В октябре Русфонд и Национальный регистр доноров костного мозга имени Васи Перевощикова запустили проект «Кровь5» – информационно-публицистический бюллетень для доноров костного мозга и всех, кто хотел бы ими стать. По словам основателей, проект назван в честь «пятой группы крови» – она подразумевает «способность к сочувствию, состраданию и искреннюю готовность спасти жизнь даже незнакомому человеку».
Возглавил проект известный журналист, спецкор «Русфонда» Сергей Мостовщиков. На должность шеф-редактора он пригласил своего давнего друга и коллегу – журналиста Алексея Яблокова. Давать интервью «Милосердию» Сергей и Алексей пришли вместе.
«Кому еще охота быть роботом»
– Когда вы познакомились и начали сотрудничать?
Алексей Яблоков: На втором курсе университета я пришел подрабатывать в издательский дом «Афиша». В самой «Афише» мне сказали, что у них есть только места упаковщиков тары – таскать коробки с журналами. Я отказался, и мне посоветовали зайти в журнал «Большой город», он тогда открывался. Сергей был главным редактором, основателем журнала. Тогда мы и познакомились. Это было 15 или 16 лет назад.
– И так и работали бок о бок или расходились?
Сергей Мостовщиков: Война раскидывала нас.
А.Я.: Мы расходимся регулярно по своим делам. Когда я работал в Men’s Health главным редактором, Сергей делал журнал «Новый очевидец». Но потом жизнь нас все равно сводит. Мы уже привыкли.
– Предыдущий какой был совместный проект?
С.М.: Мы выпустили за год 12 томов книжек «Крокодила». А сейчас ведем Telegram-канал «тычитал». Обсуждаем новости.
А.Я.: Нас читают 1200 человек. От новостей не избавишься. Они вокруг нас летают, что-то мы выхватываем. Например, вчера была хорошая новость про робота, который оказался аниматором в костюме робота. Мы обсуждали, что это судьба всех гастарбайтеров. Скоро, наверное, их заставят работать роботами. Российская робототехника придет к этому состоянию.
С.М. Кому еще охота быть роботом.
«Я имею шанс раз в неделю видеть адекватных людей»
– Сергей, как вы присоединились к проекту «Кровь5»?
С.М.: Естественным порядком. Я работаю в Русфонде уже три с лишним года. Езжу раз в неделю по стране, делаю семейные портреты людей, которые получили помощь и с чем-то справились. Они уже не на том этапе, когда просят о чем-то – они чего-то добились. На мой взгляд, это очень важно – с ними разговаривать, на них смотреть, потому что тому, кто в первый раз попадает в сложные обстоятельства, важно понимать, как другие с этим справляются.
Для меня лично в этих встречах есть феномен, который до входа в эту ситуацию был не очевиден. Считается, что люди, попавшие в тяжелые обстоятельства, находятся на территории горя, ужаса и кошмара. На деле оказывается, все наоборот. Это люди, у которых настоящая, не виртуальная система ценностей. Они понимают, чем занимаются, в каком мире живут, чего хотят добиться. На первом плане для них серьезные вещи, которые касаются жизни и смерти. Для меня это вечный позитив. Я, по крайней мере, имею шанс раз в неделю видеть адекватных людей. Это большая редкость для современной жизни.
– Семейные фотографические портреты?
С.М.: Есть вечный вопрос ухода из журналистики. Я последовательно пытался для себя его решить. И придумал начать фотографировать, чтобы не писать заметки. В Русфонде у меня появилась такая возможность. Но, к сожалению, выяснилось, что и писать тоже надо. Так что фотографировать я начал, но писать не перестал. Все как-то развивается.
– Почему вы хотели уйти?
С. М: Много причин – и субъективных, и объективных. Субъективные в том, что нельзя до бесконечности этим заниматься, надоедает. А объективные в том, что работать негде. А где работать сейчас журналисту? Таких мест не осталось.
– Вы тоже считаете, что негде, Алексей?
А.Я.: У меня опыта поменьше, чем у Сергея. В год моего рождения он как раз начал заниматься журналистикой. Но я абсолютно согласен. Я тоже не занимаюсь этим уже года два.
«Плата за этот тип жизни – отказ от смысла»
– Сергей, в своих интервью вы рассуждали о том, что новости уже никому не интересны, а интересны истории людей.
С. М. Не то что новости никому не интересны. Я считаю, что их просто нет. Это закон мира, в котором мы живем. Я считаю, что доставка мгновенных сообщений с помощью смартфона отсюда на другой конец света возможна только потому, что они не несут в себе никакой информации. Я одно время пытался прочитать переписку Лейбница с Иоахимом Буве, французским миссионером в Китае. Они обсуждали сходство гексаграмм из Книги Перемен с двоичным кодом. Это была углубленная сущностная переписка о конструкции мира. Письмо шло Буве в Китай полгода. Он отвечал, и еще через полгода оно доходило до адресата. Зато все, что удавалось обсудить, имело вес.
А.Я.: Когда ты знаешь, что твое письмо будет идти полгода, ты вкладываешься.
С.М.: Плата за эту скорость, за этот тип коммуникации, за этот тип жизни, за то, что не надо носить с собой кошелек с деньгами, – отказ от смысла. Поэтому новостей больше нет. Появляются fake news, это же сейчас главное слово. Их приходится выдумывать для того, чтобы соответствовать этой системе.
– Смысл же тоже по законам физики не должен исчезнуть? Где он тогда?
С.М.: Хороший вопрос. Извечный в том смысле, что а надо ли искать смысл, а стоит ли?
– В письмах французскому миссионеру Лейбниц искал же, наверное.
С.М. Наверное. Но они все же мало жили из-за этого.
– То есть это еще и опасно.
С.М.: Большое количество народа это же устраивает. Это же равновесие. Можно жить и бессмысленно.
«Каждый день проговаривать мир заново»
– Для вас существуют сейчас в журналистике тексты, которые осмысленны и нужны?
С.М.: Во всяком случае, свою задачу я вижу в том, чтобы каждый день проговаривать мир заново и делать это так, чтобы он получался красивым. Я не говорю «добрым», это уже высокая планка. Со-творчество, со-творение мира. Мне кажется, что возможность создавать миры у каждого есть, ее никто не отнимал. А если ты вовлечешь в этот процесс других людей, вообще отлично.
Вот И-цзин нас учит, что мир не меняется. Я сам не сторонник эволюции, у меня другая теория. Я считаю, что однажды мы просыпаемся, и мир просто становится другим. Это принципиально другая конструкция – сразу с другой одеждой, другими связями, другой системой ценностей. Очередной мир мы отжили, и его просто больше не существует. Его можно увидеть только в фильмах по телевизору. Сейчас невозможно представить курение в помещении. Я еще успел пожить в мире, когда можно было курить и пить в самолете. Удивительно, но самолет конструктивно очень приспособлен для этого. Там отличная система вентиляции.
– Какой мир вы хотели создать с помощью «Кровь5»?
С.М.: Лично меня зацепило присутствие в стране нового сообщества людей, о котором никто не знает. Это слишком далеко от современных понятий. Никто не знает, что такое костный мозг, что его можно трансплантировать, и как это устроено. Наличие людей, которые это знают и готовы стать донорами, – открытие для абсолютного большинства населения в стране. Поэтому мне показалось с профессиональной точки зрения интересным хотя бы познакомиться с этими людьми, понять, кто они такие и зачем это делают. Вглядеться в их лица, налюбоваться ими и показать другим.
То, что мы получили, превзошло все ожидания. Это не просто здоровые умственно и физически люди с 18 до 45 лет. Они красивые и адекватные, у каждого своя чудесная история. Им есть, что рассказать. На наш грубый журналистский вкус это всегда исчерпывающе интересно. По крайней мере, сейчас это нас завораживает и дает возможность рассуждать и действовать дальше.
– Сколько их сейчас? Потенциальных доноров костного мозга в регистре?
С.М.: Уже порядка 90 тысяч человек, и количество растет. Это, конечно, ничто по сравнению с тем, что существует в мире, но это только начало. Может, нам это кажется, потому что мы вовлечены, но у нас ощущение, что все сейчас только об этом и говорят.
«Я несу в себе заразу прошлого»
– Чем еще новый мир отличается от старого?
С.М.: В прошлом мире можно было материализовать это интервью во что-то, что можно подержать в руках. Сейчас это почти недоступное удовольствие – в России, по крайней мере. Но, как ни странно, вот эта моя доисторическая привычка почему-то дает о себе знать. Например, первый спецвыпуск «Кровь5», который мы сделали, помимо нашего желания сверстали и распечатали, чтобы раздавать. Не знаю, может, я несу в себе заразу прошлого. Я же вырос среди устройств, которые умели делать это волшебство.
Покойный ныне Валерий Дранников, журналист «Гудка», имел право диктовать свои репортажи сразу на линотип. То есть на устройство, которое отливало его слова из смеси свинца и цинка, называлось «гарт». Он говорил, слова вылетали из его рта и уже через короткое время превращались в куски железа. Разумеется, это был другой мир, совсем другая конструкция. Это все сейчас музейные экспонаты.
Я не противник этого мира, я отдаю ему должное. Я тоже увлечен отсутствием смыслов и, слава богу, пока не отовсюду еще выкинут. Но почему-то я нахожу в этом мире знаки предыдущего. Недавно был у мальчика. У него в животе кальмар, нечто необъяснимое, как в фантастическом фильме «Чужой». Для меня это нечто – существо прошлого мира, которое осталось только в виде непонятного образования, и мучает, истязает людей. Его надо травить химией, биться с ним при помощи лекарств. Но оно есть, с ним все еще можно пообщаться. Можно это увидеть своими глазами и почувствовать. Наверное, поэтому мне так это все важно.
– Сергей, у вас и отец был журналистом, и сын журналист. Как думаете, они какие задачи решали и решают?
С.М.: Папа у меня был человеком сложной судьбы. Он решал задачу справиться с тем, что прожил две жизни, потому что папа был уголовным преступником до какого-то возраста, а потом стал совершенно другим человеком, журналистом, который всех воспитал. Секретарем парторганизации большой газеты «Московские новости». Сын мой, конечно, абсолютно существо этого мира. Он его чувствует, он его знает, наслаждается им. Понимает, как это все устроено. Даже во многом благодаря ему мы имеем то, что имеем. Он нам помогает делать сайт.
А.Я.: В качестве представителя индустрии развлечений.
С.М: Он из глубин индустрии милосердно, снисходительно помогает нам к этому миру прикасаться, и это всегда выглядит комедийно. То есть он говорит: «Вы что, пользуетесь мышью? Сейчас 2018 год».
– Его беспокоит отсутствие смыслов? Он согласен с этим тезисом?
С.М.: Я не знаю. Это надо у него спрашивать. Но думаю, что отсутствие смысла – это его конек. Это то, что он очень тонко и правильно чувствует. Это среда его обитания. То, чем он владеет виртуозно.
«Много правильной жадности»
– Почему вам интересно заниматься бюллетенем «Кровь5»?
А.Я: Потому что здесь мы сами себе хозяева в творческом плане. Мы можем сами ставить задачи и сами их виртуозно выполнять.
– Мне рассказала ваш приглашенный редактор Снежана Каратаева о многообразии форм.
С.М.: Снежана и есть многообразие форм.
А.Я.: Каждый месяц мы выбираем приглашенного редактора из числа потенциальных доноров из разных городов и стран. И эти люди, на мой взгляд, представляют гораздо больший интерес для журналистики. Они, может, и не очень хорошо владеют формой, стилем, но для этого существуют редакторы. То, что они говорят, гораздо важнее. Для меня большое удовольствие с ними со всеми работать, потому что я не вижу ничего подобного сейчас в других проектах.
С.М.: По мне, в их проговаривании мира много правильной жадности и свежести. Каратаева – для меня открытие. К сожалению, среди профессионалов уже не найти такой жадности. Недавно мы ходили встречаться со студентами факультета коммуникаций, медиа и дизайна ВШЭ. Мы хотели с ними вместе придумать проект, посвященный теме крови. Мне казалось, что, если вы учитесь, развиваетесь, то пофантазируйте и сделайте что-то в разных жанрах. Будет, по крайней мере, прикольно.
А.Я.: Сделайте комикс, напишите поэму…
С.М.: Все, что угодно. Но ни один человек не сделал ничего. Они пришли, как на лекцию, получили за то, что выслушали меня, скучного и нудного человека, так называемый кредит. Но это не привело ровным счетом ни к каким результатам. К счастью, находится Снежана Каратаева, она жадно смотрит на людей. Для нее это магия. Она сейчас фонтанирует. Это потрясающее зрелище.
А. Я.: Я с огромным удовольствием буду работать со Снежаной, с поваром из Перми. С ними гораздо больше сотворчества, энергии, да и веселья больше, удовольствия от работы, чем во всей этой убогой современной журналистике.
Если вас интересует благотворительность, вы хотите разбираться в новых технологиях, читать экспертные интервью с яркими фигурами в мире НКО и помогать с умом — подписывайтесь на секторную рассылку Милосердие.РУ. Чем больше мы знаем, тем лучше помогаем!
«Журналистика – узкая клановая профессия»
– В «Большом городе» ведь тоже работали не журналисты?
С.М.: Там были журналисты высококлассные. Был Дранников, была Пищикова. Раз в неделю 64 полосы – это большой объем работы. Вы можете иметь дело только с профессионалами, иначе ничего не сделаете. Но мы действительно были притягательны для разных людей. Мой бывший водитель Алексей Макаров стал журналистом и телеоператором. Он делал острую стенгазету «Колючка» – раз в месяц критиковал позднюю сдачу материалов. Полковник милиции у нас был…
– А Владимир Яковлев в «Коммерсанте» как делал?
С.М.: У Яковлева был совершенно другой подход. Он утверждал, что журналистом может стать кто угодно, его можно научить, как зайца играть на барабане. Я так не считаю. Я считаю, что это очень узкая клановая профессия. Все в ней видны, как на ладони. Они могут называть себя журналистами сколько угодно, но таковыми не являться. Это тяжелый, высокопрофессиональный, изнурительный труд. Далеко не каждый может им заниматься. Нельзя кого-то научить быть журналистом. Ты либо журналист, либо нет. Поэтому история «Коммерсанта» и всех детей этого гнезда никогда не была мной любима. Там работали яркие люди, но я никогда не читал ни газету «Коммерсант», ни журналы, носившие в себе эту концепцию.
– А что отличает настоящего журналиста?
С.М.: Боюсь, не смогу формализовать. Я так много времени провел среди этих людей, что мне это не нужно. Но я совершенно убежден, что это а) профессия, б) специфическая профессия, в) сложная и интересная работа.
– Снежана Каратаева создана для такой работы?
С.М.: Абсолютно. Она изначально видит и слышит больше, чем среднестатистический человек. Но мне кажется, что это не благоприобретенная вещь. Это в некоторой степени наказание. Человек, который слышит больше, чем окружающие, в значительной степени страдает, потому что 2/3 всего этого слышать не хотелось бы. И вот ты либо мучаешься с этим и не знаешь, куда приложить, или реализуешься, например, в журналистике. Считается, что это поверхностное занятие. Наверное… Но ты перемещаешься не так, как окружающие. Ты бываешь в большем количестве мест. Ты оказываешься в городе и за три дня узнаешь его лучше, чем те, кто там живет целую жизнь. Это твое природное свойство.
«Фокус не в количестве»
– Для вас имеет значение, сколько вас читает человек – 19 миллионов или 90 тысяч человек?
С.М.: Скажу честно, я не знаю магии этих больших чисел. Мне-то кажется, что фокус не в количестве. Почему-то я всегда был не то защищен, не то закрыт от этой информации. Я пытался много раз увидеть, как читают то, что я делал. Даже пробовал у ларьков стоять и смотреть, кто покупает журнал «Новый очевидец». Но у меня никогда не получалось. Когда «Крокодил» лежал на заправках и стоил бешеных денег, я ни разу не видел, хотя всегда приглядывался. И в какой-то момент просто перестал этим интересоваться. Подумал, что, наверное, раз я этого не знаю, значит, для меня это не имеет значения. Мне кажется, что какие-то сообщения будут прочитаны потом. Про «Крокодил» я убежден, что он еще просто не прочитан. Про него я почему-то точно знаю, что туда что-то было заложено. Может, я до сих пор сам не знаю что.
Меня сейчас больше заботит то, что удалось сделать сайт. Сейчас нам надо его перезапустить в новом дизайне, понять, что это механизм, что мы умеем им пользоваться, что мы наладили периодичность.
– У вас есть рассылка?
– Да, мы делаем рассылку по базе данных потенциальных доноров регистра. Но мы рассчитывали, после того, как с сайтом более-менее устаканится, создавать базу своих подписчиков. И уже сделали что-то наподобие клуба редакторов проекта – закрытую группу в WhatsApp для обсуждения тем, решений, идей, связанных с развитием истории.
– Снежана сказала, что Алексей стихи пишет.
А.Я.: Да, мы с Сергеем пишем стихи. Перевели с армянского басню, повесили ее на сайте. А также литературно обработали северный эпос и тоже опубликовали.
– В принципе, у проекта нет никаких границ – жанровых, географических?
А.Я: – Мы к этому стремимся – к полному отсутствию границ.
Русфонд: врачи не пользуются Национальным регистром доноров костного мозга
