Недавно вышедший на экраны сериал «Школа» породил на радость своим создателям целую волну высказываний и о том, что можно или нельзя показывать по телевизору, и о состоянии современной школы. Мы хотели бы сосредоточиться на втором вопросе и спросить современных учителей, не один год проработавших в школе, каковы болевые точки сегодняшней школы, что происходит с нынешними подростками и можно ли что-то изменить?
Дмитрий ТЮТТЕРИН, преподаватель английского языка, педагогический стаж 10 лет
— В сериале «Школа» мы видим не школу директора: визиты в управление образованием, ремонт спортзала, отчет по контрольным срезам. И не школу учителя: замены, доплаты к окладу, поурочное планирование и профессиональные успехи и неудачи. В сериале «Школа» подросток является автором (посмотрите на фотографии его режиссера Валерии Гай Германики), главным героем, а также точкой зрения, призмой, через которую видна школа. Мы видим то, что интересует в школе подростка: половое созревание, личностные отношения с учителями, протест против родителей, распределение ролей в коллективе, самоидентификация. И это высказывание подростка — в лицо взрослым. Ведь именно их взволновал сериал. Опросы показывают, что большая часть аудитории – люди 20-30 лет, самих школьников эта тема волнует гораздо меньше. Может быть, раздражает нас в сериале именно то, как безжалостно он изобразил подростков и их мир?
Хочу сразу оговориться, что эту статью, как и сериал «Школа», я бы не рекомендовал подросткам. Далеко не всегда полезно смотреть на себя со стороны. Но взрослым можно попытаться разобраться, чем же именно нас так раздражают наши подросшие дети?
«Еще вчера был такой хороший мальчик, а тут как подменили. Главное, что мы ему плохого сделали?! Заботимся о нем. Он одет, обут, сыт. Неблагодарный!»
В подростковом возрасте ребенок как бы переживает новое рождение. Его разум, пробив доселе прочно защищавшую его оболочку абсолютного доверия к взрослым, сталкивается с тем, что мир не идеален, родители не идеальны и вообще все плохо. Это очень серьезное потрясение. Мировоззренческое. Будущий взрослый выглядывает из скорлупы детства и становится беззащитен. И начинает бить и кусать — не важно кого. Просто потому, что он напуган, и еще потому, что он теперь это может. Его кожа еще не окрепла и не огрубела, каждое слово ранит его гораздо сильнее, чем это может показаться по его реакции. Каждая оценка, данная ему и его поведению в этот период, очень важна (хотя сам ребенок будет это отрицать!) и запомнится надолго. Многое открывается ребенку с новой стороны. Он пробует все человеческие взаимоотношения на зуб и не все отношения выдерживает.
Задача родителей в этом возрасте – не давать себе эмоционально включаться, раздражаться на ребенка. Подростковый возраст – период педагогического молчания. Здесь можно только поддерживать и ждать.
«Ей учиться надо, а у нее одни мальчики и шмотки на уме! Как из школы придет – сразу в интернет или за телефон и трещит с подружками. А нам ничего не рассказывает!»
На кризис разума накладывается кризис физический. Половое созревание. В организме и жизни подростка появляются новые функции и не удивительно, что большую часть времени он тратит на их освоение. Это, очевидно, раздражает, но важно понимать: наша вина в том, что у подростков все ассоциации с межполовыми отношениями начинаются и заканчиваются словом «секс». Также как у взрослых все ассоциации со словом «праздник» так или иначе связаны с алкоголем. А то, что подростки зациклены на этих отношениях – продиктованная естественным течением вещей необходимость. Поставьте себя на их место: если бы у вас вдруг выросли крылья, вы бы как ни в чем не бывало пошли на работу или целыми днями летали бы?
Тема половых отношений для подростка крайне болезненна, и влезать в нее — это как гладить наждаком свежезатянувшийся порез. Конечно, если вы считаете поведение неприемлемым, вы должны высказаться или даже что-то запретить, но будьте, пожалуйста, готовы и к ответной реакции. И будьте деликатней.
Скорее всего, ребенок не примет вашей помощи, если только он сам не пришел за ней. Но если вам кажется, что ребенку есть что спросить, а он не решается: помогите ему, создайте условия, когда вам никто не будет мешать, поговорите о постороннем, дайте понять, что вам можно доверять.
И еще: в этом возрасте ребенку очень важно, как он выглядит. И при выборе одежды соотноситесь, пожалуйста, с его мнением, даже если вам кажется, что он не прав.
«Как зайду в класс, так в озноб кидает. Ну, зачем они так со мной?! Зачем издеваются?! Ничего святого нет».
Вообще, фраза «ничего святого нет» наиболее точно характеризует внутренний мир подростка. Он ставит под сомнение все и вся, ниспровергает (как ему кажется) авторитеты. Он стал равным взрослым, титанам. А все потому, что понял, как сделать им больно.
Маленький ребенок, карабкаясь по маме или папе, не осознает, что причиняет им боль. Иное дело – подросток. Он теперь умеет делать больно и делает. Какая чудесная игра! Как прекрасно пройтись грязными сапогами по тому, что вчера казалось неприкосновенным и святым! Как захватывает дух от собственной дерзости!
Можно заставить покраснеть отца, разозлить маму, довести училку до слез. С училкой даже интереснее – маму и папу мы худо-бедно, но все-таки любим, а вот ей, за все эти годы за партой мы сейчас….
Самая страшная агрессия – немотивированная. Это одно из самых тяжких испытаний, что выпадают на долю учителя и достойно из этого испытания выходят далеко не все. Но тот, кто научится с ними справляться – достиг высшего педагогического мастерства. Но расслабляться рано. Каждый трудный подросток в классе для учителя – персональный тренер, не дающий потерять форму.
В подростковом возрасте ребенок перестает уважать учителя (родителя) «просто так». И уважение надо заслужить. Каждый находит свой рецепт. Но без честности, любви и твердости не обойтись.
«Как это все не вовремя! Тут учеба провисает, младшенький ей в рот смотрит, а она бунтовать вздумала!»
Кризис всегда не вовремя. Хочется, чтобы этого всего не было. Но ведь с подростком хотя бы можно попытаться договориться… А если такой кризис накрывает здорового бугая, лет так двадцати пяти? Наделенного семьей и работой. Последствия – катастрофические. А ведь такое бывает, если в подростковом возрасте «задавить» ребенка. Силой загнать в рамки. Сломать вы его не сломаете, а просто согнете, но когда-нибудь он разогнется и вот тогда мало никому не покажется.
Пусть уж лучше будет как есть.
«Я когда ребенком был, шалил, конечно, но чтоб так…. Мы в его возрасте такими не были!»
Были. Все проходят через кризис, пусть и с разной степенью интенсивности. Просто у каждого времени свои табу. Сегодня кажется смешным, что когда-то носить мальчику длинные волосы было своего рода подвигом, но ведь было же… И это были дерзкие поступки. А то, что у нашего времени табу другие – это наших с вами рук дело, и детей в этом винить нельзя, они в нашем мире живут.
Да и память человеческая избирательна. Я, например, уже во взрослом возрасте от мамы узнал, что ее, когда я учился в седьмом классе, вызывали в школу. Потому что я пытался сдать зачет по английскому, сидя под партой. Вот напрочь забыл, и даже когда напомнили, ничего не всплыло в памяти. И теперь мне, конечно, очень стыдно перед той учительницей. Так и наши дети: если вас в их поведении что-то очень сильно раздражает – помните, им потом будет стыдно. Если не забудут, конечно.
«Я это поколение совершенно не понимаю… Чего они хотят? О чем мечтают? К чему стремятся?»
Нам взрослым требуются очень серьезные усилия, чтобы понять и принять подростков, как они есть. Наиболее точно об этом повествует книга братьев Стругацких «Гадкие лебеди». Да и само сочетание «гадкий лебедь» очень точное. Это известная сказка наоборот: маленький и миленький цыпленочек стал непонятной птицей с хриплым голосом, дурным характером, странными повадками и диким оперением.
Мы не понимаем их.
Мы боимся их.
Мы злимся на них.
Мы хотим их изменить.
Мы смеемся над ними.
Мы не знаем, что с ними делать.
Мы вообще ничего о них не знаем.
Так чья это проблема?
«Неужели так будет теперь всегда?!»
Любой кризис заканчивается и дети взрослеют. Все проходит. Родители, успешно пережившие такой возраст своих детей, выделяют две основных стратегии поведения в это время: либо максимально жестко контролировать ребенка и загружать его учебой, спортом, домашними делами, либо пустить все на самотек и будь что будет. Выбор стратегии за вами, у каждой есть свои минусы и плюсы. И та и другая требуют определенного мужества, твердости и терпения. Но, какую бы стратегию вы не выбрали, важно сделать следующую вещь: оставить ребенку определенные «маячки», которые могут помочь ему вернуться обратно в семью из долгого путешествия. Такими маячками могут быть простые, но неукоснительные правила, например: можешь гулять сколько хочешь, но каждый час звони. Или: получил двойку — сидишь дома. Такими маячками могут быть семейные традиции вроде: каждое воскресенье — с семьей. Или: мы ужинаем все вместе. Или какие-то запреты, если вы знаете, как добиться их соблюдения. В любом случае не надо терять терпение и рассудительность. Даже в те моменты, когда вам кажется, что ребенок ни в грош вас не ставит, он все равно к вам прислушивается.
Дмитрий ШНОЛЬ, преподаватель математики, педагогический стаж – двадцать лет
От безделья ты, мой Катулл, страдаешь…
— Человек к 14-15 годам имеет сильнейшую потребность становиться взрослым. В традиционной культуре подросток, как правило, уже полноправный работник: сын охотника идет с ним в лес на охоту, сын крестьянина идет в ночное пасти лошадей, старшая сестра остается за няньку с младшими, пока мать работает в поле. Михаил Ломоносов, например, начал помогать отцу с десяти лет. Они отправлялись на рыбные промыслы ранней весной и возвращались поздней осенью. В традиционной культуре, как только человек в состоянии взять на себя то или иное дело и связанную с ним ответственность, ему тут же это дело доверяют – дел много, а рук мало, взрослей скорее!
Я помню, как я в детстве завидовал некрасовскому мальчику, который «в больших сапогах, в полушубке овчинном» ведет под уздцы лошадку. Как же это прекрасно – не сидеть в скучном классе, а самому вести за собой послушную лошадь и встречному взрослому спокойно отвечать: «ступай себе мимо». Здорово, когда тебе доверяют что-то серьезное!
Что же мы доверяем современному подростку? Практически ничего. Социальная роль человека в 15-16 лет ничем не отличается от роли первоклассника: школу за него выбрали родители, программу и учебники «профессора-академики», расписание составил завуч, еду приготовила мама, на компьютер заработал папа. Своего дела и своей сферы ответственности у него нет (учебу подавляющее большинство подростков своим делом не считают), попробовать свои силы в чем-то настоящем и серьезном он не может. Вот всем знакомая сценка: приходит мама одиннадцатиклассника посоветоваться с учителем о подготовке к экзаменам. За ней стоит ее «сыночек», который ее на голову выше. Мама говорит: «Мы решили поступать в МАИ». Это «мы» означает следующее: разве он может в свои-то 17 лет принять хоть какое-нибудь решение?
Так вот, иметь нерастраченные, неиспользованные силы – это очень трудно. Девчонка 16-ти лет легко может проплясать на дискотеке 5-6 часов, прийти домой заполночь, а на утро вскочить и не позавтракав ускакать в школу. У нее огромные неизрасходованные резервы. Природа рассчитывала их не для дискотек и сидения в «контакте», а для ночных кормлений первенца, доения и выгона коровы в 4 часа утра, приготовления завтрака рано уходящему в поле мужу. Всего этого делать ей не нужно, а силы есть, как же тут не взбеситься? Поэтому когда наши старики говорят: «мы такими не были, нас жизнь воспитывала», то они правы. Стоишь в свои 11 лет в очереди за хлебом, сжимаешь в кулаке карточки, чтобы не украли, знаешь, что от тебя зависит буквально все – вся семья. А современным подросткам уважать себя не за что, они нахлебники, они потребители, они это знают, и это очень трудно.
То, что в этом главная беда, подтверждают известные многим родителям наблюдения: как только на подростка оставляешь младших братьев и сестер, он меняется на глазах. Развинченность и рассеянность куда-то пропадают, возникают твердые и волевые ноты в голосе, с младшими он организует игру, средних заставляет помыть посуду после общего ужина, иногда, чтобы порадовать родителей, выдумывается какой-нибудь салат… Ему нравится быть за старшего, мало того, ему нужно быть за старшего, но только негде и не с кем. Тогда он играет младшего, как говорится, «по полной», используя все свои недюжинные силы. Две тысячи лет назад об этом было прекрасно сказано:
От безделья ты, мой Катулл, страдаешь,
От безделья ты бесишься так сильно,
От безделья царств и царей счастливых
Много погибло.
Как быть? Ответ один: доверять и нагружать. Я помню, как мы выехали большим школьным лагерем на археологические раскопки. Самым старшим ученикам было 14-15 лет. Назначили дежурных: не сделаете завтрак, все будут голодными. Если не знаете как – спрашивайте, если нужна помощь – поможем, но отвечаете – вы. Результат потрясающий: дрова с вечера натаскали, встали в 5-30, вскипятили воду, сварили кашу, нарезали бутерброды, все готово к 8-00! – в глазах счастье.
Леонид КЛЕЙН, преподаватель литературы, педагогический стаж – 18 лет.
Мне бы ваши проблемы…
— Одно из желаний родителя подростка — закрыть дверь в детскую и помечтать о том, почему же ему не три года или когда же ему будет двадцать пять. Общество не любит подростков. Этот период страшный, потому что одновременно пробуждается сознание и гормоны, которые входят друг с другом в конфликт.
У русского писателя Ивана Шмелева есть повесть «История любви», там очень хорошо показано, о чем постоянно думает главный герой – гимназист начала 20 века. Сексуальные переживания являются фоном этого возраста. Может ли мальчиков в 10 классе беспокоить что-то, кроме «этого»? Может, но только если их голову кто-то специально занял чем-то иным. Просто для того, чтобы дети в перерывах между мыслями «о сексе» могли подумать о «Евгении Онегине», нужен какой-то учитель, которого действительно, по-настоящему интересует «Евгений Онегин». То, что у подростков есть другие интересы, и они готовы к эмоциональной, интеллектуальной, духовной жизни – это очевидно. Но кто-то должен помочь им эту жизнь развивать!
Представление о том, что подростки испорченные и плохие – это представление страха. На самом деле детям хочется две вещи – реальных границ и правды.
Главный протест подростка — не против учителя, учитель тут, что называется, просто под руку попадается. Этот протест — против родителей и против мира, который – как подросток постепенно начинает понимать – несправедлив и греховен. Когда папа ушел из семьи, денег нет и вокруг этого крутится жизнь, и я, оказывается, не такая красивая, как одноклассница за соседней партой… Это открытия, которые сложно пережить. А еще и мама ругается, девочка не ответила на смс-ку, джинсы не купили, прыщи вылезли, и при этом говорят – ты плохо ведешь себя, домашнее задание не сделал… У подростка жизнь катастрофическая! И если учитель будет помнить, что школа – это одна из проблем ученика, а не просто «храм науки», возможно, диалог установится.
Как выжить в школе?
Я думаю, что главная проблема, которая существует у сегодняшней школы – это проблема отсутствия ценностей у преподавателей. Проблема учителя — это проблема человека, который должен чему-то учить, при этом он находится в плену различных социальных условий, и каким-то образом должен себя позиционировать и откуда-то черпать силы.
Вообще, в современном российском мегаполисе есть три типа школ:
первый – дворовая школа, которая и показана в сериале, правда, в «лайт»-варианте – моя дочь какое-то время училась в такой школе, и мой опыт родителя показал, что в ней не только «все так», а еще хуже – например, ученики говорят языком, состоящим в основном из мата.
Второй – это элитные государственные и частные школы, где отгораживаются от этой проблемы с помощью «социального» или какого-то другого фильтра. Например, школы для одаренных детей — там себе «отбирают» определенный контингент учеников, которых не надо воспитывать, а в скобках скажу, которых и учить особо не надо, потому что их родители уже всему научили, да и сами дети мотивированы на учебу. Или православные школы, в которые идут дети из семей с определенными ценностями.
Есть, наверное, и третий, промежуточный вариант – хорошие «обычные» школы – но тут очень много зависит от конкретного директора.
Так что в мегаполисе в обычной школе ситуация может быть именно такая, как показано в сериале. А с чего бы ей быть другой?
Мы живем в ситуации ценностной паузы. Я не являюсь приверженцем советского режима, но полвека стране удавалось прожить на памяти о Великой Отечественной войне – на этой памяти делалась огромная реальная воспитательная работа. Плюс были какие-то идеологические конструкции, которые держали общество. А сейчас хотел бы я посмотреть на человека, который вдохновлен, работая в обычной московской школе. Его не уважает общество – и дело здесь даже не в деньгах. У него нет ценностей. Ему нечего сказать ученику!
Ценности у учителей могут быть в православной школе или в частной школе или в школе, где есть коллектив преподавателей, специально на что-то заточенный. Ведь что такое, например, православная школа? Это когда собрались люди с какой-то миссией. Она может быть слишком прямолинейна, фундаментальна, но это люди, которые пришли с чем-то. Обычный преподаватель массовой школы пришел ни с чем. Большинство выпускников педвуза ничем от своих учеников не отличается.
Конечно, не все учителя плохие. Но если человек находится в простой школе, ему очень сложно сломать ситуацию. Ему надо как-то выживать. Учительница, которая в сериале делала какие-то сексуальные намеки детям, пытается таким образом выжить в школе. Ей сказать детям нечего, ей на самом деле скучно. Какая вообще может быть мотивация у такого преподавателя? Здесь есть два пути – либо полностью отгородиться от реальности, либо заигрывать с учениками, то есть опуститься на их уровень. Кстати, еще в фильме «Чучело», если помните, было два персонажа – директор, который не видела реальности и учительница, которая пыталась дружить с учениками, не видя, что на самом деле с ними происходит.
Та же проблема и с родителями, в семьях. Большинство учеников в массовой школе – это далеко не «средний класс». Неполные семьи, скрытая безработица — то есть люди не на бирже труда, но получают копейки и перспектив никаких. Родителям самим тошно, им самим бы найти какого-нибудь классного руководителя…
Сделай с нами что-нибудь, уважаемый учитель!
На самом деле, когда учитель приходит в пятый класс – проблем практически никогда нет. В пятом классе дети готовы на все – делать любые домашние задания учителя, спорить с ним, петь и рисовать – только делай с нами что-то, уважаемый учитель! Но учитель не делает ничего… Он читает МК и смотрит какой-нибудь бред по телевизору. А в десятом классе уже все, поезд ушел.
Уважительные отношения между учеником и учителем формируются тем, что учитель, считая что-то значимым, веря в то, что это действительно важно, хочет это «что-то» донести до ученика, причем настолько, что готов еще потратить иногда немало сил на дисциплину, на то, чтобы его слушали.
Вообще же, у нас есть одно глобальное противоречие – образование у нас массовое, а качества мы хотим частного. Но так не может быть. Не могут быть во всех московских школах хорошие учителя. И даже при хороших учителях в огромной массовой школе всегда будут кого-то «мочить в сортире» – не уследишь за всеми.
Возможно, ситуацию разрядило бы, если бы снялись бюрократические коррупционные барьеры, и в Москве появилось бы еще, допустим, сто маленьких частных школ, в которых не нужно было бы очень много платить за обучение.
Но на самом деле в Москве, к счастью, кроме школы существуют другие институции — кружки по интересам, воскресные школы — масса всего, где ищущая и хотящая чего-то молодежь может «прилипнуть».
А наше образование, возможно, поменяет ЕГЭ – я ярый сторонник ЕГЭ, потому что шутки кончились, придется отвечать за результат своего труда, платить учителям и вообще смотреть на то, что же реально происходит в школе.
Подготовила Марина НЕФЕДОВА
