Круглый стол на тему «Усыновление — дело для всех?», организованный православным журналом «Нескучный сад», прошел 15 мая в рамках выставки-ярмарки «Храмы и монастыри — основа духовного возрождения России». Публикуем в некотором сокращении выступлений его участников.
О том, чему и как учат в московской «Школе приемных родителей», говорил АЛЕКСЕЙ РУДОВ, руководитель проекта «К новой семье», один из инициаторов создания Школы:
— Когда в нашей семье появился усыновленный ребенок, директор приюта попросил меня помочь с созданием школы. Я сказал, что готов выделить деньги, найти людей, а потом передать это все в его руки. Но когда дело поднимешь, потом бросать тяжело. Поэтому школа существует уже шестой год и через год после ее открытия мы пришли к тому, что просто учить людей, которые приходят – мало. Тогда и возникла идея создать проект «К новой семье», задача которого состояла в активном привлечении граждан к вопросам семьи, социальной рекламе, организации помощи государственным структурам. Там не всегда люди ленивы, просто огромное количество дел и многообразие функций мешает нормальной работе. Есть понимающие люди, с которыми можно сотрудничать.
Для нас было очевидно, что необходимо помогать тем, кто хотел бы взять ребенка в семью. Но вначале мы не представляли, как это делать. Сейчас, когда прошло 4 года, ситуация проясняется. Мы стараемся работать «снизу» и «сверху», — то есть, как с гражданами и общественными организациями, так и с органами опеки, начиная с самого высокого уровня. Сейчас мы работаем с Государственной Думой, Министерством образования и Советом Федерации. Выпускаем газету журнального формата, которая выходит ежемесячно, на нее можно подписаться. Газета ориентирована на людей, которые еще не приняли решения об усыновлении, и которым необходима достоверная информация по этому вопросу. Родителям, которые собираются усыновить ребенка, мы предоставляем возможность консультаций — не со специалистами, а просто с опытными родителями, которые приходят туда прямо с детьми. Многим начинающим очень важно посмотреть не только на детей, а на семью в целом.
Школа приемных родителей
Наша «Школа приемных родителей» работает в два потока и в два семестра. Раньше был большой серьезный курс в 72 часа, состоящий из юридической, медицинской, психокоррекционной, педагогической частей. Сейчас «учебный» процесс разделен на два этапа. Первая часть – это педагогика, психологические тренинги. Здесь говорится о том, как общаться с ребенком, прорабатываются проблемы собственной семьи, т.е. происходит первичная подготовка. Затем следует юридический и медицинский разделы, они очень краткие – 36 часов.
Когда люди берут детей, они заняты первоочередными задачами: оформлением документов, судами, бытовыми проблемами. В это время они просто не воспринимают какое-либо обучение. А вот когда они уже возьмут ребенка, появляются вопросы, проблемы: что делать? Начинается самый сложный период. Поэтому второй курс поддерживающий, он проходит раз в неделю. В выходные можно приходить с детьми. Существуют и консультации по телефону, в случае необходимости специалисты — психологи, юристы — могут выехать на дом.
Вопросов возникает много: «хотим взять еще одного, а как? Поладят ли дети между собой?» Приходят люди, у которых ребенок усыновленный, а они хотят взять на опеку, интересуются, какие здесь особенности? У третьей пары у ребенка начался подростковый возраст, у кого-то — вопросы, как строить взаимоотношения с кровными родителями, родственниками усыновленного ребенка. Наша школа работает в формате семинара: вопросы, ответы, обсуждение. Приходят опытные родители, общаются, тут же рядом специалисты, которые могут прокомментировать какие-то моменты.
Один из самых острых вопросов — вопрос наследственности. Здесь нас консультируют специалисты: биолог, невропатолог, психиатр и психолог. Основной вопрос родителей: передаются ли по наследству черты характера, тип поведения, определенные наклонности? Мы издаем специальные брошюры, где наши специалисты подробно на все эти вопросы отвечают.
Социальная реклама
По социальной рекламе сейчас ведется достаточно большая работа. Издается газета, где подается необходимая информация, даются объявления, адреса. Существует такая вещь, как информационная блокада: люди, взявшие ребенка, часто это скрывают, боятся обсуждать непростую тему. Мы и наши родители понимаем важность и необходимость свободного обсуждения этой проблемы. Наши родители стараются об это говорить. Сейчас мы делаем специальный опрос у нас на сайте, и в газете, есть радиопередача «Детский вопрос», она выходит по субботам на «Радио России». Информации о том, как взять ребенка, сейчас много. Людей, которые бы сказали, что они не знают, как это сделать – не более 15 процентов. Гораздо больше тех, кто не понимает где ребенка взять? Они просто боятся пойти в органы опеки. Потому что есть представление о чиновнике, который будет их ругать-шугать, они не выдержат, расплачутся и уйдут. Поэтому у нас в школе есть тренинг на тему: как разговаривать с чиновниками, не сбежать в самый ответственный момент и не расстроиться. Поэтому очень важной здесь представляется работа с органами опеки и PR, разъяснения, как работать с людьми, как не давить на них.
Отношения с властью
Как показывает наш опыт, основная проблема «наверху» не в дефиците реальной информации, а в отсутствии человека, который бы мог вести эту проблему на серьезном уровне, мог убедить Минфин в том, что воспитание в детских домах экономически нецелесообразно. Пока вся инициатива идет «снизу». Например, программа «Дети сироты – дети России», в которой говорится о необходимости не просто финансирования детских домов, но и перемене всей системы, переходе на семейные детские дома, делается на низовом уровне.
На мой взгляд, наша задача состоит в том, чтобы донести до всех чиновников, работающих в этой системе, что очень благое дело — содержать сироту, и это решает проблемы содержания его в детском учреждении, но не решает проблемы самого ребенка, живущего в детском доме. То есть, может, отчасти, и решают до 18-20 лет, а потом говорят: ну все, я свою часть забот выполнил, а дальше…
О православных курсах усыновителей и воспитателей — ИРИНА ВЯЧЕСЛАВОВНА СОЛОВЬЕВА, сотрудник Комиссии по Церковной социальной деятельности г. Москвы, руководитель курсов:
— Мы стараемся привлекать специалистов и профессионалов из Богословского и Педагогического университетов, специалистов психологов из 19-го детского дома. Главное отличие наших курсов от той организации, которую представляет Алексей Рудов, состоит в мотивации ее слушателей. К нам приходят и говорят: мы хотим сделать что-то доброе, или мы делали аборты и, усыновив ребенка, таким образом хотели бы искупить вину перед Богом.
У нас читают лекции священники. Курс называется «Духовная основа милосердия». Основная мысль этого курса такова, что не столько мы благотворим этом ребенку, которого мы усыновляем или удочеряем, сколько этот ребенок благотворит усыновителям.
Результат у нас небольшой. С прошлого курса был всего один усыновитель. Но это зерна, которые падают, а когда они взрастут, неизвестно. Мы не ставим цель, чтобы все наши слушатели взяли себе детей. В нашем приходе есть такая женщина, ее зовут Татьяна Владиславовна Свешникова. У нее под опекой находятся сейчас 5 детей. В свое время было 7, две девочки уже «выпустились». Но без помощи храма она, конечно же, ничего не смогла бы сделать. И тут встает другой вопрос. Может, это неудачная аналогия, но как в войну существовали так называемые дети полка, так и сейчас могут существовать «храмовые» дети. Единственное, что для этого нужно – найти человека в приходе. Потому что приход сейчас – это одна из немногих стабильных единиц в обществе. Если раньше, до революции, крестьянскими детьми-сиротами занималась крестьянская община, бравшая ребенка на свое попечение, то в городе такую аналогию можно найти только в приходе.
В Москве на сегодняшний момент около 600 храмов и если каждый приход возьмет по 2-3 человека на свое содержание, а можно и по 10, то это будет большая цифра. Формы такого «усыновления» могут быть любые. Но главное, чтобы община поддерживала этого человека.
О том, почему в российской глубинке вместо усыновления пришлось создавать православный детский дом, рассказала ТАТЬЯНА ВЛАДИМИРОВНА СКЛЯРОВА, зав. кафедрой социальной педагогики Свято-Тихоновского Богословского университета.
— Я пятый год работаю в Свято-Тихоновском гуманитарном университете (бывший Богословский институт) и несколько лет заведую кафедрой социальной педагогики. Одна из важнейших наших задач состоит в подготовке педагогов, которые имеют высшее педагогическое и высшее богословское образование, для работы с детьми-сиротами. Конечно, мы анализировали исторический опыт.
В теории педагогики существуют всего три типа воспитания: религиозное, социальное и семейное воспитание. Все остальные – это уже производные этих трех типов. И семейное воспитание – та основа, та теплица, где вырастает личность человека. Какие могут быть еще другие организации, даже пускай приход, даже община? Могут ли они обеспечить достойное воспитание, достойное становление для ребенка, который лишен своей семьи. Наше знакомство с Ковалевским детским домом (Костромская обл.) под руководством о. Андрея Воронина перешло в долговременное сотрудничество, и наши студенты уже несколько лет работают у него на практике, знакомясь с его опытом.
Но первоначальная идея о. Андрея состояла именно в оказании духовной помощи семье, в которой есть проблемы, которая не может заработать, имеет много детей, где женщина в силу обстоятельств не может работать. В городе Нерехта Костромской области соединились уникальные обстоятельства: безработица начала 90-х годов, массовый распад семьи, женщины, которые не могут выйти замуж. И о.Андрей обратился по радио ко всем желающим, церковным и нецерковным людям, верующим и неверующим с призывом: возьмите детей-сирот, я, как священник, вам гарантирую психолого-педагогическую, медицинскую, финансовую и духовную помощь. Вы души свои будете спасать таким образом, а мы вам будем в этом помогать. А у вас еще будет идти зарплата и трудовой стаж.
Вот что было предложено. И вот до какой степени разрушены наши души и наше сознание – откликнулась только одна пожилая пара, которая попросила девочку, потом еще одна вдова с двумя детьми взяла на интернатное воспитание трех девочек. И все. Это российский город. Тот город, в котором до 50-х годов не было сирот вообще, даже военные дети все проживали в семьях. И буквально за 30-40 лет произошла такая деградация.
Детский дом священника Андрея Воронина
Идея детского дома о. Андрея, что называется, компенсирующая. Этот детский дом существует на огромное количество пожертвований и вложений. Я привезла несколько дисков с фильмом. Здесь можно увидеть, что у детей, которые действительно выздоравливают, восстанавливаются, глаза другие, поведение другое, все другое. Это дети, которые готовы создать свою семью. Существует конечная цель в воспитании ребенка-сироты: он должен стать способным создать свою семью. Ошибочно думать, что Церковь в монастырских приютах готовит детей для монашеского подвига. Наша задача такова: вырастить человека, который смог бы сам на жизнь заработать, создать семью, не отдал бы своих детей в детский дом, а сам воспитал их. И для того, чтобы 40 мальчиков, которые живут у о.Андрея, были так воспитаны, создан уникальный проект детского дома.
Принцип организации детей-сирот в доме о. Андрея семейный. Батюшка говорит: «Раз в семьи не взяли, то создадим семьи в детском доме. У о. Андрея восемь семейно-воспитательных групп. Если братья есть, то они обязательно находятся в одной группе, где есть мальчики разного возраста, у каждого своя кровать, своя комната и все прочее. Здесь есть профессиональный спортзал с прекрасными спортивными снарядами, со специалистом по спортивным единоборствам. Устраиваются походы. Тому, что делает отец Андрей, научить невозможно. Потому что у него опыт альпиниста, опыт спелеолога. Когда у его мальчиков начинаются проблемы подросткового периода, о. Андрей ведет их в горы. Уводит на месяц в снега, льды, пещеры, и там продолжается мужское воспитание. В 2004 году 19 августа в праздник Преображения 7 ребят вместе с о. Андреем поднялись на восточную вершину Эльбруса. Была отслужена первая в мире Божественная литургия на Эльбрусе, где ребята вместе с батюшкой молились о всех сиротах, о всех нас. Дети сами сняли фильм о своем походе. И ведь это все требует больших финансовых и организационных вложений. Это подвиг. Сотрудничество с о.Андреем показывает удивительную вещь: педагоги, которые работают в этом детском доме, – это люди, которые приходят служить детям.
Опыт о. Андрея может многому научить. В своем детском доме он использует продуманный режим и структуру: педагог, работающий с детьми в этих семейно-воспитательных группах, так называемая «дежурная мама», выходит на 12 часов. В 8 часов вечера приходит и в 8 часов утра освобождается. Задача этой мамы — организовать процесс самостоятельной деятельности детей: они должны сами готовить, сами за собой стирать, убираться, выполнять каждый свою работу. То есть, педагог должен постараться передать ребенку весь необходимый комплекс знаний и навыков, который тот мог бы использовать в своей жизни в будущем.
О патронатном воспитании и об особенностях детдомовских детей — психолог детского дома № 19 МАРИЯ ВИКТОРОВНА КАПИЛИНА:
— Я хотела бы назвать две цифры. Сейчас в России количество детей-сирот такое же, как после Великой Отечественной войны, только без всякой войны Никто не ведет статистику, сколько детей погибает ежегодно у нас. У нас нет судебных преследований до их пор за сексуальное насилие в семье. Но дело в том, что это реальность. И всем известно, что дети в детский дом попадают уже в крайней ситуации. Совсем незначительное количество детей являются фактическими сиротами, большинство из них сироты социальные, то есть, сироты при живых родителях. У части детей и вовсе не определен статус. Например, их родители тяжело психически больны, но они не лишены родительских прав. Или родители в тюрьме. Причем преступления бывают самые разные.
За 10 лет существования нашего детдома у нас побывало 300 детей. В настоящее время 132 ребенка находится на патронатном воспитании. Остальные из этих 300 частично возвращены в кровные семьи. Но это редкий случай, когда удается вернуть ребенка в родную семью, у нас есть отдельная служба, которая работает в этом направлении. И это счастье. Потому что наша задача состоит не в том, чтобы посмотреть на семью и сказать: да, она нехороша, сейчас мы ребенка заберем и найдем ему что-то получше. Лучше родной семьи для ребенка нет ничего на свете. И для него быть изъятым из родной семьи означает тот факт, что быть любимым родными родителями — невозможно. Это страшная вещь для детей. И вот с этим приходят к нам дети. И у них, безусловно, есть особенности. Я не буду сейчас говорить про вопросы наследственности, или про психологическую специфику детей. Для наших специалистов: воспитателей детских домов, психологов, социальных работников, для всех помогающих, просто соседей, не говоря уже о приемных родителях, очевидны две вещи: первая – глубинная подорванность доверия к жизни, к людям и веры в самих себя. Второе: сломленность естественного, данного каждому человеку Богом стремления к позитивной самореализации, к преодолению трудностей, к нормальной жизни. И, наверное, самая тяжелая наследственность не физическая, а психическая, социальная, которая передается не физическим путем, а какими-то иными путями. Это то, с чем приходится иметь дело усыновителям, приемным родителям, что ложится всей тяжестью сначала на детей, а потом на тех, кто берет их в свою жизнь.
На Западе с 50-х годов прошлого века не существует детских домов. Дети живут в семьях. Важным считается не просто предоставить ребенку стол и кров, а дать ему возможность быть сыном или дочерью, братом или сестрой, дать реальный образ семьи, нормального человеческого общения. Ведь чтобы ребенок родился, нужны два человека, мужчина и женщина; чтобы ребенок вырос, они тоже должны оставаться вместе. И смысл брака также и в том, чтобы воспитать этих детей.
Семья служит ребенку психологической «утробой», которая защищает, питает, научает его до того момента, когда он сможет жить самостоятельно. И никакой детский дом, как бы прекрасен он ни был, этого не заменит. Это вынужденная мера, когда один или два прекрасных человека берут 40 детей, которым некуда деться. Замечательно, когда есть хоть что-то. Но каждому ребенку нужна своя семья. И таких детей гораздо больше, чем взрослых, чувствующих расположение и решимость это на себя взять.
И поэтому людям, принимающим такое мужественное решение, необходимо помогать. И такая помощь нужна на всех этапах усыновления. Идея патронатного воспитания как раз и состоит в организации информационных компаний, поиске родителей, привлечении людей к системе воспитания детей. У нас уже в течение 10 лет ведутся тренинги по подготовке родителей, смысл которых — в самоотборе: люди начинают понимать, что такое приемный ребенок, лучше разбираться в своей мотивации, адекватнее оценивают свою способность к усыновлению. И прекрасно, когда православные люди приходят, чтобы взять ребенка. Потому что вера в Бога – это то, что им помогает делать это не ради себя, не ради того, чтобы долг исполнить или получить что-то от ребенка, а для того, чтобы он вырос нормальным человеком.
Бывает, что люди берут детей в корыстных целях. У нас был мальчик из Ивановской области с последствиями всех мыслимых форм насилия, но при этом душевно очень хороший. Мы искали его семью, и выяснилось, что у него есть в Ивановской области опекунша. Ребенок целый год жил у нас, и нигде не было заявлено о том, что он пропал. А опекунша спокойно получала пособие на ребенка в течение года. У нее было еще шесть детей под опекой, которые просили милостыню. Все бывает в этой жизни.
Подобные службы могли бы отслеживать судьбу ребенка после усыновления, помогать в решении социальных, юридических психологических, материальных вопросов семьи, где живут усыновленные дети. Это очень важно, когда дело касается детей умственно отсталых и детей-инвалидов, которые нуждаются в огромном количестве лекарств, постоянной медицинской помощи. Психологические проблемы возникают сразу после усыновления: все дети хотят в семью, но когда они туда попадают, начинают иногда такое вытворять, чего не делали в детском доме. Почему? Разрыв с кровной семьей для ребенка начинается не тогда, когда его забрали или поместили в детский дом, а именно когда он попадает в приемную семью. Одни родители, другие родители, кто я, чей я? И такие вопросы могут возникнуть в любом возрасте, когда он заново осмысливает все, что с ним произошло.
Родителям бывает сложно решиться рассказать ребенку о том, что он усыновленный. Дети реагируют по-разному. Бывает, хлопают дверьми и уходят. Помощь в таких вопросах нужна не только родителям, но и детям. Прекрасно, когда люди православные берут ребенка, у них есть духовник, который может помочь.
О несправедливом отношении к чиновникам — ОЛЬГА ИВАНОВНА ЛЕВИНА, заведующая сектором социальной сферы муниципалитета Лианозово. преподаватель Академии права при президенте Российской Федерации:
— Я хотела бы попытаться изменить ваше отношение к чиновникам, которые занимаются вопросами усыновления. Я сама мать двоих сыновей, вырастила под опекой двух племянников, сыновей сестры, погибшей с мужем в автокатастрофе. В нашем районе Лианозово есть Крестовоздвиженский храм. Вместе с его настоятелем о.Анатолием мы 5 лет назад создали при воскресной школе «Благовест» группу родителей, которые хотели бы усыновлять детей. Это не опека и не патронат, а именно усыновление. Я считаю неправильным отдавать под опеку ребенка в возрасте до двух лет. Если хочешь ребенка растить, воспитывать и считать своим, надо его усыновить. Сейчас в этой группе учатся 8 родителей, все молодые семейные пары, не мамы-одиночки.
Почему чиновников так ругают? Потому что мы живем все практически в одном районе. Это маленький конгломерат, где все друг про друга все знают. Если человек решается на усыновление, он тысячу раз подумает, пойти к «своему» чиновнику или на другой конец города.
Раньше, чтобы усыновить ребенка, надо было собрать документов с хорошую книгу. А сейчас в наши органы попечительства приносят три бумаги: медицинскую справку, справку о том, что в ГУВД не значится, и выписку из домовой книги о соответствии квартирных условий. Как на основе этих бумаг, я, чиновник, — даже поговорив один, два, три раза, сходив домой, посмотрев все, — могу дать свое обоснованное заключение, за которое я потом должна нести ответственность 75 лет минимум? Правильно говорят, что усыновление в 18 лет не заканчивается. Ведь проблема проявляется и в 24, и в 26 лет, когда дети узнают, что они усыновлены. Поэтому может быть и ругать-то нас очень не стоит, потому что ответственность большая, а работать нам не с чем. Не придумал законодатель, с чем нам работать.
Институт уполномоченного по правам ребенка в Москве создали и отдали уполномоченному Алексею Ивановичу Голованю всю законодательную базу: работайте, создавайте, дайте нам хорошие законы, вы сами бывший детдомовец, вы сами хороший юрист. Но законов-то нет. Выход, прежде всего, в кардинальном изменении законодательной базы, для этого законодатели должны немножечко спуститься к нам на места и услышать нас. Я так благодарна, что вы меня сюда сегодня пригласили!
Будущего у детских домов и у школ-интернатов нет. Но в семью можно передать только здорового ребенка. Не возьмут у нас с вами больного ребенка в семью, никому не нужен этот ребенок. Поэтому для больных детей надо создавать при храмах какие-то специальные приюты. Ухаживать за больными детьми должны люди, которые верят, что могут им помочь. Есть у нас такой Свято-Дмитриевский детский дом семейного типа, на Соколе, очень хороший, я бы даже не назвала даже детским домом. И там организована группа для детей-инвалидов, которых возвращают после усыновления. За три года вернули 10 детей. К сожалению, мы все так заняты своими проблемами, духовность нашего общества еще так мала, что помочь больному ребенку, надеясь устроить его в семью, практически невозможно. Конечно, есть и такие случаи, но это не система. Но главное — у нас нет общего федерального закона.
МАРИЯ КАПИЛИНА: Я думаю, что на самом деле в нашей стране у людей огромный духовный потенциал. Просто подавлена инициатива, люди живут в стрессе, экономических проблем много. Само понятие ответственности почти исчезло. Я согласна с тем, что в детских домах вырастить нормального ребенка очень трудно. И именно дети-инвалиды больше всего нуждаются в семейном устройстве.
Но, действительно, не все родители, даже если им очень хочется, способны ухаживать и воспитывать ребенка-инвалида. Обязательно нужно узнать всю семью, которая собирается взять ребенка, потому что он придет ко всем, а не к кому-то одному. Могут быть ограничения, по возрасту или состоянию здоровья.
Почему у отца Андрея такие хорошие результаты? Во-первых, он священник, а во-вторых – мужчина. А роли папы и мамы не взаимозаменяемы.
АЛЕКСЕЙ РУДОВ: Есть определенная статистика обращений в органы опеки. Их в Москве 125. Я могу по пальцам перечислить тех людей, которые могут сказать, что их хорошо встретили, не пугали и не смотрели, как на мух, попавших в стакан чая. Поэтому остальные усыновители, даже еще не познакомившись со специалистами органов опеки, еще не придя и не узнав, какой он, заранее себя настраивают. В этом проблема. И мы должны ее решить. Что касательно плохих законов. Я общаюсь с законодателями, и они знаете, что говорят? Приходите, приносите законы. Они точно в таком же вакууме. Когда мы обсуждали новый закон об опеке и рассылали их 47 специалистами, они сказали: спасибо огромное, времени ответить нет, и поэтому пришел один ответ с предложениями. Думаете, у них есть время опрашивать специалистов? А поскольку специалисты сами не проявляют инициативу, результат такой: принесли чью-то диссертацию по семейному устройству, и она стала проектом какой-то части закона. Потом говорят, мы приняли закон. Вот так их принимают.
Что делать, если желание помочь детям есть, арешимости усыновить – еще нет? Об опыте приглашения детей в гости рассказала СВЕТЛАНА КЕВОРКОВА, прихожанка храма Марона Пустынника и сотрудник группы милосердия.
— Четыре года назад мы, студенты Богословского института, были направлены на практику в один из детских интернатов. Никак не могли от них уйти, потом стали приходить все чаще и чаще, потом нам разрешили их водить в храм. И мы начали водить их в храм группами, потому что детей очень много, а нас мало. Три с половиной года водили. Вначале просто рассказывали о храме, службе, праздниках, потом стояли службу, как правило, причащались, если они сами этого хотели. Потом мы ходили с ними гулять, в театр, в зоопарк, в музеи, выставки и приводили обратно в интернат. И так — раз в неделю. Через какое-то время мы попытались брать их к себе в гости. Мы хотели детям показать, что такое семья. Потому что очень многие дети просто не помнят свои семьи. А у тех, кто помнит, опыт далеко не положительный. Я вначале брала по 7 детей, но это был, конечно, кошмар. Мы скоро поняли, что не мы вносим их в семейную атмосферу, а наоборот, атмосфера интерната вносится дом. И смысла нет от такого посещения. Мы стали стараться брать поменьше детей. В последнее время я брала по 4 ребенка, причем старалась девочек брать отдельно, мальчиков отдельно, потому что у девочек одни интересы, у мальчиков – другие. Но даже четверо детей – это много, просто у нас мало взрослых.
Дети, конечно, очень рады ходить в гости. Чем мы занимаемся? Это тоже как-то по-разному получается. Дети, например, очень любят готовить. И мы заранее заготавливаем, что мы с ними будем готовить, пытаемся им рассказать, что за продукты, из чего они изготовлены, как можно сделать, пытаемся печь с ними вместе. Очень любят они на фортепьяно играть, фотографии смотреть. Что-то семейное хочется им преподать, чтобы они немножко это почувствовали. Другое направление, которое мы пытаемся им показать — приходская жизнь. Мы с батюшкой советовались и попробовали часть детей оставлять в храме и давать им послушание. Но только так, чтобы им было это интересно, чтобы они сами это хотели делать. И получилось так, что дети не хотели уходить, убирали храм, чистили подсвечники до блеска, убирали трапезную, воскресную школу, убирали кафе наше православное для прихожан. И прихожане были очень довольны. У наших детей получалось лучше, чем у ребят из воскресных школ. Те ищут повод, чтобы убежать, а наши дети очень стараются. И до сих пор мы стараемся давать какие-то послушания, тоже по желанию. На территории снег чистить, цветочки посадить. Пытаемся какие-то занятия проводить, например, по рисованию. У нас очень хороший педагог по рисованию и он с ними рисует. Есть женщина, которая очень хорошо готовит, она ведет кружок кулинарии, на который и девочки, и мальчики ходят. Мальчики лучше, чем девочки готовят. Дети до пяти вечера в храме и даже не хотят уходить.
Пока все же тот момент, когда большинство детей-сирот будет жить в приемных семьях, далек, и большинство из них живет в детских домах. Ситуация в московских детдомах еще может считаться относительно благополучной. СВЕТЛАНА ПОКРОВСКАЯ, руководитель Попечительского совета свт. Алексия, организовала помощь одному из беднейших детских домов в провинции, в Архангельской области:
— Мезенский детский дом — не единственный наш опыт. Мы уже в течение нескольких лет занимались помощью детским домам и с первых же месяцев поняли, что детский дом – это зло и с этим надо бороться. Но пока нет лучшего варианта, детям в детдомах надо что-то есть, пить, одеваться. Мезенский детский дом находится в 600 километрах от Архангельска, доступ возможен только зимой по «зимнику», летом туда можно добраться только на самолете, соответственно дети отрезаны от Большой земли. С одной стороны, это большое благо, скажу вам честно. С другой стороны, там просто нечего есть. У нас уже было туда несколько поездок, и вскоре планируется снова полет. В первый раз мы привезли 2 тонны помощи. Сложно помогать детям духовно, если им кушать нечего и одевать нечего. А теперь мы уже возим небольшие подарочки и письма.
Пытаемся изо всех сил рекламировать Алексея Рудова, ваши брошюрки пользуются там огромной популярностью. Огромное количество людей, не воцерковленных, хотят помогать детям, хотят их усыновлять, помогать детским домам. Иногда, правда, в очень интересной форме. Могут позвонить и сказать: я брокер. Давайте съездим в какой-нибудь детский дом, купим им пряники и покатаем детей на машине. К сожалению, именно такой подход помощи детям-сиротам самый распространенный. Накупить много шоколадок, привезти мобильные телефоны, поиграть. Но нашим детдомовским детям пряники не помогут. Вот, например, девочка, жизнерадостная, но у нее папа убил маму у нее на глазах, потом папу убили мамины дружки, у нее на глазах. Это такой трудный ребенок, что от нее отказались одни усыновители, отказалась ее родная сестра.
Ездить туда часто очень сложно, но мы стараемся раз в месяц летать. Попытались наладить переписку, что-то получилось. Надо сказать, что мальчики — их шестеро — не отвечают совсем. Они только подглядывают, что девочкам пишут. Девочки отвечают взрослые все, иногда пишут по три письма в неделю. Конечно, все они мечтают о семье, все они мечтают оттуда выбраться, все они мечтают об усыновлении и это все видно. Первые письма были примерно такие, особенно у 10-11-летних: Дорогая Елена Викторовна! Мне очень приятно, что вы мне пишете, но у меня не хватает куклы Барби. А также еще мне хочется плейер. Через некоторое время эти письма прекратились, они стали серьезными и более-менее настоящими. Они стали писать о том, что им нравится на уроках, каких учителей они любят, каких не любят. Переписка приобрела действительно серьезный характер. И за этим мы очень серьезно наблюдаем. Письма-просьбы прекратились вовсе. Интересуются Москвой, открытками, книжками.
Мы привлекаем педагогов, психологов, специалистов по богословию. Но опять же, в основном наше добровольческое движение охватывает людей невоцерковленных. Что касается усыновления больных детей. Мы ходим в 67-ю кардиологическую больницу. Раз в меся нас пускают к детям — грудничкам с самыми тяжелыми пороками сердца. Мы приезжаем их крестить. Но так как было бы очень непорядочно крестить детей и про них забывать, то стараемся отслеживать, куда их передают, кто выжил, кто умер, кому требуется операция. Обычно бывает, что из 6-7 детей в месяц троих усыновляют, а это дети с тяжелейшими пороками. Но усыновители, как правило, не российские. Обычно усыновляют совсем маленьких, – в месяц-полтора. У меня вопрос к Алексею Рудову, существует ли какая-то база, куда можно заносить данные о таких детях, чтобы кто-либо мог усыновить их в будущем?
АЛЕКСЕЙ РУДОВ: Существует обязанность в первый месяц подготовить соответствующую информацию. Информация распространяется среди жителей района, области и так далее. Если этого не получилось, то через месяц сведения о ребенке подают в региональный банк данных. Если это Москва, то в департаменты города Москвы. Но эту информацию может написать только орган опеки. Нам говорят: вы можете распространить, но вам за это ничего не будет. Но главврач, который дал такую информацию, может лишиться работы.
ОЛЬГА ИВАНОВНА ЛЕВИНА: Орган опеки и попечительства подает сведения о таких детях только в том случае, если дети юридически свободны. На них заполняется анкета и сведения в течение 30 дней поступают в департаменты образования. Публиковать сведения о таких детей орган опеки и попечительства не имеет права. Давать сведения о них он имеет право только тем людям, которые состоят на учете в органе опеки и попечительства как кандидаты в усыновители, опекуны или патронатные воспитатели.
ЮЛИЯ ДАНИЛОВА, редактор журнала «Нескучный сад»: Дорогие друзья, прежде чем состоится финальный обмен мнениями, я хочу представить участника нашего круглого стола, чье сообщение напрямую не относится к теме усыновления, но оно мне кажется очень важным. Нам хотелось бы привлечь внимание к этой проблеме. Это ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА, руководитель добровольческой группы «Территория детства». Эта группа хочет поднять проблему эксплуатации малолетних детей, младенцев, нищими в московском метро. Они пока только начинают свою работу, у них есть небольшой практический опыт «разведки боем».
ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА: Мы вышли на фонд «Приют детства», представителем которого является уважаемый Алексей Рудов, он нас поддержал и разрешил осуществлять наш проект в рамках этого фонда. Проблема действительно страшная. Кто не видел в транспорте женщин с грудничками, с детьми постарше? Уже абсолютно ни для кого не секрет, что большинство детей этим женщинам не принадлежат. Более того, они работают под прикрытием, платят своей «крыше», которая приезжает на дорогих микроавтобусах, их выгружает, они ходят по метро. Российский человек сердобольный, часто он не может не подать, тем более человек верующий. Но тут ситуация немножко изменилась и мы призываем людей не подавать. Почему? Потому что надо хорошо понимать, что этими деньгами люди кормят просто организованную преступную группу. В настоящий момент ситуация такова. Поэтому если уж вы хотите помогать детям, то обращайтесь туда, где вы будете уверены, что ваша помощь до них дойдет. Существуют точные сведения, подтверждаемые сотрудниками милиции в метро, на железной дороге, с которыми я разговаривала, что дети, которых несут эти женщины, не только накачены психотропными веществами, но часто умирают от голода.
ВОПРОС: А куда же милиция смотрит?
ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА: Милиция работает. Существует ряд проблем. Первая – правовая. Есть статья 151 «Вовлечение несовершеннолетних в противоправную деятельность», включающая попрошайничество, она не работает в отношении грудничков. Потому что вовлечь грудничка нельзя, его можно только использовать, вовлечь можно ребенка, который в какой-то степени осознает свои действия. Значит, груднички вообще не защищены. Потом эта статья требует систематичности. Это очень сложно, нужно в течение года отслеживать одну женщину, внести ее в базу данных. Есть подразделения, которые этим занимаются. Например, в 2004 году было 6 уголовных дел. Но по всей Москве сколько этих женщин ходит! Бывает, даже на суде, когда выясняется, что ребенок этой женщины умер от голода, ее оправдывают, потому что она говорит: извините, но это государство меня в такое положение поставило, и адвокат ее «отмывает». Неважно, родной или не родной ребенок. Статья действует и в отношении родителей, и в отношении прочих лиц. Ребенок умер от голода – суд оправдал.
Бывают девочки совершенно не детородного возраста этих детей таскают. В Америке уже давно бы эти женщины сидели, им 17 лет бы дали, да и такое было бы в принципе невозможно, там телефон полиции просто разорвался бы. Мы сейчас тоже начинаем привлекать народ
РЕПЛИКА УЧАСТНИКА ОБСУЖДЕНИЯ: У меня есть аналогичный личный опыт. Остановили такую женщину. Из соседнего вагона метро тут же появляются два «лба». Когда и в каком состоянии ты попадешь домой – это другой разговор. Милиция исчезает моментально. При обращении в милицию после такого случая ее нет ни там, где ей положено быть в метро, ее нет наверху. Поэтому это вопрос уже общегосударственного масштаба.
АЛЕКСЕЙ РУДОВ: В свое время мы переписывали все места сбора таких «нищих». Это им мешало. Потому что чем сложнее бизнес, тем он менее выгодный. И чем больше каждый будет мешать, тем сложнее и труднее и меньше желания будет этим заниматься.
МАРИЯ КАПИЛИНА: Бывают попытки вернуть ребенка в семью именно с целью того, чтобы на них зарабатывать. Каким образом? Я не знаю, как называть этих людей, для ни слово еще не придумано. У нас в детском доме был ребенок брошенный, он поступил, как подкидыш. И мы устроили его в патронатную семью, он был очень маленький и с большими проблемами в развитии. И спустя год появилась его кровная мама в сопровождении женщины. Женщина, сопровождавшая ее, была очень хорошо одета, молодая, с хорошей речью, очень собранная, хваткая, более чем вменяемая. И вот эта мамаша утверждала, что она не пьет, даже курить бросила и хочет вернуть своего ребенка. Нами была проведена проверка. В результате ребенка ей не вернули. Просто у нас есть служба «Кровная семья» и есть люди, которые занимаются исследованием ситуации и помогают в тех случаях, когда это можно сделать. Я хочу сказать, что она у нас больше не появилась. Когда женщина, сопровождавшая ее, поняла, что есть государственная организация, которая за этим стоит и будет контроль, проблема разрешилась. Такие люди могут приходить в детские дома за своими детьми и, к сожалению, они могут пытаться и усыновлять, и брать под опеку детей тоже.
ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА: Поэтому мы и хотим работать вместе с сотрудниками правоохранительных органов, с теми, которые не куплены. Есть такие люди, им нужна помощь, они не справляются. И мы будем добиваться того, чтобы на уровне правительства Москвы было принято постановление, разрешающее нам сотрудничество в этом направлении. Просто составить какой-то конгломерат лиц, которым это все не безразлично. И в связи с этим, я еще раз призываю, во-первых, не подавать таким людям деньги и рассказывать всем, всему своему окружению об этой ситуации. Потому что, к сожалению, еще многие не знают об этом.
ВОПРОС: Не получится ли, что ребенок окажется выьрошенным на помойку?
ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА: К сожалению, дети и так оказываются на помойке. Ведь детям из поданных денег ничего не достается. Я лично общалась с мальчиком, которого, начиная с грудничкового возраста таскали, потом он сам ходил, сейчас — в приюте. Он сказал: ну, кидают там корочку хлеба, многие реально умирают от голода у них на руках. Поэтому надо понять, что мы не делаем доброе дело, когда мы подаем этим людям, что мы кормим злых и ужасных дядей, и не кормим этих детей. Одна наша участница группы добровольцев однажды подошла к такой женщине, позвала милиционера. Закончилось тем, что женщина, которая ходила с этим ребенком, сбежала, а ребенка бросила, потому что не ее ребенок был. Вызвали скорую, сейчас мы следим за судьбой этого ребенка. Малыша готовы усыновить. Сейчас он находится в больнице, ему сделали операцию.
Я хочу обратиться ко сем участникам нашего круглого стола: если у кого-то есть какие-то полезные контакты в средствах массовой информации, знакомства в органах власти, правоохранительных органах, сотрудники милиции, не купленные и небезразличные, пожалуйста, используйте их и говорите с ними об этой проблеме.
