Свое первое музыкальное произведение мальчик сочинил в пять с половиной лет. Это была фортепианная пьеса под названием «Индийский галоп». В таком возрасте большинство мальчиков и слов этих не знает. Правда, записать этот «Галоп» Сергей не смог – он еще не владел нотной грамотой. Это сделала за сына любящая мама.
Вундеркинд из Сонцовки
Сергей Сергеевич Прокофьев родился в 1891 году в селе Сонцовка Екатеринославской губернии. И сразу же в его жизни начался кавардак. В метрическом свидетельстве записано, что он родился 15 апреля (по старому стилю), а сам Прокофьев отмечал свой день рождения 11 апреля. Уверял, что так правильно, а в документе ошибка.
Отец – из образованных купцов – учился в Москве, в Петровской академии. Мать – петербурженка и золотая медалистка. Именно она, любительница музицировать, определила для своего сына будущую профессию.
Он, подражая маме, тоже колотил по клавишам. Та справедливо решила, что, чем так колотить, пусть лучше Сережа нормально играет. Стала его обучать фортепианной игре. А у мальчика вдруг обнаружились способности.
Именно мать сделалась первой музыкальной учительницей великого Сергея Прокофьева.
В девять лет была написана первая опера – «Великан». Тогда же прекратились и домашние уроки. Музыкально-педагогический ресурс матери себя исчерпал.
В 11 лет Прокофьеву устроили прослушивание у Танеева. Маститый композитор ознакомился с отрывками из «Великана» и увертюрой под названием «К пустынным берегам». Мэтру понравилось. Он попросил коллегу Глиэра позаниматься с юным дарованием.
В результате летние месяцы 1902 и 1903 годов Рейнгольд Глиэр проводит в Сонцовке. Вовсю наслаждается южным солнцем, сочными фруктами и общением с вундеркиндом-композитором. К счастью, у Прокофьева-старшего есть возможность финансировать эти вакации Рейнгольда Морицевича.
Младший же Прокофьев выглядит тут абсолютным барчуком, которому мало того, что нанимают учителей с проживанием, так еще и выписывают их из Москвы, более чем за тысячу верст.
Вхождение во взрослую жизнь
В 1904 году вундеркинд поступает в Петербургскую консерваторию. Дважды ее заканчивает – в 1909 году как композитор, а в 1914 году как пианист. Тогда же он победил в конкурсе среди пяти лучших выпускников, за что получил золотую медаль и особую премию имени А. Рубинштейна – хороший рояль.
Этого, впрочем, вундеркинду – да уже не вундеркинду, а 23-летнему молодому человеку показалось мало. Он продолжает обучение в консерватории – на сей раз по классу органа.
В то время Прокофьев, хотя и студент, был уже знаменитостью. Он впервые всерьез заявил о себе еще в 1908 году на концерте кружка «Вечера современной музыки». Рецензенты хвалили его за талант, оригинальность, фантазию, изобретательность и экстравагантность. Рецензент писал, что юноша «заходит в своей смелости и оригинальности гораздо дальше современных французов».
Его музыка тогда уже была особенной. Ноты же с его произведениями с 1911 года продавались в нотных магазинах.
Разумеется, не всем пришлась по вкусу музыка Прокофьева. В 1913 году на одном из его выступлений вышел крупный скандал. Композитора высокомерно обозвали «фортепианным кубистом и футуристом». Но все это только способствовало популярности Сергея Сергеевича.
В 1915 году – первое заграничное выступление. В Риме, по приглашению самого Дягилева.
Непростой выбор места проживания
Заграница понравилась. А то, что случилось в России в октябре 1917 года, не понравилось совершенно. Прокофьев пишет: «Ехать в Америку! Конечно! Здесь – закисание, там – жизнь ключом, здесь – резня и дичь, там – культурная жизнь, здесь – жалкие концерты в Кисловодске, там – Нью-Йорк, Чикаго. Колебаний нет. Весной я еду».
К тому времени характер композитора полностью сложился. Он любил эпатировать, одевался в яркие костюмы, выступал в футуристическом «Кафе поэтов». Предпочитал дорогие вещи – те же костюмы, галстуки, одеколоны, вина. Написал цикл пьес «Сарказмы». Чтобы сыграть эти «Сарказмы», нужно постоянно менять руки, чтобы левая рука оказывалась правее правой.
Завел себе альбом с двумя деревяшками вместо обложки. Просил записывать туда ответы на единственный вопрос: «Что вы думаете о солнце?» Прокофьев называл этот альбом «Деревянной книгой». В ней были автографы Шаляпина, Бурлюка, Маяковского и прочих знаменитостей.
И в мае 1918 года он и вправду уезжает. Предварительно оформив у наркома Луначарского загранкомандировку. Сначала в Токио, где, пользуясь случаем, выступает перед японцами. Японцы ничего не поняли, но денег заплатили много. А затем в Нью-Йорк.
Занятно, что первое произведение, оконченное на чужбине, было абсолютно российским по своему духу – цикл из четырех фортепианных пьес «Сказки старой бабушки». Прокофьев писал: «Сочинял без рояля… Сквозь дряхлость рассказывающей проскальзывают далекие воспоминания».
Такое ощущение, что ностальгия у Прокофьева началась уже в заливе Сан-Франциско, где он сошел с парохода.
А впрочем, композитор ликовал: «Прощай, Россия, прощайте, старые мечты, да здравствуют новые берега! Прощайте, большевики! Прощайте, товарищи! Отныне не стыдно ходить в галстуке и никто не наступит на ногу».
В 1922 году Прокофьев перебрался в Германию. А оттуда в Париж. Ему, человеку европейской культуры, там было комфортнее. Да и консервативные американцы не особенно ценили все эти его новаторства. Если в России Прокофьева называли «фортепианным кубистом и футуристом», то за океаном у него появилось новое прозвище «музыкальный большевик».
Мосты не сожжены
Он, впрочем, иногда наведывается в Америку с гастролями. Конечно, гастролирует и в европейских странах. И, кстати, в советской России. В отличие от большинства эмигрантов первой волны, он не сжигает мосты за собой. Один из его принципов: «Артист должен быть вне политики».
Москва, Ленинград, Грузия, Армения. 1927 год, 1929, 1932.
Конечно, срок командировки, выписанной Луначарским, давно вышел. Но проблема была решена радикально – композитору выдали советский паспорт. Новой России тоже не хотелось терять связь с признанным гением и живым классиком. Тем более, что тот в политику не лез, с Белым движением не заигрывал. Занимался только музыкой. Ну и немного шахматами. Как-то раз даже сыграл вничью с Эммануилом Ласкером, в то время, когда тот был чемпионом мира. «Шахматы – музыка мысли», – говорил Прокофьев.
Было еще увлечение литературой – вел дневник, написал автобиографию и сочинял рассказы. И кулинарией. Особенно он любил сырники. И есть, и готовить.
У Прокофьева вообще было много талантов.
А в 1936 году Сергей Сергеевич вдруг вернулся на родину.
С заграницей покончено
Блудный сын выбирает для жизни Москву. С этого момента он лишь дважды выезжает за границу – на два ближайших зимних концертных сезона. Там ему привычно рады, но не более того. Здесь же он востребован, здесь его дом, родной язык, березки и так далее.
Прокофьев писал еще в 1929 году: «Идя домой, думал о России, и меня страшно тянуло туда. И в самом деле, какого черта я здесь, а не там, где меня ждут и где мне самому гораздо интереснее?»
Уже в год возвращения детский режиссер Наталья Сац предлагает Прокофьеву написать музыкальную сказку «Петя и волк». Он радостно соглашается. Пишет и музыку, и текст. Работает стремительно – премьера в Центральном детском театре состоялась в мае все того же 1936 года.
Это, пожалуй, его самое известное произведение. Не потому, что оно лучшее. Просто – понятное, в отличие от многих опусов Сергея Сергеевича.
Сам же Прокофьев был уверен, что «классический композитор – это безумец, который сочиняет вещи, непонятные для своего поколения».
Хотя и здесь, в «Пете и волке», Сергей Сергеевич находит место для новаторства. Партии каждого героя соответствуют определенные музыкальные инструменты. Пете – скрипки, волку – валторны, кошке – кларнет. И так далее.
Наталья Ильинична так объясняла свой выбор: «Мне загрезилась сказка, да, сказка, – ведь нашей советской действительности Прокофьев тогда еще до конца не ощутил, недавно в Москву из-за границы вернулся…. Какая-то совсем новая – он в музыке первооткрыватель, у него „великий почин инициативы«».
И она не ошиблась.
Не все так просто
Сергеем Прокофьевым восхищаются. И его же проклинают. Для кого-то он великий реформатор, а для кого-то пугало, бабайка. Горький, когда критиковал «Страну Муравию» Твардовского, писал, что поэма – непереваренная смесь из Есенина и Прокофьева.
А одна из поклонниц композитора возмущалась, увидев, как Сергей Сергеевич возвращается из магазина: «Какая замечательная вещь „Ромео и Джульетта« Прокофьева! Как же он может ходить с авоськой?!.. Пусть лучше не кушает – и не ходит с авоськой».
Между тем, у самого Прокофьева национальная тематика выступает на передний план. Вместо безликих по названию Третьей симфонии и Пятого концерта, появляются балет «Золушка», опера «Война и мир», музыка к фильмам «Александр Невский», «Иван Грозный», «Лермонтов» и так далее.
Концерты и симфонии тоже, конечно, сочиняются. Но, похоже, главное теперь не это.
Впрочем, в жизни Сергея Сергеевича появляется и другая реальность, не такая приятная. В 1948 году он обвинен в формализме.
Выходит секретный приказ, запрещающий играть со сцены некоторые произведения Прокофьева. Арестовали его первую жену – испанскую камерную певицу Лину Ивановну Прокофьеву (Лину Люберу).
Правда, уже на следующий год Сталин распорядился отменить этот приказ. Это решение аттестовали как «некоторые перегибы». А Прокофьеву вручили очередную, уже шестую Сталинскую премию.
Бывшую жену, правда, не выпустили. То есть выпустили, но лишь в 1956 году.
Что ж, композитор продолжил работать. А также печь свои сырники. Когда же он потчевал ими гостей, приговаривал:
– Многие могут похвастать, что слышали музыку Прокофьева, а кто может похвастать, что ел сырники в изготовлении Прокофьева?
* * *
К сожалению, события 1948 года не прошли бесследно. Многие начали относиться к Прокофьеву настороженно, перестраховывались. Да и здоровье стало подводить. Врачи прописали строжайший режим. Сергей Сергеевич переселился из Москвы на дачу – купленную еще на пятую Сталинскую премию. Там появляются новые произведения – балет «Сказ о каменном цветке» (впрочем, неоконченный), оратория «На страже мира».
Смерть тем не менее настигла композитора в Москве. Он умер в коммуналке, в проезде Художественного театра (сейчас – Камергерский проезд) от гипертонического криза. Впрочем, это была не совсем коммуналка – единственным соседом семьи композитора был отчим жены. А квартиры в престижном «Чкаловском» доме (ее нынешний адрес – Земляной вал, дом 14, квартира 14) Прокофьев лишился еще в 1941 году, когда уехал в эвакуацию в Алма-Ату.
И в один день с Прокофьевым скончался Сталин.
В результате о смерти Сергея Сергеевича не только никто не узнал – всеобщее внимание привлек другой покойник, но и похоронить его было непросто. Гроб для прощания выставили в Доме композитора, однако же проникнуть туда было невозможно – все вокруг оцепили. В течение нескольких дней Москва была парализована. Все же тело предали земле на Новодевичьем кладбище.
