История о солдатах с «развороченными лицами» или «сломанными челюстями», или «оловянными носами» – как только их не называли – это история о милосердии, сострадании, о людской слабости и упрямой вере в жизнь.
Так уж случилось, что специфика траншейной войны оказалась, по выражению газет времен Первой мировой, «дьявольски способствующей травмам лица» – ни до, ни после не было такого количества изуродованных солдат. «Казалось, они думали, что могут подняться над окопом и двигаться настолько быстро, что град пуль их не настигнет, они не понимали опасности и некому было их предостеречь», – вспоминал американский хирург Фред Альби, работавший на французском фронте.
Зеркала – под запретом
В результате – человек жив, руки и ноги на месте, а лица нет… В отличие от ампутантов, эти солдаты официально не признавались ранеными героями. Раненое лицо, как говорили, не равноценно раненому телу.
Французский писатель Марк Дагейн в своем романе «Палата для офицеров» рассказал об их жизни – муж его бабушки был одним из этих солдат. Большинство из них не принадлежали к профессиональному военному сословию – это были обычные молодые люди. В архивах остались их письма родным с фронта – самыми желанными посылками, помимо еды, табака и теплых вещей, называли крем для бритья и книги – «Огонь» Анри Барбюса, приключенческие романы Жюля Верна.
Врачи заботились, чтобы они как можно дольше не видели свое отражение в зеркале: их селили в отдельных палатах, зеркала – под запретом. В госпиталях мрачно констатировали, что обезображенное лицо – самое травматичное из множества последствий войны.
«Смотрите раненому пациенту прямо в лицо – не опускайте глаза! Помните, он следит за вами, как вы будете реагировать на его внешность», – инструктировали медицинских сестер монахини.
Нарушая запреты, некоторые делали попытки взглянуть на себя в зеркало и падали в обморок от шока. Жить, чувствуя себя чужим самому себе, – это безусловный ад, написал один из врачей, работавший с такими ранеными. Что пережили эти люди, считывая страх и отвращение в глазах окружающих, видя, как матери в ужасе шарахаются в сторону, заглядывая в глаза родственникам, которые их не узнают…Как они учились существовать изо дня в день с болью, с чувством величайшей несправедливости и праведного гнева на жизнь, войну, как старались забыть прошлое…Возвращаться домой? Как, без лица?
В Сидкупе, пригороде Лондона, где находилась специализированная челюстно-лицевая больница, некоторые скамейки в парке окрасили в синий цвет – это был знак, предупреждавший горожан: здесь вы можете встретить того, на кого страшно смотреть. Но они не сдавались, объединялись в группы, старались преодолеть отчаяние и изоляцию, укрепляли в себе надежду…Постепенно, а солдаты с изуродованными лицами порой жили в госпиталях годами, страдание сменялось необходимостью жить. Как найти себе применение, помочь товарищам, которые совсем пали духом?
Складывалось ощущение, что мир не готов принять их. Бывшие солдаты чувствовали обреченность своего положения и в тоже время верили, что врачи найдут способ им помочь. Но как их будут лечить? Им не хватало – кому носа, кому глаза или куска подбородка, лба, челюсти – увечья были страшными. Конечно, им хотели помочь, но не знали, как. Пластическая хирургия в те времена находилась в самом зачатке – приходилось импровизировать на ходу. Война подгоняла, но медицина отставала, причем сильно.
«Он не хотел, чтобы мать увидела, каким он стал»
И тогда на помощь пришло… искусство. Врачей заменили художники, точнее, скульпторы. Американка Анна Лэдд вошла в историю, как скульптор, подарившая изуродованным солдатам возможность вернуться к жизни, хотя она не имела никакого отношения к медицине, разве что муж был доктором.
Анна родилась в Брин-Мауре, штат Пенсильвания в 1878 году, изучала скульптуру во Франции и Италии, а после окончания учебы переехала в Бостон, где в возрасте 26 лет вышла замуж за Мейнарда Лэдда, успешного педиатра. Эта удивительная женщина производила впечатление спокойной, уютной и очень светской – так писали газеты того времени. А на сохранившейся архивной кинопленке можно увидеть веселую деловую Анну – на лице ни тени страха или не дай Бог брезгливости, она доброжелательно и в то же время решительно общается с раненым солдатом.
Почему талантливый и преуспевающий скульптор бросает все и начинает помогать раненым? Анна не была благополучной барышней, решившей поиграть в благотворительность от скуки. Ее ценили как талантливого художника, настоящего профессионала. Помимо скульптуры, Анна увлекалась литературой и написала два исторических романа, несколько театральных пьес. Портрет легендарной актрисы Элеоноры Дузе ее работы был признан лучшим и одобрен самой моделью.
Анна принимает участие во многих выставках и очень востребована в профессии. Возможно, богатое воображение художницы сыграло важную роль в ее решении, но не только. «Однажды к нам пришел человек, который был ранен два с половиной года назад и с тех пор не возвращался домой, – вспоминала Анна. – Он не хотел, чтобы мать увидела, каким он стал – от всего лица остался только один глаз, и после 50 операций… он пришел к нам». Вот собственно и ответ на вопрос почему?
Муж Анны, врач в Американском подразделении Красного Креста – о нем вспоминают, как об очень мощном и добром человеке – не стал отговаривать жену, наоборот, поддержал. Многие говорили, что это не женское дело, пугали, сочувствовали – многие, но не он. Привыкший находить выход из самых безвыходных ситуаций, Мейнард Лэдд так же, как и Анна, верил, что они смогут помочь раненым.
Надо отдать должное еще одному человеку – огромную роль в решении Анны сыграл британский скульптор Френсис Дервент Вуд. «Магазин оловянных носов» – его детище. Моя работа начинается там, где завершается работа хирурга, говорил Вуд. Когда началась война, ему исполнилось 44 года – слишком много, чтобы отправлять на передовую. Тогда он пошел работать волонтером в Медицинский корпус Королевской армии в одной из больниц Лондона. Кому первому пришла мысль делать маски для раненых солдат – точно неизвестно. Во всяком случае, Вуд подхватил эту идею. Поняв, что его способности художника могут быть полезны с медицинской точки зрения, он загорелся создать маски для «непоправимо изуродованных» лиц.
«Мои случаи, как правило, тяжелейшие травмы, где пластическая хирургия бессильна, но, как и в пластической хирургии, психологический эффект один и тот же. Пациент обретает чувство собственного достоинства, уверенность в себе, поднимает голову. Его внешность больше не является источником кошмара для родственников, друзей и конечно же, для него самого», – писал Вуд.
Новые металлические конструкции – более легкие и более длинные, чем бывшие в ходу до этого резиновые накладки, специально разрабатывали так, чтобы воссоздать довоенный портрет пациента. Это было невероятно! Узнав о портретных масках, ошарашенная этой идеей, Анна, не раздумывая, бросает все свои художественные проекты и, опираясь на безоговорочную поддержку мужа и Красного Креста, начинает главное дело своей жизни – открывает «Студию портретных масок».
Каждая маска была шедевром
Все происходит в Париже, идет 1917 год. Анна одна из первых обратила внимание на великую силу психотерапии в работе с подобными травмами – «настоящим» врачам некогда заниматься душой раненого, поток пострадавших солдат огромен. Анна и ее четыре помощника поставили перед собой задачу создать максимально комфортную атмосферу – чтобы пациенты оттаяли: веселое, гостеприимное пространство, комнаты с цветами на окнах, французские и американские флаги, а рядом гипсовые слепки для будущих масок.
Большая, наполненная солнечным светом, яркая студия расположилась в Латинском квартале, с уютным внутренним двориком, заросшим плющом и украшенным скульптурами. Так раненые, из грязи траншей или с поля сражений, оказывались в волшебном месте, где не было места унынию и отчаянию – только надежда и вера, что теперь все сложится. Когда пациент полностью восстанавливался после лечения у врачей, за дело бралась Анна.
Процесс создания индивидуальной маски – долгий и трудоемкий. Прежде всего, нужно изучить фотографии пациента до получения травмы…Затем делались гипсовые слепки с лица – испытание «удушающее», «болезненное». Слепок был буквальным портретом пациента, с обезображенной частью лица и целостной, если таковая имелась. По здоровой части «восстанавливали» разрушенную, подгоняя сходство под имеющиеся довоенные фото. Готовый слепок обязательно примерялся и согласовывался с раненым. Затем на основе гипсового слепка создавалась супертонкая медная копия – ее толщина не превышала толщину визитной карточки. В зависимости от того, покрывала она все лицо или, как часто бывало, только верхнюю или нижнюю часть, маска весила 150-250 г и обычно удерживалась очками.
Самая важная и решающая часть работы заключалась в окраске металлической поверхности. Уловить сходство – чтобы пациент наконец воскликнул «это я!» – мало. Необходимо было придать маске оттенок живой человеческой кожи. Художница старалась раскрасить маску так, чтобы она реалистично смотрелась и в пасмурный день, и в солнечную погоду. Это требовало огромных усилий и безусловного таланта.
Первоначально маски рисовались масляными красками – выглядело топорно, их сложно было мыть, краска скалывалась. Анне удалось разработать новую технику покрытия – специальную моющуюся эмаль, которая имела очень реалистичный вид. На пациенте закрепляли маску, и художница принималась за «отделку», чтобы максимально близко подобрать оттенки эмали под цвет кожи раненого. Прорисовывала детали, например, бритые щеки – старались, насколько возможно, сделать маску живой. Все тщательно прорабатывалось вручную: брови, ресницы, усы делали из настоящих волос или тонкой фольги, в зависимости от обстоятельств.
Каждая маска была шедевром и меняла жизнь человека. Среди раненых о них ходили легенды. Только представьте себе чувства человека, который наконец может смотреть на себя в зеркало, не отворачиваясь, видеть, как постепенно маска «сливается» с его кожей и как вдруг проявляется его собственное лицо… он узнает себя прежнего. Некоторые солдаты шутили – они смогли наконец шутить! – что Анна польстила им и сделала более красивыми, чем до ранения. По желанию вырастали усы, если мужчина курил – маленькое отверстие в маске для сигареты.
Конечно же, никакого волшебства не происходило, возможности метода были сильно ограничены – мужчина не мог ни жевать, ни глотать, ни видеть при помощи маски. Но даже эта малость действовала на пострадавших живительно. Вот отрывок из сохранившейся очень скудной переписки Анны с изуродованными мужчинами. «Спасибо вам, у меня теперь будет дом, семья – написал один солдат. – … Женщина, которую я люблю, имела право отвернуться от меня из-за жуткого лица. Благодаря вам она больше не боится! Она смогла меня даже обнять». Столько боли, страдания и благодарности в этих словах.
Немые свидетели тех событий – документальная съемка и черно-белые фотографии – статичные, застывшие с одним единственным выражением «лица» на все времена. Трудно представить, как солдаты выглядели на самом деле. Фото делались на основе порой не самой удачной довоенной фотографии, а иногда и вовсе по рассказам пациентов – и получались живыми и безжизненными одновременно. Рассказывали, что дети одного из солдат, вернувших себе лицо при помощи маски, убежали в ужасе, увидев такое «лицо» отца.
К концу 1919 года студия Лэдда выпустила 185 масок; число, произведенное Вудом, неизвестно, но, по-видимому, гораздо больше, учитывая, что «Магазин оловянных носов» открылся раньше, и его маски производились быстрее. Цифры замечательные, но они, к сожалению, не могли покрыть потребностей всех жертв войны.
Средняя цена за маску, благодаря усилиям благотворительных организаций составляла $18 — недорого. После войны проект постепенно сошел на нет. Красный Крест больше не мог спонсировать студию, и она закрылась. Анна вернулась в Бостон, где продолжила карьеру скульптора. Почти никаких сведений о том, что происходило дальше с мужчинами, которые носили маски, не сохранилось.
Известно, что в Англии обсуждались сентиментальные проекты реабилитации – поселить «искалеченных и разбитых» в живописных деревнях, где они могли бы жить среди роз, садов и полей, зарабатывая себе на пропитание продажей фруктов и ткацкого текстиля; но оторванные от жизни планы лопнули, как мыльные пузыри, а солдаты… просто исчезли из поля зрения общества.
Камерная, казалось бы, история Анны Лэдд – всего 185 масок. Но она не только дала возможность жить 185 изувеченным солдатам – она помогла избежать ситуации трагического выбора их близким, она помогла и им сохранить лицо. Никто бы не осмелился осудить, например, женщину, отвернувшуюся от обезображенного войной мужчины – не все рождены сильными, но как прожила бы жизнь эта женщина, терзаемая чувством вины, что творилось бы в ее душе…
Конголезский врач Денис Муквеге, занимающийся реабилитацией женщин, подвергшимся насилию во время современный военных конфликтов, лауреат Нобелевской премии, сказал: «Когда вы не боретесь со злом, не останавливаете его – оно распространяется, как раковая опухоль, и пожирает все вокруг». Вряд ли Анна и ее коллеги философствовали на тему добра и зла – своей работой они просто останавливали зло, как могли – и передавали эстафету дальше.
