Система психоневрологических интернатов чем-то напоминает СССР с его фактическим запретом на свободный выезд из страны для большинства граждан, система не хочет отпускать тех, за счет кого она существует. И точно так же, как из СССР, некоторые люди убегают из ПНИ.
Ивану (имя героя изменено. – Прим. ред.) грозила отправка в психиатрическую больницу, а потом лишение дееспособности, и он сбежал. Сейчас Иван – фактически бездомный, его приютил друг, также выросший в детском доме и потом живший в ПНИ, но получивший собственное жилье как сирота.
Иван – отказник, с детства в казенных учреждениях. Сейчас ему около 40 лет. Будучи уже взрослым, самостоятельно нашел своих родственников, мать и старшего брата, но они не захотели общаться. Правда, брат рассказал Ивану, что когда-то пытался навестить его, но ему не позволили сотрудники детского дома, сказали, что Иван неадекватен, что лучше ему с ним не видеться. Между тем, Иван был вполне обычным ребенком. Он даже пытался учиться.
– К взрослой жизни нас как-то готовили, но нормального образования нам не дали. Когда я начал учиться в 1 классе, мне даже нравилось. Но потом все пошло не так и закончилось не очень благополучно. Читать, писать я могу, а вот считать у меня не очень получается.
Почему я не доучился? Учительница каждый год нам задавала одно и то же. Я ее однажды спросил: «А вы будете нас дальше учить?» Она ответила: «Вы должны запомнить хотя бы вот это». И так одно и то же мы учили целых пять лет.
Мне как-то это не понравилось, я обиделся на то, что она не захотела усложнять уроки. В этом плане я, конечно, сам виноват, что обиделся и забросил учебу, стал прогуливать. У меня стали портиться отношения с воспитательницами. Если я не слушался, наказывали. У них такое наказание было: положат тебя и все, лежи в кровати определенное время.
Зная о том, как порой решались вопросы образования детей с теми или иными нарушениями развития в интернатах СССР, можно даже сказать: Ивану повезло, что его вообще не записали в «необучаемые».
– Хороший момент: я участвовал в соревнованиях по легкой и тяжелой атлетике. У нас был тренер, который нас хорошо обучал. Есть у меня и призовые медали. Я старался как-то. Работал дворником, не официально работал, а помогал дворнику, каждый день ходил с ним, убирал. Так я хотел себя показать с лучшей стороны, пытался доказать, что я на что-то способен. Плотнику тоже помогал, что-то принести, унести. Никаких профессий нам не дали. Но я немного могу по сантехнической части, по плотницкой…
Взрослая жизнь
– В 1995 году, когда мне исполнилось 18 лет, меня перевели во взрослое учреждение. Сначала я не осознавал изменений в своей жизни, переезд из одного учреждения в другое казался мне детской забавой. Вообще-то, я знал, что детский дом должен был мне посодействовать в получении положенного по закону как сироте отдельного жилья. Но в ПНИ у меня был свободный выход, только надо было вернуться в определенное время. Были случаи, когда меня закрывали. Если мне что-то не нравится, я начинаю с сотрудниками интерната ругаться. Не нравилось их отношение ко мне, к другим таким же проживающим.
Тут у читателя может возникнуть вопрос: почему же Иван не воспользовался своим правом на получение отдельного жилья, если он о нем знал? Но ведь на момент его 18-летия это знание было для него почти абстракцией, а переезд в ПНИ давал возможность вести привычный образ жизни.
На осознание своих возможностей у Ивана ушли годы, и это никак не связано с каким-то заболеванием, просто никто не учил его эти возможности осознавать.
Тех, кто его окружал, он, вероятно, устраивал в качестве еще одного подопечного ПНИ, еще одного «винтика» в системе. Со многими условно здоровыми людьми происходит то же самое, когда они по каким-то причинам вынуждены привыкать к ненормальным повседневным практикам.
Побег
В 2017 году Иван все-таки решил попробовать получить положенное ему отдельное жилье. Комиссия в ПНИ вынесла решение, что он способен жить самостоятельно. Иван встал в очередь на получение жилья. Но потом отношение администрации ПНИ изменилось. Была назначена новая комиссия, которая по поводу возможной самостоятельной жизни Ивана вынесла отрицательный вердикт. А после начались и новые проблемы…
– Все началось из-за моего паспорта. Я оформил генеральную доверенность на моего друга, который живет не в интернате, и у него хранил документы, так как администрации интерната уже не доверял.
27 февраля 2019 года ко мне подошел заведующий отделением и задал мне вопрос: «Ваня, а у тебя паспорт где? Нам он нужен. Ты ведь хочешь пенсию получать в интернате?»
Я ему ответил, что и так получаю, мне приходят деньги на карту.После этого врач пошел к начмеду интерната. Через какое-то время меня вызвали к начмеду в кабинет. Тот тоже спросил, где мой паспорт, и сказал, что я должен им его отдать. Я пытался им доказать, что согласно закону имею право оформить доверенность на друга и хранить документы у друга дома. Они – начмед и заведующий отделением – все это игнорировали.
Как-то вечером медсестра звонит заведующему, он приходит на отделение и начинает на меня орать, угрожать мне. Я сижу и прекрасно понимаю, что если сейчас в ответ не сдержусь, то он воспользуется этим и обернет это все против меня. Если бы я пошел с ним на конфликт, он бы тут же вызвал бы скорую и отправил бы меня в психиатрическую больницу.
Два часа он меня мурыжил. Говорил: «Отдавай телефон! Я уверен, что ты записываешь разговор!» А я действительно его записывал, чтобы потом предоставить доказательство, что он на меня орал.
Потом он выхватил у меня телефон и стал требовать, чтобы я его разблокировал.
На следующий день меня повели в кабинет начмеда. Тот начал на меня орать, потом стал готовить какие-то документы. Потом вызвал охранника, который взял меня за руку и повел на отделение. Со мной были медсестра, санитарка и охранник.
Привели меня на отделение, охранник ушел. Прошло несколько часов. Мне сказали ждать. И я понял, что меня хотят отправить в психушку. Я не собирался покидать интернат, так как прекрасно понимал, что если я снимусь с учета, потеряю регистрацию, то могу оказаться на улице.
Но они хотели меня закрыть, потом лишить дееспособности. У старшей сестры были на столе какие-то бумаги, которые она готова была передать тому, кто за мной придет. И возле меня поставили двух санитарок.
Но я воспользовался моментом. Одна санитарка сидела метрах в 10 от меня, а вторая пошла мыть площадку и открыла дверь на отделение. Так я и вышел. Санитарка пыталась меня догнать, но я по лестнице и через забор. Я там местность хорошо знаю, знаю, как уходить.
Официально бездомный
Ивана приютил друг, тот самый, который до этого хранил у себя его документы. По сути дела, первое время Иван попросту скрывался. Но друг оказался человеком активным, они с Иваном добились встречи с председателем комитета по социальной политике Санкт-Петербурга Александром Ржаненковым, который вызвал к себе руководство ПНИ.
В результате Ивану вернули телефон, а самого его официально выписали из интерната. Это означает, что его перестали преследовать. Но есть нюанс: выписали Ивана, по сути, в никуда, то есть он стал бездомным. Когда ему дадут жилье в порядке общей очереди, неизвестно.
Так как у Ивана вторая группа инвалидности и есть тяжелое хроническое заболевание, он имеет право на внеочередное получение жилья. Для этого он должен предоставить в жилищный комитет соответствующую справку из психоневрологического диспансера. А именно ее в вышеупомянутом диспансере ему давать не хотят.
Не позволили ему ознакомиться и с подробностями решения комиссии, признавшей его неспособным к самостоятельной жизни. В настоящее время Иван и его друг надеются на помощь независимых юристов.
Зависимость и независимость
В этой истории есть и еще один важный аспект. Хотя Иван и уверен в том, что сможет жить самостоятельно в отдельной квартире, с социальной адаптацией у него все-таки плохо. И неудивительно, ведь Ивана этому никто не учил, люди, которые занимались попечением о нем большую часть его жизни, вообще не видели для него какого-то будущего вне стен специализированных государственных учреждений.
Здесь вновь напрашивается аналогия с СССР и теми людьми, которым все-таки удавалось уехать. Многим памятны рассказы эмигрантов о полной растерянности, которую они чувствовали, попав за границу, получалось, что на родине при советском режиме они жить не хотели или даже не могли, а как жить по-другому, не знали.
Зато никто не помешал Ивану еще в стенах детского дома попробовать алкоголь. Потом он переехал в интернат для взрослых.
Это были 1990-е, по воспоминаниям очевидцев, в те времена пьянство среди подопечных этих учреждений было массовым. Сейчас Ивана не назвать запойным, но склонность к такому способу отдыха у него есть.
Уместный вопрос: «А не лучше ли Ивану вернуться в ПНИ?» В существующей ситуации вопрос этот остается открытым. Но задумаемся: а что даст ему возвращение? Если употребление алкоголя для Ивана действительно проблема, разве в российских ПНИ существуют программы реабилитации химически зависимых людей?
Программа там для всех неудобных одна и предполагает она два варианта – или помещение в закрытое отделение, или отправка в психиатрическую больницу.
Сейчас у Ивана есть контакты людей из программы помощи зависимым «Фавор», работающей под эгидой Санкт-Петербургской епархии Русской Православной Церкви. Обратится ли он туда, будущее покажет.
Иллюстрации Татьяны Лапонкиной
