SOS: 12 мам, 8 теть и ни одного отца

Детские деревни-SOS появились в России сравнительно недавно – в прошлом году отмечалось 10-летие первой из них. Специалисты давно оценили эту модель заботы о детях-сиротах по достоинству, но широкая общественность мало осведомлена о ней, что нередко порождает различные опасения. Детские деревни подозревают в изолированности, в связях с сектантами (иногда прямо указывается вальдорфская педагогика как основа образовательного процесса в учреждении), в искажении семейной модели за счет отсутствия отца. Чтобы разобраться в этом, наш корреспондент Игорь ЛУНЕВ встретился с PR-менеджером Российского комитета «Детские деревни SOS», и рассмотрел с нею эту структуру на примере расположенной неподалеку от города Пушкина под Санкт-Петербургом в поселке Гуммолосары Еленой МИЛОХОВОЙ.

— Как финансируются проекты SOS?
— В отличие от России, в Европе основную массу средств жертвуют не компании, а люди, причем небогатые. Они просто ежемесячно по 10 евро отправляют на счет Фонда Германа Гмайнера, зная, что эти деньги идут на строительство. Это основные средства Фонда. Мы в России получаем деньги из Российского комитета деревень SOS. В Россию они приходят частично из Фонда Германа Гмайнера (приблизительно 80%), частично собираем мы. Ищем спонсоров, у нас нет государственного финансирования. Нам помогает жена посла Австрии в России мадам Вукович. Она привлекает очень много известных людей. Анна Нетребко, прима Мариинского театра, лучшее сопрано мира, сейчас является посол доброй воли Детских деревень SOS. Она будет давать осенью благотворительный концерт в пользу этой деревни. Детский городок, который стоит у нас в центре деревни – это личный подарок Андрея Аршавина, форварда ФК «Зенит». Юрий Шевчук предложил свою помощь и т.д. А в Казахстане, например, Детские деревни поддерживает жена Назарбаева. Там как в Германии – детских домов больше не строят, строят Детские деревни. Там это поддерживается правительством.

– Кто может попасть на воспитание в Деревню?
– 95 процентов детей у нас – социальные сироты, чьи родители лишены родительских прав. К нам их направляют органы опеки, они хорошо знают пределы наших возможностей и специфику нашего подхода. Если в деревню берут ребенка, имеющего братьев и сестер, их не разлучают, берут тоже, и поселяют всех в одном доме. Кроме них в том же доме живут их названные братья и сестры, такие же дети, оставшиеся без попечения родителей. Это наша основная идея: у каждого ребенка есть мама, братья и сестры, он получает определенный опыт заботы о младших, и, соответственно, учится выстраивать отношения со старшими. Обычно берут детей до 10 лет, редко – до 12, если у них есть младшие братья или сестры.

У каждой семьи свой дом, они внешне одинаковые, но каждый дом – особый, потому что его атмосферу, дизайн, устройство создает каждая семья, то есть мама и дети вместе. Рядом с некоторыми домами посажены цветы, иногда есть грядки, на которых выращиваются овощи, фрукты.

– Каждого ребенка воспитывают по индивидуальному плану, вырабатываемому на специальной комиссии – мама, социальный педагог, психолог, директор и др., с 13-15 лет к этим обсуждениям допускается и сам воспитанник.
Быт и правила, формирование ответственности – этим занимается мама. Мама отвечает за детей и устанавливает ограничения по своему усмотрению: сколько времени смотреть телевизор, до скольких гулять; часто мамы договариваются между собой, чтобы не было так, что одна разрешает то, что другая запрещает.
Никаких физических наказаний, или, тем более, изгнания – нет, ребенок может навсегда покинуть нас только в том случае, если ему постоянно требуется надзор специалистов, отсутствующих в штате учреждения, например – в случае тяжелого психического заболевания. Поэтому в Деревню-SOS не берут детей с серьезными ограничениями по здоровью. Все прочие проблемы со здоровьем решаются обычным образом – через поликлиники и лечебные стационары.

Детские деревни совсем не замкнуты, скорее наоборот. Самая главная задача мамы и всех, кто здесь работает — помочь ребенку стать самостоятельным и социализироваться, адаптироваться в современной жизни. Поэтому, например, они ходят в разные детские сады и школы на территории Павловска и Пушкина. Часто их соученики даже не знают, что ребята – сироты и воспитываются в учреждении, ведь их приводят мамы или старшие братья-сестры. Мы приветствуем общение детей со своими биологическими семьями, если это идет им во благо, к детям приглашают репетиторов «извне», местные жители охотно ходят к нам в гости – например, играть в футбол. Одновременно мы декларируем, что SOS – это семья. Поэтому все связи сохраняются. Например, в Томилино, где уже есть взрослые выпускники, они приезжают к своим SOS-мамам, чтоб те нянчились с внуками. А прошедшим летом, одна наша девочка, которую возвратили родному отцу, так как он восстановился в родительских правах, отдыхала 3 месяца на море с SOS–семьей, в которой она воспитывалась.

— А SOS-маме нужно иметь соответствующее образование?
– Нет. Никаких специальных требований по педагогическому образованию мамы нет. Сейчас у нас нет вакансий, а когда были, объявления давались в газеты. Но если мама в процессе работы чувствует, что ей нужно какое-то образование, организация найдет деньги для того, чтобы это желание поддержать. И конечно, мамы проходят серьезную стажировку, а потом они еще в течение всего времени своей работы учатся, как минимум, дважды в год.
В Австрии есть Центр им. Германа Гмайнера, где готовят специалистов только для работы в SOS-организации. Но у них экономических возможностей больше. Для себя SOS-мам готовим мы сами, а первых мам готовил Санкт-Петербургский Педагогический Университет им. Герцена.
Для того чтобы ребенок чувствовал себя защищенно, нужно, чтобы он понимал — это его семья. И мама должна быть всегда. Поэтому мама должна понимать, какая ответственность на ее плечах лежит и маму надо отбирать не такую, которая сегодня пришла, ей не понравилось, она ушла.
А если человек пришел сюда зарабатывать деньги или получать какие-то блага (например, возможность жить в достаточно хорошем, комфортабельном доме), то он пришел сюда на очень ограниченный срок. Это не та мотивация, он здесь не выживет, будет просто саморазрушаться. Деньги здесь очень скромные, а психологические нагрузки – большие.
Идет колоссальное эмоциональное выгорание, ведь это работа с людьми, с детьми. Когда мама становится близкой ребенку, он начинает на нее все выбрасывать, что у него накопилось. Это, как закон биологический: кто тебе ближе, тому ты всю свою боль начинаешь отдавать. Если мама пришла к нам формально, она здесь с ума сойдет. А потом ребенок вырастает и уходит, приходит следующий – и все заново. Так что мама – это должен быть человек, который не просто принимает этих детей, как своих, но которого еще и готовят специально.

Однако семейная модель, практикуемая в SOS-деревнях имеет свои необычные особенности. Постоянный персонал Детской деревни – директор, 12 мам, 8 теть, мастер, психолог, педагог, социальный педагог, секретарь, бухгалтер, помощник бухгалтера, водитель, садовник, технический работник. Мамы – работники, они получают зарплату, имеют выходные и отпуск. Тети – это проживающие в отдельном доме помощницы, которых подбирают так, чтобы они психологически сочетались с мамами. Тетя, например, занимается детьми, когда мама в отпуске. Отцы здесь не предусмотрены настолько, что SOS-мамой может стать только незамужняя женщина и замужество прекращает ее карьеру.

– Тетя может иметь семью, мамой может стать только одинокая женщина или женщина, имеющая уже взрослых детей и без мужа. Такая идея изначально была у Гмайнера, основателя детских деревень. В 1949-м году в Австрии было очень много детей, которые остались после войны без родителей, и было много женщин, у которых погибли и дети и мужья. И таким образом он помог не только детям, но и женщинам, которые хотят себя реализовать, как мамы. Ребенок ощущает такую женщину, как маму. Это было бы невозможно, если бы у нее были свои дети. Свои есть свои. Поэтому для SOS-мамы есть определенные ограничения.
Это все оговаривается при приеме к нам на работу. Здесь мужчина присутствовать не может. Если мама захочет изменить свою жизнь, то она должна будет выйти из этой системы. Отбор мам – это очень серьезный вопрос. Для ребенка уход мамы из деревни, расставание с близким человеком – это стресс. Тем более, если учесть, что ребенок когда-то испытал стресс изъятия из семьи после лишения родительских прав его биологических родителей, потом он привыкает в приюте к каким-то людям, а его определяют в Детскую деревню или еще куда-то, и он все равно испытает стресс – не важно, хуже там будет или лучше. И если потом уходит и SOS-мама – это стресс.
Но это не значит, что она не может общаться с друзьями, родственниками. Мы даже настаиваем, чтобы отдых мамы проходил за пределами Детской деревни. Для того чтобы человек эмоционально отдохнул, сменил обстановку. Находясь в свои выходные или во время отпуска в деревне, мама не отдыхает.

Есть Деревни-SOS в Европе, в которых детей воспитывают семейные пары. Но по опыту наших коллег, там вопросов больше, чем ответов. Мы в России идем пока традиционным путем SOS-организации. Потому что, если нам надо максимально реабилитировать ребенка, то, конечно, мама должна фокусировать все внимание на нем. В случае с семейными парами ее внимание смещается в сторону папы. Ребенок начинает ревновать. Потом, у каких-то детей может быть неприязнь к образу мужчины вообще. Есть дети, которые подвергались насилию в своей предыдущей жизни. Есть еще фактор экономический. Мы не можем содержать еще и папу. Или папа должен быть работником в этой деревне. Но это возможно только в тех деревнях, в которых есть большое хозяйство. Я была в Германии, в деревне, где живут дети с ограниченными возможностями, инвалиды. Там без мужчин в семье просто невозможно. Многих детей нужно поднимать, сажать – женщине тяжело. Там живут семейные пары, это оправдано. Но при этом у них есть и ферма, и свечной завод, и мебельная фабрика, и кафе, и пекарня. Но по нашим законам, занимать детей каким-либо трудом запрещено – до 14 лет это будет считаться эксплуатацией детей.

— В традиционной семье отец – кроме всего прочего – олицетворяет репрессивное начало, наводит порядок, когда ребенок выходит из-под контроля. А каковы ваши методы работы в таких случаях?
– Кого выбрать для консультации, решает мама. Она может прийти к директору, который официально является опекуном детской деревни и живет на территории детской деревни все время. И он является таким олицетворением мужского начала. На самом деле все люди, которые здесь работают, независимо от того, что они делают, участвуют в процессе воспитания детей, в решении каких-то ситуаций. Мама может к кому-то одному пойти, спросить совета, и если этот совет будет достаточен, то она его примет. Если ей не хватает советов этого специалиста, мы можем собраться вместе, обсудить. Если и этого не хватает, и нужна серьезная дополнительная помощь, мы уже привлекаем каких-то специалистов извне. Внешний специалист, совершенно независимый, оценивает ситуацию. Есть психологические службы в Пушкине, в Павловске, в Санкт-Петербурге – если мама не согласна и хочет посоветоваться с кем-то еще, она может поехать с ребенком куда-то и проконсультироваться там.

— Вы имеете какое-то отношение к вальдорфской педагогике?
– Нет, никакого. Единственное, что я вижу общего – это то, что один наставник долгое время ведет воспитанника. Также и у нас долгосрочная опека – мы ребенка очень долго ведем, пока он не станет самостоятельным. Все-таки Штайнер, когда разрабатывал свои педагогические концепции, в основу положил религиозное воспитание, а у нас организация является негосударственной, неправительственной, нерелигиозной и неполитической.

– Но мамы и дети имеют возможность исповедовать ту или иную религию?
– Мы с уважением относимся и поддерживаем культурные, этнические и религиозные традиции детей, которые к нам попадают. Поэтому если ребенок имеет стремление ходить в православный храм или еще в какой-то, он свободен в выборе. Мама поддерживает это в разумных пределах. У нас есть несколько семей, где дети ходят в храм, прислуживают, посещают воскресную школу.

— Но ведь у разных людей разные представления об этих разумных пределах.
– У наших мам достаточно высокая профессиональная компетенция. Это не случайные люди, их готовят и в этом плане тоже. Они должны понимать, что значит навязывать ребенку не обязательно религиозное, а вообще какое-либо мнение, ущемляя его права, его достоинство, его психологический комфорт. De-facto у нас либо неверующие, либо православные мамы и дети, а отношение к сектантам у нас традиционное – отрицательное, никто не имеет права подавлять сознание человека. Попадание в секту равносильно наркотической зависимости. У нас таких случаев не было, к счастью, и мы работаем на профилактику.

С 2004-го года у Детской деревни-SOS в Пушкине сложились хорошие отношения с Царскосельским благочинием Санкт-Петербургской епархии. Подсобное хозяйство Софийского собора в Пушкине, расположенное в деревне Поги, поставляет в Детскую деревню молочные продукты по низким ценам, а священник этого собора, отец Глеб ГРОЗОВСКИЙ, ведет для детей футбольную секцию.

Отец Глеб: — Западное происхождение этой модели меня не смущает. С педагогической точки зрения и с точки зрения Церкви не важно, на Западе ты или на Востоке, важно отношение к детям. Здесь лучше, чем в детском доме. Да, когда нет отца, ущербность семьи ощутима, но когда нет еще и мамы – согласитесь, это еще хуже. Если сравнивать детский дом и Детскую деревню-SOS, то, безусловно, последняя имеет массу преимуществ. В первую очередь это то, что дети живут семьей, где есть братья и сестры и есть мама, и не важно, что не биологическая, важны отношения. То, что нет папы – это минус, когда нет отца, семья неполноценна. Преимущество – более-менее свободный график, как это бывает в обычных семьях. В системе детских домов с этим сложнее, там дети сильнее ощущают замкнутость, ограниченность в свободе. А в Детской деревне-SOS нет давления со стороны администрации. Запрети сегодня государство детдомовцам в храм ходить, на этих детей это не повлияет – если православная мама разрешила, они пошли в храм. Не нужно озираться назад, а что директор скажет?

Я занимаюсь с детьми футболом, и думаю, что это уже миссионерская деятельность, когда дети видят человека, который может вместе с ними играть и в то же время является священнослужителем. Они тогда начинают задумываться, кто такой священник, можно ли ему играть в футбол, и так далее. Появляются вопросы, я отвечаю – и это уже своего рода миссия. Некоторые дети уже ездили в православный детский лагерь на острове Коневец. И там каждый день они участвовали в Литургии, пели и помогали в алтаре. Когда в Пушкине открылся храм Рождества Богородицы при бывшей Николаевской гимназии, некоторые дети первое время прислуживали, помогали. Сейчас пока лето, перерыв, они все разъехались, но я надеюсь, что с сентября они снова будут приходить в храм, помогать, петь вместе с нами. Потом при этом же храме у нас планируется просмотр православных фильмов, воскресная школа.

Но, конечно, воцерковленных людей, и детей и мам, в Деревне очень не много. Можно сказать, что те, кто не ходили в храм, так и не ходят. Ну, пришли, попросили покрестить двух детей. Теперь они по факту христиане и иногда ходят в храм, когда их лично пригласишь. Многие мамы далеки еще пока от Церкви. Конечно, мне было бы удобнее, если бы там все были христиане. Было бы легче. Не предпочтительнее, а легче. Понимаете разницу? Для миссионера как раз предпочтительнее общаться с теми, кто далек от Бога. А с точки зрения моего удобства мне легче говорить с верующим человеком, мы понимаем друг друга.
Свободу выбора у человека никто не отнимал, и он поступает, как хочет. Хочет – соблюдает заповеди, хочет – не соблюдает. Хочет – идет в Церковь, хочет – не идет. Ребенок свободен в выборе. Моя миссионерская задача состоит в том, чтобы говорить SOS-мамам о необходимости даровать ребенку как можно больше благ через Таинства Церкви. Чтобы мама воспитала этот стержень, иммунитет от духовных болезней. Для этого нужно больше уделять внимания именно SOS-мамам. Это долгий педагогический процесс, нужно общаться с ними, объяснять, что приобщение к Церкви необходимо, полезно. Надеюсь, со временем жители Деревни переосмыслят свое отношение к Церкви.