«Вчера вечером меня на улице встретили тени – их было много – и увезли с собой. По дороге молчали. Первым со мной беседовал начальник следственного отдела. Он тоже поначалу долго молчал, а потом много говорил. Ему хотелось, чтобы много говорил я, но я видел, чего он хочет, и он видел, что я все понимаю, это его раздражало, а я думал, какой срок мне предстоит».
Это отрывок из книги Алексея Федярова «Человек сидящий» о тюрьме и о том, как, будучи за решеткой, сохранить в себе самое главное, человеческое.
Алексей знает все о системе ФСИН. В прошлом он работал сотрудником прокуратуры. Затем оказался осужденным по экономической статье с приговором четыре года пять месяцев общего режима, из которых Федяров отбыл три года в колонии и освободился условно-досрочно.
Сегодня Алексей работает руководителем юридического департамента благотворительного фонда «Русь сидящая» (признан в РФ иноагентом). А еще Алексей писатель. Книга «Человек сидящий» состоит из коротких рассказов, которые насыщены не столько событиями и описаниями, сколько эмоциями, помогающими читателю понять: по ту сторону колючей проволоки находятся не только чудовища-убийцы, но и обычные люди.
«Дни тянутся, а годы летят», – так в тюрьме говорят о времени
– Вы все-таки знали эту систему и раньше. Было ли что-то для вас неожиданное, когда вы оказались в роли заключенного?
– Я ее знал, но только по внешним признакам. Все равно изнутри ты это узнаешь только когда попадаешь за решетку. Есть куча мелочей, ты их узнаешь, научаешься, обучаешься как-то там жить. Все имеет значение: правила гигиены, правила общения друг с другом.
Начиная, скажем, с личной гигиены. Обязательно мыть руки, оставлять после себя чистоту. Не запускать себя. Бриться, мыться, стричься, носить чистую одежду. Не пахнуть, простите.
Если этого не выполнять, можно очень быстро попасть в категорию тех, кого «чертуют» – унижают, другими словами. Это еще не опущенные, не «отделенные», как их называют, но в любом случае это люди, с которыми общаются иначе, чем с «общей массой».
Наверное, людей вроде меня больше всего шокирует то, что ты не можешь каждый день принимать душ. Это действительно проблема, поэтому люди изощряются как могут: пластиковые бутылки на батарее греют, например, в тазиках моются.
– Что было самое трудное за время вашего срока? И как вы ощущали это время, оно медленно текло?
– Самое трудное – это, конечно, расставание с семьей. Не было какого-то отдельного пикового момента, в этом смысле каждая секунда была тяжелая. «Дни тянутся, а годы летят», – так там говорят о времени. День растянут, никак не заканчивается. А оглянешься назад, на месяц, скажем, и удивляешься от того, что вспомнить нечего, каждый день похож на другой.
– Знаю, что в заключении вы помогали другим составлять юридические документы – кассационные жалобы писали, например. Это помогло наладить отношения и избежать преследования со стороны других зэков?
– Я не испытывал там давления, все было достаточно мирно. Но в целом мысль о том, что люди, способные принести пользу обществу, всегда в цене – она правильная. Кто-то рисовать может, руками что-то делать, шахматы, например, или нарды.
Выгодно ли в тюрьме быть юристом? Да нет, я бы сказал так: быть грамотным человеком, профессионалом выгодно всегда. Просто хороших юристов и на воле немного, а в колонии тем более.
– Есть ли в тюрьме дружба и взаимовыручка, или там совсем какие-то другие отношения?
– Все так же, как в жизни. У вас же наверняка есть знакомые, которые если и помогают, то параллельно ищут для себя некий профит. Но в то же время обязательно будет несколько человек, которые станут близкими друзьями.
Тюрьма – это срез жизни. Как ты здесь общаешься с людьми, так и там. Просто в колонии у тебя 2000 человек постоянно рядом, а на свободе – небольшой круг людей.
Люди, которые не опускаются до пыток, – белые вороны
– Какой, на ваш взгляд, могла бы быть идеальная система наказаний?
– Если наказание звучит как «лишение свободы», то пусть оно и будет просто лишением свободы. Пусть не добавляются другие вещи, пусть будет так, чтобы не пытали, не издевались, не унижали. Есть ли где-то такая идеальная система? Часто в качестве примера приводят норвежские тюрьмы, где даже террорист Брейвик сидит с комфортом.
Так или иначе, но в Норвегии крайне низкий рецидив. Ведь самая главная цель наказаний – избежать вероятности последующих преступлений. А у нас наоборот, один из самых высоких рецидивов в мире.
– Вы упомянули издевательства, пытки заключенных. Сейчас мы знаем об этом больше, но все равно не понятно: что заставляет людей творить такие вещи? Любой ли человек, получая власть, начнет так обращаться с теми, за кем надзирает?
– Нет, власть и вседозволенность не влияет на всех универсально, просто у некоторых людей есть предрасположенность к жестокости.
Сама система заточена существовать именно так, унижая и пытая людей. Это же не вчера началось: откройте «Записки из мертвого дома» Достоевского, и увидите, что уже тогда все было именно так. Правда, кормили раньше получше. Зато на каторгу шли пешком, а сейчас в столыпинских вагонах возят.
В системе ФСИН есть люди, которые до этого не опускаются. Да, они часто выглядят, как белые вороны, но при этом пользуются уважением со стороны заключенных.
Как они выживают среди своих коллег? С трудом. Но как бы заразительно ни было насилие и самовластье, как бы там внутренний фашист в человеке ни пытался зародиться, у кого-то он все-таки не рождается.
Таких людей немного. Но то, что они есть, уже внушает надежду. Другое дело, что они разбросаны по разным колониям, тюрьмам.
– Тюрьма вроде бы должна перевоспитывать, но разве это возможно – перевоспитать взрослого человека за решеткой и колючей проволокой?
– Какое перевоспитание, о чем вы? Как вообще можно взрослого человека перевоспитать? Помочь человеку отбыть наказание и выйти на свободу так, чтобы он в будущем не отбирал у кого-то хлеб, а получил специальность и смог зарабатывать, сумел от каких-то склонностей избавиться – это максимум, к чему стоило бы стремиться. Но ведь и этого не делается.
Мне нравятся последние рекомендации СПЧ при президенте России: там речь идет о реабилитационных центрах, о том, чтобы человек, впервые совершивший преступление легкой или средней степени тяжести, попадал не в колонии, а в такие центры, где через трудовую реабилитацию мог потом вернуться в общество.
Сакральность тюремной тематики надо каким-то образом убирать из сознания. Этим ничего не решается: люди выходят, и оказываются лишены всего, и при этом они уже маргинализировались.
Пришли времена, когда приговору никто не верит
– В общественном сознании существуют мифы о тюрьмах и законах выживания там. Вся эта романтика, воры в законе и их праведный суд. Хочется понять, так ли это. Например, действительно ли до сих пор там заключенные вершат самосуд над насильниками и педофилами?
– Нет, это, конечно, не так. Огромное количество насильников совершенно спокойно существуют в общей массе. Сама по себе статья, может быть, вызывает некоторые сомнения, но не является железобетонным основанием для того, чтобы к человеку какие-то санкции применять.
Педофилы – да, ситуация сложнее. Но я знаю людей, осужденных по такой статье, которые никак не пострадали в колонии.
Просто, когда они только прибыли, люди посмотрели приговор, обсудили, и решили, что это все не доказано, натянуто.
Сейчас пришли те времена, когда приговору никто не верит! Происходит своего рода внутренний суд заключенных: задают вопросы, смотрят приговор, оценивают, как новичок отвечает.
Некоторые сразу говорят: «За свое сижу». А есть ситуации, когда всем очевидно, что дело бездоказательное, человек осужден незаконно.
– Другой миф, что тюрьма всегда связана с лишениями. Но история с Цапками показала, что сидеть, оказывается, можно с комфортом. В любой зоне есть такая вип-камера? И борется ли с этим хоть кто-то?
– Я лично не видел, как отбывают наказание Цапки, судить не могу. То, что на фото, может быть просто комнатой для длительных свиданий. Я не исключаю, конечно, что они живут отдельно ото всех, не в общем бараке, такое тоже встречается.
Борется ли кто-то с таким социальным неравенством? А вы сначала задайте вопрос, как такие комнаты вообще появляются? Если ты как начальник колонии разрешил одному человеку из ста жить с комфортом, будешь ли ты сам с этим бороться?
И никакими проверками это не искоренить, просто потому что внезапных проверок в системе ФСИН не бывает.
– Считается, что система ФСИН живет на деньги налогоплательщиков. А куда на самом деле идут наши налоги?
– На деньги налогоплательщиков содержатся сотрудники. Заключенные, по сути, содержатся за свой счет. У заключенных снимается с дохода все, люди получают в месяц по 30-40 рублей.
Все рассказы о том, что средняя зарплата заключенного составляет 6000 рублей – это ерунда! Людям такую работу там предлагают, что просто убьешься сразу: например, подметать крошку в токарном цехе. И люди уходят очень быстро с легочными заболеваниями.
А потом никто же не отменял все эти поборы, которые под видом гуманитарной помощи с заключенных взыскиваются. За счет этого строятся клубы, происходит ремонт бараков и так далее.
– А если человеку нечем платить?
– Если нечем платить и на воле денег у тебя нет, так и говоришь. И тогда кому ты нужен, бедолага. Ведь там же главное, чтобы шум никуда наружу не вышел.
– Ну и самый главный миф о тюрьме, «успокаивающий». Со мной этого точно не случится. Видимо, сейчас он как никогда далек от истины?
– Сейчас настолько все размыто, сесть можно за все, что угодно. Хотя бы за протесты мусорные.
Кто раньше мог подумать, что, выйдя митинговать против свалки, можно попасть в места лишения свободы? А теперь – пожалуйста.
Не хочется нагнетать, конечно. Но сама по себе структура привлечения к уголовной ответственности сейчас такая, что вещи, которые раньше никто не считал преступлением, им стали. При этом странно было бы от нашего суда ждать оправдательных приговоров и желания разобраться. У него другие установки, карательные.
Как измерить страдание в тюрьме
– Как, находясь в заключении, сохранить в себе человеческое? Есть ли люди, которых тюрьма меняет безвозвратно?
– О том, как важно следить за собой, за своей внешностью, я уже говорил. Внутренне тоже не распускаться, не ныть, не жаловаться, этого тоже никто не любит. Хочется жить с людьми и проживать каждый момент достойно.
Не всем это удается, конечно. Нет ничего, что в принципе может происходить с людьми, чего ты не найдешь в тюрьме. И до суицидов доходит, от безнадеги люди загоняют себя так, что в конце концов идут и вешаются.
Простая статистика: в прошлом году было зафиксировано 479 попыток заключенных свести счеты с жизнью, 201 человека удалось спасти. А 278 человек, стало быть, не спасли. Больше половины.
– Есть ли там милосердие, какие оно может принимать формы?
– Милосердие – это что-то самое простое. Нуждающемуся какому-нибудь бедолаге что-то дать, чтобы он не помер с голоду – это уже не мало. Там разные люди, разные. Как и везде.
В тюрьмах встречаются очень сильные священники, настоящие бессребреники, которые окормляют приходы. Психологи бывают порядочные, которые правда пытаются помочь. Начальников отрядов я видел очень достойных, по-человечески адекватных. Все это – милосердие, я думаю.
– Какого рода благотворительность необходима и востребована в тюрьме?
– Первое – это помощь больным: ВИЧ, сахарный диабет, туберкулез, плюс люди, травмированные на производстве. Потом помощь женщинам и детям, которые рождаются в тюрьме. И третье – те, кто пострадал от пыток, избиений.
Хотя градация сложная, эти категории нуждаются в помощи в равной степени. Как тут понять, кому тяжелей?
Вот ребенок, которого в три года увезли от матери, и мать, которая отдала ребенка. Или заключенный, которого пытали одновременно 18 человек. Или тот, кому руки оторвало на производстве. Кто из них больше страдает, и как это страдание измерять?
– Вы затронули тему социализации заключенных после освобождения. Что делается для этого сейчас?
– Ничего не делается.
Кто конкретно в системе ФСИН будет задумываться о том, что будет с человеком, когда он выйдет? Начальник отряда, психолог, начальник колонии? Это ни в чью компетенцию не входит.
Этим занимаются на уровне НКО, но абсолютно мизерно.
Это должно происходить на государственной основе, ведь государству нужно, чтобы люди выходили и начинали жить нормально, а не деградировали. А у нас происходит следующее: ворота захлопнулись, и до человека никому дела нет. Доехал ли он до вообще дома?
