Примиренные смертью
Сестра милосердия Лидия Захарова вспоминала о своем участии в Первой мировой войне:
«В одном месте наткнулась на странную группу. Схватившиеся в рукопашную русский и немецкий солдат были убиты наповал разорвавшимся около них снарядом. Так они и лежали, сжав друг друга в объятиях, недавние враги, примиренные величавою смертью…
Есть известный предел, достигнув которого человеческая мысль уже не может воспринять более ужасного, как намокшая губка не всасывает больше воды. Мысль эта, кажется, не моя, но помню, что только во время пребывания в закоулках германских окопов я сознала все ее глубину и изумилась тому, как верно понял человек, высказавший ее, капризную и многогранную человеческую природу».
Первое желанье – хорошего мира, который бы стоил всех тяжких жертв войны
Одна из первых милосердных сестер, Екатерина Бакунина, помогала хирургу Н. И. Пирогову в Крымской войне в 1854–1855 годах; в Русско-турецкую в 1877–1878 годах вместе с отрядом Красного Креста была на Кавказском фронте:
«Очень было тяжело ходить по Севастополю и встречать отряды, которые идут на батареи. Они идут бойко, весело, но за ними три или четыре человека несут носилки. Сердце так и сожмется, и подумаешь: „Для которого это из них?«» – писала Бакунина из Севастополя в 1855 году.
Тифлис, 12 июля
«Думаю, что это письмо придет перед самым Новым годом или немного позднее, итак, поздравляю от всей души. Первое желанье – хорошего мира, который бы стоил всех тяжких жертв войны.
Ведь что ни говори, а ужасное дело – война. Хотя мы ее видим теперь издали, но все же всякий день нам видны ее грустные последствия: страданье, смерть, болезни, разорение одних, бессовестное наживание других и проч. и проч.
Второе желание: вам всем и нам тоже – здоровья, радостного возвращения и отрадного свидания.
…В Сочельник ходила ко всенощной в нашу маленькую церковь, которая почти что в вертепе. У обедни церковь была битком набита».
Дальше, читая письмо Екатерины Бакуниной, обнаруживаешь потрясающий исторический факт: в российских госпиталях были целые отделения для раненых врагов, за которыми ухаживали наши сестры милосердия:
«После обеда и я пошла в турецкое отделение; теперь больные лежат хорошо, на кроватях в больничном белье – да их всего 38 человек. Я купила 10 фунтов кишмиша, и надо было видеть детскую радость этих полудиких людей, которых ты, не знаю почему, воображаешь себе такими страшными.
Переводчик им сказал, что, так как у нас сегодня большой праздник, то я пришла их угостить. У них страсть к кишмишу, говорят, что в Карсе возле орудий, из которых турки стреляли, нашли груды кишмиша».
25 декабря
«Пожалуйста, не думай, что турки нам внушают хоть малейший страх, страшно то, что переполняют наши госпитали, а ходить за ними непросто, не можешь растолковаться, лекарство они с трудом принимают; грязные, покрыты насекомыми, вертят все себе на голову, снимают для этого наволочки с подушек.
Теперь уже и в Делижанском госпитале есть турки, лежат они в 5-м отделении; в кибитках очень слабые».
Делижан, 26 октября
Вся Европа идет на нас
«Слухи ходят самые тревожные, иные рассказывают, что вся Европа идет на нас и вся Азия тоже, и даже половина Африки! Другие только говорят, что, наверно, европейская война. И как все эти слухи печально действуют на наших больных. Первые слова, как только войдешь в отделения: „А что, сестрица, говорят, Англичанка поднимается, как же не стыдно, сватья на свата!« Ужасно как это всех волнует. (Английские монархи были в прямых родственных отношениях с Российскими монархами. – Ред.)
Только я думаю, многие смотрители, комиссары, интендантские, провиантские, комиссарские чиновники, воинские начальники и подрядчики слушают это все с другим чувством, им так теперь выгодно: Ils font tous leurs choux gras (они жируют – фран.). Да это и очень удобно, много есть постановлений, которые так и сделаны, чтоб donner carte blanche (дать карт-бланш. – фран.), на разные приобретения, например: стирка белья – платится подрядчику по 8-ми и по 10-ти копеек с человека в сутки, смотря по тому, как условились, больные едут в транспорт в своем белье (да еще и не мытом); пять дней, пока они едут до Тифлиса, они считаются при госпитале, из которого отправлены, и подрядчик получает деньги за стирку!!
Надо послушать, что только здесь рассказывают о разных проделках и сделках, которыми очень скоро обогащаются. В один день, на покупке овса для казны, умеют приобретать десятки тысяч».
Делижан, 25 марта
Тяжело, противно, отвратительно!
«Узнала, что покойников из всех госпиталей по 7 и 10 дней не хоронят за неимением гробов. Отыскала унтер-офицера, который при этом, и спрашиваю его: „Есть ли гробы?« Ответ: „Коли привезли, так есть«. Иду сама в этот сарай и нахожу 28 покойников, лежащих самым безобразным образом (духу не было, потому что мороз). Привожу туда смотрителя № 29-го и говорю ему, что обязанность старшей сестры посещать покойницкие и что это так противно, что они, наконец, доведут меня до того, что я напишу об этом…
Сегодня отправили таких слабых, что и вспомнить ужасно. На возражение доктора против этого генеральского, но вовсе негуманного приказа отправлять слабых, Его Превосходительство повторил: „Отправляйте«. – „Умрут в дороге«. – „Ну и умрут, так все равно«.
Но каково умирающему, когда с кровати его перенесут на тряский фургон и везут по каменистой дороге, и это делается и говорится так равнодушно, что силы нет.
Тяжело, противно, отвратительно. Доктор, отстаивающий слабых и умирающих против генерала, кончил тем, что исполнил этот противный ему приказ.
Турок также всех отправили, и между ними были очень слабые».
29 декабря
«Ты спрашиваешь, радуются ли здесь победе – радуются и очень радуются, надеются взять Эрзерум, Карс и Батум. Последний очень нужен, как хороший порт, которого на Кавказе нет, и это очень бы устроило коммерческие дела Кавказа».
Делижан, 22 октября
Неизвестный жертвователь
«Вчера я получила 20 тюков из Петербурга от Дамского петергофского общества, все присланное очень хорошо, белье – и постельное, и рубашки – отличное. Пуд чая, несколько голов сахару, как это отрадно! Можно еще больше давать, особенно самым слабым. Если б я знала, кого именно благодарить за эту присылку, я бы сейчас написала. Теперь у нас и сени, и все свободные места в комнатах завалены тюками, заставлены ящиками».
12 октября
Радуются как дети
«Как было весело разбирать тюки, присланные графиней Ольгой Федоровной Корфу, вытаскивать теплые нагрудники, красные нарядные фуфайки и, наконец, чулки, в которых мы так нуждаемся. Как приятно думать, что мы можем всем этим утешить наших безвестных героев, которые после своих подвигов, и промучившись сначала в отряде, потом в Александрополе и, наконец, у нас при выписке из госпиталя, чтоб возвратиться в отряд, где, может быть, на этот раз ждет их уже не рана, а смерть, радуются как дети, получив фуфайку, чулки или даже совершенно необходимую им рубашку.
Надо видеть, в каких ужасных рубашках приезжают иные, особливо теперь, когда транспортировка идет очень ускоренная. И как приятно, когда можешь оборванную, окровавленную одежду заменить чистой и теплой. Очень приятно также закутать в теплую рубашку и тех несчастных, которые так ранены, что их транспортируют далее, и они будут представлены в неспособные, а иной из них будет страдать всю жизнь. Как отрадно хоть чем-нибудь их утешить и облегчить трудность теперешнего зимнего пути».
Делижан, 18 ноября
Чего это стоит?
«Там очень холодно. Но один проезжий рассказывал, что кибитки отлично устроены, с печами, что наши стоят в лесу и поэтому дров у них много, что снега такие, что ни нашим, ни туркам двинуться нельзя. Турки стоят в чистом поле или на горе и мерзнут сотнями. Когда же этому будет конец?
Мы только знаем, что Плевна взята, но как? Чего это стоит? Мы еще не читали. Главное – какой результат? А ведь верно много полегло и много раненых».
11 декабря
Тиф
«Придешь в госпиталь, видишь, что не принесено лекарство, спрашиваешь: отчего же это? где же фельдшер? который был всегда так аккуратен. Отвечают: да он со вчерашнего дня слег. Ищешь давно знакомых служителей, тот же ответ. Больны! Пойдешь их отыскивать на койках в верхней зале, где лежат больные, и рад, коли найдешь там, а то ходишь, ходишь, и вам скажут: отнесли во флигель в слабое отделение – а там: Lasciate ogni speranza e voi che’ntrate (оставь надежду всяк сюда входящий. – итал.) Но, однако, были и там случаи выздоровления, и как тогда тому радуешься.
Теперь уже недели две как все-таки стало легче, и только бы нам не привозили из Александрополя, тогда можно надеяться, что собственно у нас в Делижане тиф прекратится».
«…В Караван-сарае совсем другая растительность, в садах есть виноград. Весь аул расположен по скату горы. Ходить сестрам из сакли в саклю довольно затруднительно, а при дожде будет и очень трудно – грязь здесь невылазная; постоянно встречаешь огромных буйволов и целые стаи собак. Но сестры принялись за дело весело и усердно; доктора очень ими довольны».
Акстафа, 16 марта
Бесконечные страдания
«Дождь шел безостановочно, и грязь была неимоверная, нога вязла выше подъема, платье было совсем мокрое. Пришла в саклю – камелек пылает, но дым валит из него страшный, тогда только сноснее, когда откроешь окошко; но по крайне мере тут сухо. Пришли сестры, и мы могли снять сапоги и отдать просушить наши платья казаку Василию (я нахожу теперь, что можно казаком совершенно заменить горничную).
Сестра Солодовникова была очень рада ночлегу в теплой и сухой комнате, но это последнее скоро изменилось, начало капать в двух-трех местах, потом закапало чаще и чаще, а к утру в половине комнаты шел дождь, а на земляном полу стояли лужи.
…В обоих госпиталях все приготовлено исправно на назначенное число больных, но их нет. Где же они? …Рассказывают, что транспорт был веден отвратительно; офицер, фельдшер (доктора не было) и унтер-офицер – все пьянствовали, и в таком положении они попались каким-то ревизорам, и им будет худо (да и за дело!)
Наконец все устроилось, и я ушла домой усталая не физически, но морально от этого бесконечного страдания. Господи, неужели это все опять впереди? Неужели опять война? Сегодня почта не пришла, нет газет, мы ничего не знаем».
12 апреля
Пасха
«Христос Воскресе!
Я не хотела, чтоб сегодняшний день прошел без того, чтоб я вам не написала этих священных для нас слов – а времени совсем нет. Встретили мы праздник, как следует, в церкви. Потом сестры №№ госпиталей у нас разговелись.
Потом пришли к нам священник и несколько докторов. А я спешила идти в 1-е и 3-е отделения нашего делижанского госпиталя (2-е ассенизируется), чтоб поздравить больных с праздником. Говорила им: „Христос воскресе!« и могу сказать, что почти из гробов мне отвечали: „Воистину воскресе!«
Очень много слабых, истощенных. Нам их оставляют сквозные транспорты.
Но и в праздник пришлось делать замечания. Сегодня для всех больных должны быть пасхи (по нашему – куличи) и дается по два яйца; в одном госпитале куличи были очень хороши, белые, как следует, а в других двух из самой плохой муки. Но больные в выгоде, потому что им будут печь вторично и теперь, наверно, хорошие».
16 апреля
Душой устала
«Душой устала, видя постоянно все эти страданья, которые еще увеличиваются от нерадения, от странных распоряжений и, что еще тяжелее, от злоупотреблений. Смотреть на все это и чувствовать, что ничем не можешь помочь, – истинно мучительно».
21 апреля
Здешние солдаты
«Твои мечты найти здесь из солдат работника к нам в деревню так и останутся мечтами, они неисполнимы. Во-первых, потому что все здешние солдаты из далеких от нас губерний, очень обильных и хлебородных, особливо против нашей. О наших линейных казаках и говорить нечего – они владеют десятками, если не сотнями десятин земли.
Во-вторых, молодые солдаты или уже будут признаны совершенно неспособными, или отпущены на поправку. Они недавно поступили на службу и рвутся домой. Если б ты видела, сколько я пересылаю писем; вот уже теперь восьмая сотня. В-третьих, призывные: порядочные почти все женаты, имеют семейства; остаются плохонькие: но они-то и здесь много делают нам хлопот – воры и пьяницы.
Сейчас прочитала в „Обзоре« Англо-Турецкую конвенцию. Прочла „Московские Ведомости« – 1, 2, 3 июля и нахожусь точно под давлением кошмара. Что ж это!? В договоре между Англией и Турцией сказано, что мы не можем иметь ни Карса, ни Ардагана, на конгрессе нам их отдают. Бисмарк поздравляет с миром! Катков пророчит войны! Не знаешь, что думать, чего ждать».
13 июля
Просто душа надрывалась
Сестра милосердия Юлия Вревская во время Русско-турецкой войны писала своей родственнице:
«Не можешь представить, что у нас делалось – едва успевали высаживать в другие поезда… стоны, страдания, насекомые. Просто душа надрывалась. Мы очень устали и когда приходили домой, то, как снопы, сваливались на кровать. Нельзя было писать, и давно уже не читала ни строчки, даже газеты, которые у нас получает Абаза. На днях у нас при передвижении поездов у барака раздавило рельсами двоих раненых; я не имела духу взглянуть на эти раздавленные черепа, хотя беспрестанно должна была проходить мимо для перевязок в вагонах…
…Но солдаты страдают ужасно. Сегодня утром видела Горчакова, очень потолстел, постарел, но по-прежнему очень мил, но едва держится на ногах. Много тут петербургских знакомых, но не видаю никого: у меня заняты мысли другим.
Заказала сегодня себе большие сапоги, надо завтра купить и еще кое-что теплое; я решила пробыть сестрой милосердия всю зиму; по крайней мере, дело, которое мне по сердцу. Жизнь тут ужасно дорога».
Держать челюсти при трепанации было мучение
Сестра Татьяна Варнек оставила свои воспоминания о Первой мировой войне:
«Оперировали три раза в неделю, по утрам. Присутствовали все врачи, операционная сестра и все четыре перевязочных. Оперировали одновременно на двух столах. Подавали две сестры: операционная – старшему врачу и старшая перевязочная – на другой стол, где оперировал один из врачей. Остальные три сестры были: одна на „барабанах« и две – „на челюстях«. То есть первая открывала барабан со стерильным материалом, а другие держали челюсти больного при наркозе. Я обыкновенно держала челюсти у больного, которого оперировал старший врач.
Я никогда после не видела такого священнодействия и такого напряжения у всех присутствующих, начиная с врачей и кончая санитарами: каждое движение было точно рассчитано и изучено. Тишина была полная. Изредка слышались слова оперировавших врачей и звук инструментов, все это иногда прерывалось гневными выкриками Томашевского, который без этого работать не мог: подала ли сестра не совсем тот инструмент, о котором он думал, замешкались на какую-нибудь долю секунды она или ассистент или дрогнула под моими руками трепанируемая голова, Томашевский сердился, кричал – и снова тишина.
Держать челюсти при трепанации было мучение, особенно если голова лежала на боку: пальцы затекали и замирали. И как удержать, когда врач начинает долбить?
Раза два был случай, когда Томашевский запустил инструментом в очень опытную операционную сестру. Впоследствии, уже в Константинополе, я была самостоятельной операционной сестрой у профессора Алексинского, который оперировал очень быстро, но как спокойно: никогда не только криков, но даже замечания!
В госпитале мы работали каждый день, с утра до вечера. По окончании перевязок мы могли быть свободны, но они никогда не кончались раньше 7–8 вечера, и поэтому мы не имели свободных часов отдыха».
При подготовке статьи были использованы следующие книги:
- Варнек Татьяна. Воспоминания сестры милосердия. – М.: Издательство «АСТ», 2014. – 320 с.
- Захарова Лидия. Дневник сестры милосердия : На передовых позициях : [1914-1915 гг.] / Лидия Захарова. – [Петроград] : Б-ка Великой войны, 1915. -173 с.
- Письма сестры милосердия Екатерины Бакуниной сестрам в имение Казицино Тверской губернии из Дилижана в годы Русско-турецкой войны 1877–1878гг.
(Публикуется по изданию: Сборник военных рассказов, составленных офицерами-участниками войны 1877–1878 гг., том II. Издание Кн. В. Мещерского, СПб, 1879.)
- Сестра милосердия – баронесса Ю. П. Вревская. К вопросу создания художественного образа – Язык и текст – 2022. Том. 9, № 1.
Военные письма сестер милосердия
Коллажи Оксаны Романовой
