо наших отношений, чем я дорожу и что считаю ценным? Как часто в наших отношениях возникают гнев, страх и обвинение? Приносим ли мы друг другу радость, или довольствуемся временным успокоением после взаимного истощения, когда уже нет сил ругаться?
Скажем, мать беспокоится, когда ее сын-подросток гуляет один. Как понять, «здоровая» ли это тревога? Если у этой мамы интересная работа, насыщающие отношения с мужем, с подругами, есть какое-то хобби или учеба и плюс она переживает за ребенка — тогда, скорее всего, в ее жизни есть баланс, а беспокойство является естественным проявлением заботы. Но если все мысли мамы сосредоточены на безопасности ее чада и из-за этого ее собственная жизнь обедняется, тогда, возможно, встает вопрос о созависимости.
— А какова здесь роль второй стороны?
— «Созависимость» — синоним «эмоциональной зависимости», и действия или бездействие другой стороны для зависимого большой роли не играют. Любой партнер рано или поздно откажет мне, выразит какое-то отличающееся от моего мнение, захочет побыть один или предложит что-то, что мне не подходит. Тогда градус моих переживаний и ответные действия покажут, какова степень моей эмоциональной зависимости в этих отношениях.
— Но ведь бывают ситуации, когда зависимость вплоть до слияния практически неизбежна: например, в семье появляется тяжелобольной, за которым нужно неотлучно ухаживать. Как в такой ситуации не потерять себя?
— Важно честно сказать себе, в какой степени мое служение — это проявление милосердия, а в какой — способ спрятаться от собственной жизни.
Нужно находить в сердце не только жалость, но и уважение к другому человеку, к его судьбе. Размышлять: что в моих силах, а что — не в моих. Там, где это возможно, выставлять реалистичные условия. Например: «Мама, если будешь продолжать меня унижать и оскорблять, я не смогу сама привозить тебе продукты, а буду заказывать доставку».
Со стороны давать рекомендации чаще всего бестактно и непрофессионально: человеку, попавшему в подобную ситуацию, нужна большая внутренняя работа и психологическая помощь, потому что запутаться здесь и правда очень легко.
Созависимость родом из детства?
— Есть ли какие-то препосылки к созависимому поведению? Может быть, особый тип личности?
— Сложности в приближении или отдалении отсылают нас к детству, когда мы осваивали близкие отношения, но не располагали достаточными ресурсами.
Любой малыш время от времени сталкивается с драмой: я нуждаюсь в маме, а она недоступна (вышла в магазин, разговаривает по телефону, сердита, больна). Одним детям удается научиться справляться с такими ситуациями, а другим — не очень. Это зависит от силы нервной системы, поддержки других взрослых, воспитательных стратегий мамы, от того, как долго она отсутствовала и т.д.
Для успешного развития психики важно не столько избегать периодов разрыва (именно в такие моменты происходит взросление, овладение навыками самоутешения и переключения на что-то помимо любимого человека), сколько следить за тем, чтобы они соответствовали возрасту и возможностям психики.
У тех, кто в раннем детстве не научился справляться с недоступностью любимого, может развиться склонность к созависимому поведению. Тогда при расставании с близким человеком или даже при расхождении во мнениях включаются младенческие механизмы: человеку кажется, что он пропадает, что нужно срочно что-то предпринять… Вместо поиска внутренних опор он вкладывает все силы в предотвращение травмирующей ситуации, вплоть до физического воздействия. Так что в основе поведения многих людей с тираническими, абьюзивными склонностями оказывается именно созависимость — как невозможность пережить разрыв.
Замечу, что навыки строить более здоровые близкие отношения можно развить и во взрослом возрасте, если есть желание.
Жить и творить, не разрушаясь
— Если зависимость — это отказ от разнообразия жизни в пользу какой-то одной задачи или одних отношений, то почему мы не называем зависимыми людей, которые посвятили себя науке, искусству, спорту, благотворительности, приняли монашеский постриг, в конце концов?
— Наука, спорт, монашество, семья может быть как проявлением жизни, так и способом спрятаться от нее и от самого себя. Душа человека и его выборы — это священная территория и судить со стороны, что движет человеком: болезнь или Дух — занятие неуважительное, неэтичное.
Известно много успешных и ярких творческих людей, которые создавали что-то великое и при этом не разрушали себя (хотя и обратных примеров масса). Они были периодически поглощены работой, но также имели счастливую семью, умели дружить, любили природу, помогали кому-то.
Важно быть внимательным к себе: если меня устраивают те плоды, которые дает моя увлеченность, и та цена, которую я за это плачу, — то почему нет? Например, я понимаю, что недоспал, что у меня болит спина, но продолжаю работать, потому что закончить дело сейчас важнее. Это нормально до тех пор, пока есть возможность взвешивать «за» и «против» и сохраняется способность осознанного выбора. Если же человека просто «куда-то несет», а внутренний голос говорит «со мной не все в порядке», если присутствует привкус горечи и стыда — это повод задуматься.
Легкое бремя ответственности
— Получается, что лучшая профилактика зависимости и созависимости — осознанность и ответственность за свой выбор. Но многие этого боятся, и перекладывают ответственность за свою жизнь на родителей, духовников, друзей…
— Психика каждого человека рассчитана на свою меру ответственности. Не все могут в одиночестве переплыть океан! Кому-то нужен плотный контакт с наставником, чтобы совладать с тревогой и неопределенностью.
Зачастую зависимости ошибочно противопоставляют не зрелость, а так называемую «контрзависимость» — неспособность сближения с другими. Но все мы так или иначе нуждаемся в какой-то принадлежности, сообществе, круге единомышленников, в учителях и наставниках.
Еще раз подчеркну, что само по себе наставничество — штука вполне естественная в любом деле: в спорте, музыке, духовном пути. Чем более здоровые были отношения, тем больше при расставании с учителем будет грусти и благодарности. Чем более «зависимые» — тем больше ужаса и вины.
— Тем не менее наставничество может стать благодатной почвой для манипуляций. Это нередко встречается в православной среде, где много говорится о послушании и о том, что опасно доверять своим чувствам и мыслям, проявлять «своеволие».
— Действительно бывает, что сакральные смыслы используются для манипуляций или самооправдания. Например, человекоугодие и трусость маскируются под смирение. Вместо того чтобы сказать: «Стоп, со мной так нельзя!», человек терпит, хотя честнее было бы признаться себе: «Я хочу сказать «нет», но пока не хватает сил. Где бы я мог набраться этих сил, чтобы начать менять эти отношения?»
В нас сосуществуют две тенденции: стремление раскрываться, реализовать себя в мире и желание спрятаться, отстраниться, уснуть. И вот эта отчаявшаяся часть может выхватывать из нашей религиозности что-то для обоснования своего бездействия.
Еще пример: трудоголизму в христианской среде иногда придают сакральный смысл «самоотречения». Порой видно, что человек истощен, но окружающие вместо того, чтобы обратить внимание человека на его состояние, могут, будучи заинтересованными в его работе, говорить про «недостаток любви» или «духовную леность». Если у человека не совсем утерян инстинкт самосохранения, то рано или поздно возникнет внутренний конфликт между привычными установками (я всем и всегда должен) и откровенно плохим самочувствием, потерей интереса к жизни.
К сожалению, бывают люди, которые не успевают развить внутреннее сопротивление и крайне истощаются, выгорают. Я вижу в этом проявление отчаяния: человек как бы соглашается с тем, что не сможет построить с жизнью насыщающие, интересные отношения.
Знаете как иногда бывает — день настолько неудачный, что хочется его побыстрее закончить и лечь спать. Вот и человек может решить провести жизнь в полудреме трудоголизма или истощающих отношений, когда она видится настолько непереносимой, что потеряна надежда ее исправить.
— Но христианство и правда учит нас жертвенности, смирению, самоотречению… И, по крайней мере, на первый взгляд, это сложно совместить с популярными сегодня идеями об отстаивании личностных границ, самоценности, построении «здоровых отношений».
— Похоже, в христианстве и правда есть это противоречие. В Писании и Предании мы находим одновременно и призыв отдать себя без остатка, и слова о том, что мы «куплены дорогою ценою», что Бог дает жизнь как драгоценный дар. Каждому из нас приходится этот ребус как-то решать.
В аскетике добродетель жертвенности уравновешивается добродетелью смирения. Смирение призвано напомнить человеку о его пределах и физических ограничениях реального мира: «Это я смогу сегодня успеть, а это — точно нет».
Если самоотрекающийся возомнит себя супергероем, есть надежда, что он вспомнит про страсть гордыни и про то, как важно препоручать жизнь Богу. Так что некоторые механизмы балансирования между всемогуществом и бессилием есть и у христиан.
Хорошим вопросом к себе будет: насколько я чуток к обратной связи? Уважаю ли я личность человека, которому помогаю, принимаю ли его выборы и мнение? Порой жертвенно настроенный христианин замечает, что люди буквально прячутся от него и его помощи. Это важный сигнал, означающий, что он, вероятно, действует уже не из любви к ближнему.
Для себя я определяю так: если после акта «отдачи» или «служения» чувствую себя живым, радостным — засчитываю его как хороший опыт. А если чувствую себя истощенным, использованным, ощущаю тоску и горечь, то трактую произошедшее как опыт, в котором была какая-то ошибка.
— Получается, что какой взгляд на человека ни выбери — аскетический или психологический, приходится проходить буквально между Сциллой и Харибдой?
— Мне кажется, ни у кого не получится угодить всем духовным и психотерапевтическим концепциям.
Сейчас человечество как-то особенно рьяно решило избавиться от всего «нездорового» и срочно «выздороветь». Но в стремление стать предельно здоровым, то есть идеальным, психологи называют нарциссическим перекосом.
Гораздо перспективнее, когда человек постоянно развивается, с милосердием относясь к своим больным и несовершенным сторонам (в том числе к проявлениям «созависимости»). Пожалуй, это и есть смирение: да, я хочу меняться, становиться мудрее и смелее, но я не всесилен, и какие-то недуги, вероятно, так и останутся со мной. Это позволяет милосерднее относиться и к ближним, которые также ищут свои пути в жизни.
Иллюстрации Екатерины Ватель
