О Преображении Господа говорится в Евангелии: в этот день Иисус Христос, взяв с собой учеников Петра, Иоанна и Иакова, взошел на вершину горы Фавор и, когда молился, ученики увидели лицо Его просиявшим как солнце, а одежды — белыми как свет.
Так была явлена Божественная слава Христа, о которой свидетельствовал сам Бог-Отец (Евангелие от Матфея, глава 17:1-27). У Петра, Иоанна и Иакова открылись внутренние очи сердца, духовное зрение, которым только и можно увидеть Славу Божию — Фаворский свет, неизреченно соединяющий человека с Богом. Они увидели, что их мудрый Учитель — Бог.
Ученикам стало так хорошо в этой Божией Славе, что Петр за всех воскликнул «Хорошо нам здесь быть», — сам не понимая, что говорит. Эта была радость от близости Бога, та райская радость Адама в присутствии Божием в Раю, еще до грехопадения.
Нимб, который мы видим на иконах святых (от лат. «nimbus» — «облако», «сияние») символически передает тайну нетварного фаворского света, которому становится причастен человек по мере соединения с Богом.
Цвет Славы Христа
— Как «прочитать» икону Преображения Господня, что в ней самое важное?
— Икона Преображения фактически полностью соответствует тому, что написано в Евангелии. Христос поднялся на гору Фавор с тремя учениками и преобразился перед ними. Ему предстояли Илия и Моисей. На иконах именно это и изображается.
Но в пейзаже есть особенности. Если вы помните, то у горы Фавор одна вершина. А на иконах, особенно на русских, она всегда с тремя вершинами. Это в память о ветхозаветных богоявлениях Моисею и пророку Илии. В память о тех же богоявлениях на древних иконах иногда изображается пещера, куда скрывались Моисей и Илья, не в силах вынести Божиего присутствия.
Фаворский свет может быть разного цвета, не только синего. Например, на псковских иконах он иногда красный. Иногда темно-синий бывает.
Мне кажется, полнее всего идею Преображения передал преподобный Андрей Рублев в иконе для праздничного ряда Благовещенского собора Московского кремля. Там мало иконографических подробностей, но есть ощущение присутствия Фаворского света. Это сложнее всего передать.
Андрей Рублёв. «Преображение Господне». Благовещенский собор Московского Кремля. Фото с сайта aria-art.ru
А самой древней иконой Преображения искусствоведы считают, образ, который находится в базилике Сант-Аполлинаре в Равенне. Она написана в VI веке, и там сюжет передан символически. В центре — крест, который изображает Христа, ему предстоят Моисей и Илия, и в виде трех агнцев — три апостола. Это работа византийских мастеров.
Образ Преображения Господня в базилике Сант-Аполлинаре ин Классе в Равенне. VI век. Фото с сайта mariamagdalina.ru
В привычной для нас иконографии, когда Христос изображен в Славе, самая ранняя икона Преображения – в храме на Синае, она тоже относится к VI веку.
Преображение Господне. Мозаика. Монастырь св. Екатерины, Синай. VI в. Фото с сайта www.pravoslavie.ru
— Какому образцу вы следовали, и почему выбрали именно его?
— Я руководствовался миниатюрой из сочинения Иоанна Кантакузина о природе божественного света. Там все цвета – охристо-коричнево-фиолетовые. И единственный яркий, открытый цвет – это голубой цвет Славы Христа. Помимо того, что мне просто нравится эта миниатюра, мне кажется, что ее сложное пространственное построение соответствовало построению храма, для которого я писал.
Преображение. Миниатюра из рукописи «Теологических сочинений» византийского императора Иоанна VI Кантакузина. 1370-75, Национальная библиотека, Париж. Фото с сайта www.nsad.ru
Храм Воскресения Христова в Сокольниках, для которого я написал эту икону, необычный. Он построен в 1913 году в стиле модерн. В нем много и от балканской архитектуры, и от новгородской, и от русского XVII века, но все это довольно гармонично скомпоновано.
Интересно, что он повернут не на восток, как все остальные храмы, а на юг. И не случайно: первый настоятель Иоанн Кедров решил обратить храм к Святой земле. Интересна история храма, интересно его убранство. Он весь белый, кое-где есть фрески, а внизу – темные киоты с живописью.
В храме Воскресения в Сокольниках в советское время хранились, почитались и реставрировались святыни из тех храмов, которые разрушались в Москве. Сейчас некоторые из них возвратили в восстановленные храмы. Так, в прошлом году в Преображенскую церковь вернули икону Преображения, которую в свое время пожертвовал император Александр III. На место этой иконы я и написал список.
Две крайности современной иконописи
Михаил Пыжов. «Преображение Господне». Храм Воскресения Господня в Сокольниках. Фото П. Смертина
— Чем отличается современная икона от древней, если она, конечно, отличается?
— Даже десятилетия в XIV и XV веке отличаются. Так что, если говорить о современной иконе, то я могу спросить вас в ответ: а какая современная икона? Икона 1980-х годов имеет свое лицо, 90-х годов — свое. Удивительно не то, что один мастер отличается от другого, а то, что между ними есть что-то общее. Например, у мастеров 90-х годов есть что-то общее, что отличает их от иконописцев 2000-х годов.
— Как отражается в иконе наш, XXI век? Вообще, как можно увидеть в иконе отражение времени?
— Пока что это можно только почувствовать, а осмыслить все детали сможет только следующее поколение. Такие вещи виднее издалека. Видимо, каждое время ставит свои задачи, у каждого времени свои искушения.
Вольно или невольно, сознательно или неосознанно, но художник хочет ответить на какие-то вопросы.
Мне лично кажется, что сейчас, в связи с распространением электронных средств массовой информации, икона стала более аутентичной, более академичной.
Сегодняшние иконописцы даже представить себе не могут, в каком неведении художники жили даже 20 лет назад. Сейчас все это стало доступнее, и в этом есть как плюсы, так и минусы.
Древний иконописец не мог, например, взять и увеличить фрагмент работы своего предшественника. А мы все это можем видеть, и это настолько высокое искусство, что хочется покориться его влиянию и как можно точнее подражать.
Внутреннее убранство храма Воскресения Христова в Сокольниках. Фото с сайта www.xbxc.ru
Сейчас в иконописи есть две крайности: либо сильная подражательность, либо сильное индивидуальное начало.
— А в чем именно творчество иконописца, если он пишет в рамках канона? Как в иконе проявляется его личность, что делает его стиль узнаваемым?
— Вы знаете, есть такой Канон Духу Утешителю, который написал Максим Грек в заточении. Когда я прочел его в первый раз, я очень удивился, что там Духа Утешителя просят в первую очередь о покаянии. Не о духовных дарах, в том числе и в творчестве, а именно о покаянии.
Мне думается, что церковное творчество должно исходить из этого. Если покаяние понимать как признание своих недостатков, просчетов, неудач, то это не совсем точно. Сокрушение сердечное, то есть соединение ума и сердца – вот это важно. Если оно хоть как-то проявится в иконе, то она станет проповедью для большего числа людей.
На людей больше действует проповедь, исходящая от сокрушенного сердца. Цвет и рисунок здесь не так важны.
— Можно ли сказать, что икона чем-то похожа на молитву, в которой человек встречается с Богом?
— Тут нужно уточнить, какая молитва и какая икона. Знаете, Алексей Федорович Лосев в своей книге «Очерки античного символизма и мифологии» отмечает, что в античности тоже была и молитва, и аскеза, и монашество. Единственное, чего не было, с точки зрения Лосева, — покаяния и сокрушения. То есть, если молитва идет с сокрушением сердечным, то можно сказать, что древняя икона была похожа на молитву, в которой «личность встречается с Богом». А мы еще хорошо, если в самом начале пути находимся.
Я не стал бы противопоставлять Моцарта и Сальери
— Как организован рабочий день иконописца? Если у вас нет вдохновения, вы откладываете работу, или продолжаете упорно трудиться?
— Стараюсь трудиться все-таки. Ну, а потом, знаете, в моей работе есть много всяких технических моментов.
Я бы вообще не стал противопоставлять «Моцарта» и «Сальери», по крайней мере, в иконописи. Вдохновение, конечно, замечательное, древнее славянское слово.
Если бы вдохновения не было, я уверен, что иконописцев и художников было бы во сто крат меньше. Грустно бы выглядела наша жизнь, если бы его не было.
Но сложность в том, что можно не то почувствовать, обычный душевный порыв принять за благодатность. Единственное, что мы можем, это понуждать себя к заповедям Божиим, в недостатках каяться, а вдохновение не от нас зависит.
Мне кажется верным, когда мы в работе себя понуждаем, а не ждем вдохновения. Потому что ведь человеку нужно показать и свое произволение.
Бывает ли состояние, в котором лучше не браться за работу?
— Да, конечно. Например, озлобленность.
— Вы пишете только иконы?
Да, но интересуюсь не только иконами.
— Кто ваши любимые художники?
— Я назвал бы Валентина Сидорова. В 60-70-е годы прошлого века и чуть раньше была целая плеяда замечательных художников: Сергей Тутунов, Клара Калинычева, Валентин Сидоров, Федор Глебов. Они мне наиболее близки.
Люблю художников из своего города (я живу в Сергиевом Посаде), особенно Владимира Соколова. Мне кажется, он наиболее полно выразил православный дух города.
В.И. Соколов. Иконные лавки. Автолитография. 1916–1917. Музей священника Павла Флоренского. Фото с сайта www.nivasposad.ru
Люблю всю классику. Но это часто бывает «любовь-отталкивание»: интересно, потому что чужое, другой взгляд на мир. К иконописцам – и русским, и византийским – трудно применить слово «люблю», ведь икона – это, скорее, проповедь, которая обжигает.
— Можно ли воспринимать как иконы произведения западной живописи на библейские и евангельские сюжеты? Например, картины Эль Греко, Сурбарана?
— Это сложный вопрос. Есть же иконы, например, Богородицы «Три радости», которые написаны с Рафаэля. И они почитаются.
Серафим Саровский молился перед иконой «Умиление». Сейчас бы сказали, что она выглядит «католической».
Все-таки в православной иконе нет картинности, нет осязаемости, как у того же Сурбарана. Нет экзальтированности, которая есть у Эль-Греко.
Православная икона – тихая. Она обращена не к внешнему человеку, а к внутреннему, созидает нового человеку.
В Паремии к празднику Преображения Господня говорится: «…не в сильном ветре господь. После ветра — землетрясение, но не в землетрясении Господь. После землетрясения — огонь, но не в огне Господь. После огня – веяние тихого ветра, и там Господь». Вот так, мне кажется, и воздействует православная икона, особенно русская.
Я думаю, если в древней иконе тебе что-то не нравится, то надо поискать в себе, значит, в тебе есть что-то не то.
— Есть ли у вас любимые иконописные сюжеты?
— Очень люблю Владимирскую икону Божьей Матери. Мне нравится и древний образ, нравится и тот, который создал преподобный Андрей Рублев, и после него художники.
— А почему вы стали иконописцем?
— Мне рано рассказали о Христе. Я родился в Сергиевом Посаде, думаю, окружающая среда, архитектура Лавры на меня тоже воздействовали. Одновременно с воцерковлением я как-то естественно стал заниматься иконописью. Но без моих учителей я бы, наверное, не смог стать иконописцем.
