В промышленном районе моего города горит вечный огонь – факел коксового газа. Сколько себя помню, столько он горит, освещая окрестности. Издалека видно. Особенно ночью. Хороший ориентир для аэробусов.
Горючий газ хоть и вреден и даже взрывоопасен (там водород, метан, разные примеси), но годен для мирных целей. Например, для отопления – протяни трубу от коксохимического завода, где он выделяется как попутный продукт, на местную ГРЭС, она рядом, и пользуйся.
Можно брать и как сырьё для синтеза аммиака. На выходе получатся удобрения для сельского хозяйства. Или полиэтиленовые пакеты. Да много чего всякого. Несколько километров к западу – большое объединение «Азот». Всё умеет делать из газа – и пакеты, и карбамид.
Но тоже не берёт, хотя сырьё почти что дармовое.
При советской власти договориться мешала «ведомственность». Объединение «Кокс» это шахты, обогатительные фабрики, коксовые батареи и – конечным пунктом назначения – металлургия. ГРЭС, понятно, энергетика, другая контора. «Азот» – большая химия, своя епархия.
В «перестройку» не договорились, потому что перестраивались. В эпоху реформ тоже некогда было – реформировались. Потом воевали с «диким капитализмом». Сейчас проводим модернизацию экономики. Внедряем эти, как их, нанотехнологии. Опять некогда. И факел горит.
Для меня он символизирует российский общественный (в смысле – и экономический, и политический) быт. Всё горячо и ярко, а толку никакого.
Дальше про попутный газ другого толка. Тот, что связан с катастрофой на шахте «Распадской». Пласты коксующегося угля, на которых стоит шахта, газообильные. Представьте себе, на тонну добытого угля выделяется до тридцати кубометров метана. А сколько угля добывает за смену высокопроизводительный британский комбайн «Джой»? Возьмите среднюю цифру: ежели за год «Распадская» выдавала на-гора до десяти миллионов тонн, это значит, что в среднем за сутки, округленно, тридцать тысяч тонн.
Прикиньте, однако, что лава не может работать безостановочно – требуется время на перекрепку забоя, на обслуживание механизмов – одна из четырёх смен в шахте всегда ремонтная. Наконец, дни и недели тратятся на переход в новую лаву и на её «раскачку» – так шахтёры называют выход на оптимальную производительность.
Это я к тому, что из активно работающего очистного забоя метан прёт, как из приличной по дебиту скважины Уренгойского газового месторождения.
И ещё замечание по существу. Комбайн «Джой» отбивает угля – и, следовательно, высвобождает метана – столько, сколько не могли предусмотреть в своё время шахтостроители. «Паспорт» вентиляционного штрека, его способность «продуть» загазованный забой (даже при наличии мощного оборудования) существенно меньше, чем производительность суперсовременной техники.
Боязливые американцы не разрабатывают угольные пласты, где выделение метана на тонну добываемого угля более девяти «кубов». Их федеральные законы обязывают собственников проводить предварительную дегазацию шахтного поля. Бурят с поверхности скважины, ставят насосы и выкачивают метан. А потом продают сжиженный газ самим себе.
Это, впрочем, и мы умеем. Только не продавать и наживаться. Соображать. Всегда умели. Но на уровне солдатской смекалки и художественной самодеятельности. Например, выкачанным из недр метаном отапливали горняцкие посёлки в Воркуте. И у нас – в Прокопьевске. Дело было ещё в предвоенные годы. А в последующее время горняцкие НИИ напридумывали массу способов извлечь из попутного газа всяческую пользу: от миникотельных для жилья до газо-моторных установок и создания синтетических продуктов.
Но только недавно началась промышленная добыча газа из угольных пластов на Талдинском месторождении Кузбасса. Сжиженный газ планируется к поставкам в качестве моторного топлива для большегрузных карьерных автомобилей.
Перспективы внушительные. По предварительным подсчетам специалистов, в Кузнецком бассейне залегает тринадцать триллионов кубометров метана. Любое угольное месторождение у нас – по сути газо-угольное. Использование метана, по официальным данным Федерального агентства по науке и инновациям, может дать доход, ежегодно превышающий 100 миллионов долларов.
Но чтобы получить эти миллионы, надо вложить деньги. При советской власти не хотели раскошеливаться ведомства. Во время перестройки – перестройка мешала. Сегодня добытчикам «чёрного золота» неохота отвлекаться на подсобные промыслы. Собственники быстро стали «узкими специалистами».
Как раньше сто раз обруганные за то же самое «ведомства».
Интересно вспомнить, что где-то в начале 1990-х годов кузбасским метаном заинтересовалась американская фирма «Энрон». Та самая, потом шумно обанкротившаяся. Но около 1995 года она была ещё в силах и мечтала нажиться на нашем газе.
Почему не наживаемся мы? Прошу заметить: в добычу газа на Талдинском месторождении вложился государственный концерн «Газпром», а никак не частный капиталист. Ему невыгодно. Нет моментальной отдачи. И по сумме такой, к какой привыкли. Чтоб миллиардами считать, а не жалкими миллионами. Выгоднее – уголь, который легко можно продать за рубеж хоть сырым, хоть обогащённым, хоть через металлургический холдинг – в виде чугуна и стали.
Другая выгода собственника – шахтёры. Их можно мощно простимулировать перспективами гигантских заработков. Ибо система оплаты труда на наших шахтах устроена так: не добываешь уголь – нет заработка. Вернее, есть оплата по тарифной сетке. Треть от возможного.
Прошу заметить: все российские реформы, начиная с 1990 года, шли под дружный плач о пагубности плановой экономики. Любого рыночного мудреца послушай – нескончаемый реквием планированию. И смех, едва прозвучат слова «социалистическое соревнование» или «ударник-стахановец».
Но в реальной экономике план остался. Рынок на дворе и капитализм. Но с лицом абсолютно советского человека. К примеру, Алексея Стаханова. Правда, ударничество выродилось в голимую погоню за заработком – лично для работающего, и в добывание сверхприбылей – для собственника.
В эпоху сталинской индустриализации стахановский труд шёл за технической мыслью, базировался на инженерной подготовке, на использовании новой техники и освоении новых приёмов труда. Уже не ручного, уходившего в прошлое.
А что сегодня?
Технические вопросы, кажись, решены окончательно и бесповоротно. Отбойный молоток сдали в металлолом вслед за лопатой. Комплекс «Джой» может нарубить угля сколько захочешь. Или сколько надобно компании.
И, конечно, забойщику. С одной разницей. Компания будет считать «баксы», капающие в оффшорную зону, где зарегистрирована её собственность. (Замечу в скобках, что «Распадская» – кипрская шахта, а не междуреченская). А шахтёр рвать жилы на сверхурочных, чтобы получить надбавку.
И не только жилы он будет рвать. Он будет пренебрегать опасностью, прикрывая мокрой тряпкой датчик газоанализатора, чтоб не послал на диспетчерский пульт сигнал о необходимости прекратить работы. Горный мастер его покроет – он получает на руки тоже с добычи. Начальник участка смолчит – та же история.
Так высокопроизводительная техника уничтожает человека.
Русского человека. Не американца. Профсоюзы США добились почасовой оплаты для шахтёров. Это нормально для любых опасных производств. На советских пороховых заводах, даже в войну, запрещалось перевыполнять нормы. Энтузиазм энтузиазмом, а порох должен быть качественным и взрываться при выстреле, а не на складе.
Наши профсоюзники, и Росуглепроф и Независимый профсоюз горняков (убей меня, боже, не уразумею, чем они друг от друга отличаются, только фамилиями бессменных лидеров), умеют рассуждать и комментировать. Но поделать ничего не могут. Или не хотят.
При Ельцине, сильно любившем кузбасских шахтёров за поддержку, была ликвидирована государственная горно-техническая инспекция. Дескать, мешают работать, мы сами с усами, дайте нам самостоятельность. Профсоюзную инспекцию ликвидировали сами горняцкие профсоюзы – и «независимый», и «зависимый». Дружно и весело.
Со временем инспекция как бы возродилась – в виде Ростехнадзора. Но без былых полномочий. Прежний технический инспектор был царь и бог в шахте. Плевать ему было на план и социалистические обязательства. Если видел нарушение регламента работ – вешал пломбу на пускатель. И забой немедленно останавливался, а смена выходила на-гора.
Деятельность инспекции оценивалась не тоннами добычи, но отсутствием смертей и увечий. Сегодня же инспектор Ростехнадзора – комментатор происшествий. Не более. Ну, может написать бумагу и послать её в суд. И судья будет судить-рядить, останавливать или нет опасную лаву.
Дальше опять про образцовую страну – США.
Там тоже погибают горняки. «Голос Америки» передал 10 числа, комментируя происшествие на «Распадской», что в шахтах Аппалачинского угольного бассейна в 2006, 2007 и 2008 годах был зафиксирован рост общего числа несчастных случаев со смертельным исходом – в эти годы в шахтах погибли 44, 34 и 30 горняков соответственно. Пятого мая этого года произошла еще одна трагедия. В результате взрыва – предположительно метанового газа – на шахте «Аппер Биг Бранч» (Upper Big Branch) погибли 29 шахтеров. Владельцем шахты является компания «Мэсси Энерджи» (Masse Energy), которая уже неоднократно нарушала правила безопасности. В прошлом году федеральные инспекторы выписали компании 515 штрафов за нарушения правил безопасности на шахте, а в этом году таких штрафов было выписано 124. Однако владельцы не спешили принимать необходимые меры.
Ну, просто-таки, как у нас.
Слушаем дальше: «Сейчас проводится три независимых расследования о нарушениях. Одно ведет федеральное правительство, другое – власти штата под руководством губернатора. Третье проводит сама компания «Мэсси Энерджи». По закону, если владелец шахты получает предупреждение, он должен немедленно исправить нарушения. В противном случае он может попасть в «черный список», и его шахту могут закрыть. Почему «Мэсси Энерджи» этого не сделала – в этом и нужно разобраться».
В Аппалачинском угольном бассейне, говорит «Голос», от желающих стать шахтерами нет отбоя. Как и у нас. Главная причина в том, что за работу горняка очень хорошо платят. В Западной Вирджинии, например, шахтер получает около 70 тысяч долларов в год, и еще ему оплачивают страховку и пенсию. Это почти в два раза больше, чем средняя заработная плата в этом штате. Для этой работы не нужно высшее образование. В стране рецессия, уровень безработицы достигает 10 процентов.
Проведу аналогию.
Геннадий Козовой, бывший электрослесарь, выбившийся в директора, а потом и в собственники «Распадской», сказал однажды на собрании горняков, мол, не будете работать за эти деньги – пригоню китайцев, те будут работать за половину. Очень толковое рассуждение для капиталиста.
Российского капиталиста. Который рвёт и мечет, добывая сверхприбыли. Освоив самые рентабельные, самые выгодные сферы экономики. Тут я сужу по вечному факелу, горящему над городом Кемерово, – каждую миллисекунду сгорает червонец, уменьшая природой дарованное. Уменьшая Россию.
Как навести порядок в угольной отрасли? Можно ли там навести порядок? Как добиться «цивилизованного» капитализма, чтоб не догонять и перегонять США по количеству «нулей» в угольной отрасли, а хотя бы уравняться с ними?
Не знаю – как, не уверен, можно ли, но знаю точно – НУЖНО.
Василий ПОПОК
