Опять просыпаюсь ночью от душераздирающих женских воплей под окнами.
– Один, один, три…
Слышны ответные глухие мужские крики. Неразборчиво. Опять женский голос:
– Диму… Диму позови! Дима, ты передачу получил? Я забы-ы-ла положить майку… Трусов… трусов достаточно?… Люблю! Я и дочка, мы ждем тебя дома!
Спросонья не понимаю, на каком пересылочном пункте нахожусь. Вспомнила! Рядом с домом построили следственный изолятор, как раз на том месте, где раньше лечились мирные алкоголики.
Когда лет десять назад на месте ЛТП решили сделать СИЗО, местные пытались пассивно, но сопротивляться. Даже подписи «против» собирали. Тщетно. Тогда еще не знали, какие развлечения последуют. Радости начались с заезда первой партии подследственных. Так как свидания в СИЗО не положены, наплыв желающих покричать, пообщаться с друзьями и родичами, обитающими за решеткой, не прекращался. Поначалу навещать «страдальцев» приходили днем. Но охрана гоняла. До сих пор, чтобы заглушить крики с утра до вечера, блюстители порядка «крутят» на полную мощность радио. Святое дело: в выходные и… с утра. Просыпаются заключенные (как, впрочем, и мы тоже) под резвые напевы Татьяны Булановой и Филиппа Киркорова. Понятно, что со временем «посетители» выяснили и пристрастия охраны, и музыкальные часы. Сеансы общения перенесли на ночное время. И понеслось…
Часам к двум-трем ночи подъезжают разнокалиберные авто – от джипа до «Запорожца», собирается пеший люд. Последние забираются на крыши гаражей. Особо сообразительные пользуются мегафонами. Похоже, что раздаются крики на всех языках мира, а не только стран СНГ.
Таким образом, жизнь около СИЗО приобретает познавательный оттенок. С утра пополняешь свое музыкальное образование, ночью появляется шанс поднатаскаться в филологии. Практика вызова приблизительно такова. Выкрикивается номер камеры. У каждой «палаты» для заключенных есть свой дежурный, который постоянно находится у окна и пытается расслышать, какую камеру называют.
– Скажите Андрюхе, что к нему Натаха пришла!
– Единственный мой, возвращайся!
– Леха, у твоей матери инсульт!
Сначала это все вызывает безотчетную жалость и сострадание, потом раздражает, особенно в три часа ночи. Позже перестаешь обращать внимание. К крикам вроде бы привыкаешь. Иногда, просыпаясь среди ночи, ловишь себя на мысли, что пытаешься разобрать, к какой группе языков относится та или иная речь, к кавказской или к тюркской.
Экзотика! Как-то под утро понаехали арабы, включили автомагнитолу – и сентиментальный соплеменник прослушал сквозь решетку тягучую песню о «хабиби», то есть в переводе на русский – о любимой.
Когда несколько лет назад московским ураганом снесло часть бетонного забора, «гостям» стало легче переговариваться. Уже не было надобности лезть на гаражи или на трехметровый сарай (туда забирались даже старушки по отвесной стене!). Но забор восстановили и добавили ему металлическое навершие; теперь окна видны только с грузовика или с сарая.
А недавно во владениях СИЗО разместился офис. Бизнесмены прямо на территорию заезжают на своих джипах и «Москвичах».
В общем, жить у СИЗО так же тривиально, как рядом с детским садом или школой. Первоначальные ожидания, что кто-нибудь сбежит, не оправдываются, надоедает ждать… Правда, пару лет назад сбежали несколько украинцев. Ничего экстраординарного: полаяли собаки, поматерилась охрана, и подъездная «птичья почта» обсудила детали: мол, дали сбежать хохлам, а охрану подкупили.
…Окно моей кухни выходит на СИЗО. Он напоминает улей с обильным количеством ячеек-окон в мелкую сетку. После того как поставили длинный бетонный забор, наш двор окрестили «каменным мешком». Теперь человек, окруженный двумя рядами заборов, идет домой и видит перед собой тупик. Но это просто поворот налево. А взгляд постоянно упирается в стену…
Анна Петросова
