«Через месяц после ареста его расстреляли, быстро»
Мария вместе с мужем Николаем приехала в Сандармох из Петрозаводска. Во время разговора она убирала могилку своего деда и раскладывала на ней искусственные цветы.
Сразу же после открытия Сандармох начал стремительно наполняться личными памятными знаками: люди устанавливали и продолжают устанавливать не только памятные таблички, но и кресты, надгробия, делать имитации полноценных могил – со столиком, оградкой и холмиком из земли.
Конечно, невозможно определить, где именно, в какой расстрельной яме захоронен человек. Но у людей, особенно у ближайших родственников репрессированных – детей, внуков, – есть потребность в наличии конкретного места, напоминающего могилу на обычном кладбище.
– Кто у вас здесь похоронен?
– Это мой дедушка. Моей мамы отец. Румзин Николай Матвеевич. Деревня Падмозеро, Заонежье. Он был плотником. Столяром, плотником. Начинался колхоз, он там работал бригадиром. Строили они там скотные дворы.
Его забрали в 1938 году. Прямо из лесозаготовок, с рабочего места, в лесу. Лес валил.
У бабушки было двое детей, две девочки. И вот она их одна подняла, вырастила. Пришлось переехать после войны, их эвакуировали в финский лагерь. Потом после войны ей пришлось переехать через озеро, в леспромхоз. Там она работала. Грела воду машинам. И так подняла двух девчонок одна, тяжело очень было, тяжело… Рано пошли работать, выучились.
Семья такая была, восемь детей, дом большой… Кто-то позавидовал, наверное, да? Как доносы пишут? Я не знаю, не знаю, как так можно!
– И все это время никто не знал о его судьбе?
– Не знали! Когда маме уже было лет 17, она написала письмо в Москву, запрос о дедушке. Через какое-то время приехал милиционер и привез справку о том, что дедушка на строительстве Беломоро-Балтийского канала умер от аппендицита. И что он реабилитирован. А до этого они были детьми врага народа.
Это все хранится у нас до сих пор, эти справки.
И вот узнали совсем недавно, уже и бабушки в живых не было, и дочки старшей. Мама еще жива была. Узнали, что вот здесь он погиб.
– Недавно – это когда?
– В 1998-м году мы узнали… Когда Дмитриев открыл списки (Ю. А. Дмитриев составил списки расстрелянных в Сандармохе каналоармейцев (1988 человек), трудпоселенцев (624) и простых жителей Карелии (2338). До этого были точно известны только имена 1111 расстрелянных заключенных Соловецкой тюрьмы, этапированных в Сандармох и убитых там в 1937 году. – Ред.). Списки в газете опубликовали, в Медвежьегорском районе. Мы-то с Петрозаводска сами. Позвонили родственники, говорят: «Ваш папа в этом списке есть, значит, он здесь был расстрелян».
Мы посмотрели по времени, где-то через месяц после ареста его расстреляли, быстро. Забрали, месяц не прошел, его уже расстреляли. А бабушка всю жизнь ждала, все оборачивалась на каждый столб. Пока вот эту вот не привезли справку, что он умер от аппендицита на канале, на строительстве. Ну, отписка такая.
– Вы с самого открытия Сандармоха сюда приезжаете?
Мария: Да, мы сразу приехали и каждый год стараемся приехать. Поставили вот… такой крестик поставили небольшой. В церкви мы купили крестик, поставили фотографию дедушкину.
Николай: Ну, хоть могилка, потому что где он… он где-то здесь, в этом лесу похоронен. В какой именно могиле – мы же не знаем. Но так мы хоть обозначили, хоть могилка. Понимаете, людям нужно место конкретное.
Мария: Да, внуки приезжают, знают эту историю. Ну, это место… место это для нас, конечно, священное.
«Они могли стать великими музыкантами, поэтами, художниками, но им не дали шанса»
Любовь приехала в Сандармох впервые. Среди ее родных есть жертвы советских репрессий, но места их расстрела до сих пор неизвестны. Для нее Сандармох – место памяти не о конкретном человеке, а о гражданской трагедии.
Во время разговора Любовь с трудом сдерживала слезы, такое сильное впечатление на нее произвел Сандармох. Это место редко оставляет побывавших там равнодушными, масштабы захоронений, обилие и разнообразие личных памятных знаков, отсутствие официального пафоса, отдаленность от населенных пунктов делают мемориал особенным, живым и позволяют глубоко прочувствовать произошедшую там трагедию.
– Вы первый раз в Сандармохе? Почему вы сюда приехали?
– Да, первый раз. Наверное, каждый человек должен один раз в жизни сюда приехать, чтобы осознать, что натворили. Что натворило наше руководство. Под флагом гуманизма убивали людей, пытались скрыть эти следы, а сейчас пытаются растерзать Юрия Дмитриева (Ю. А. Дмитриев – карельский историк, исследователь сталинского террора, одна из главных фигур в истории открытия Сандармоха. Арестован в 2016 году. Его виновность никогда и никем не была доказана, напротив, в апреле 2018 г. суд вынес оправдательный вердикт по основным статьям обвинения (через несколько месяцев Дмитриев снова был арестован. – Ред.).
Я собиралась несколько лет сюда. И вот только сегодня я здесь. И я не знаю, что сказать. Это чудовищно. Понимаете, это чудовищно. Здесь убиты люди возраста моих детей. Какие-то талантливые люди, наверняка это были лучшие люди нашей страны.
Они могли стать великими. Музыканты, поэты, художники, просто крестьяне… а им не дали шанса. Эта система, которая была, не дала шанса. К сожалению, я думаю, что отголоски этой системы и до сих пор живы.
– Вы сами из Петрозаводска?
– Я сама не из Петрозаводска, но здесь живу уже 40 лет. Я сама с Юга, с Ростовской области. Я сюда приехала 40 лет назад, и здесь моя семья, мой дом, мой мир, который я создала сама.
– В вашей семье были репрессированные?
– Да. Только они были репрессированы на юге, но, наверное, это коснулось любой семьи в нашей стране.
– Кто-то из них вернулся?
– Нет. Они все были расстреляны. Мой дедушка был расстрелян.
– Вы знаете, где он захоронен?
– Могилы его не знаю, просто знаю, что он расстрелян. А вот так вот (показывает рукой на территорию мемориального комплекса), вот такой могилы нет. Не знаю места. И, к сожалению, те предки, которые об этом вообще что-то знали, напуганные были и молчали.
Моя бабушка со мной общалась вообще по многим вопросам, мы очень многие вопросы с ней обговаривали, а вот этот вопрос… она всегда отвечала молчанием, потому что настолько были люди запуганы.
Это потом уже, когда самые близкие родственники ушли из жизни… другие потомки, они уже кто-то что-то рассказывали. О том, как все происходило. Просто за какой-то анекдот человека забрали и расстреляли. Это даже был не анекдот, а просто какая-то шутка.
Вообще это ужасно, конечно. Сюда каждый должен приехать, чтобы определить свою позицию гражданскую. Обязательно каждый должен здесь быть.
«Тяжелое место, я даже больше скажу – страшное место»
Игорь живет в Пиндушах, поселке городского типа в восьми километрах от Сандармоха. Местный волонтер, он помогает бездомным людям и животным. На протяжении многих лет Игорь регулярно приезжает в Сандармох, но избегает официальных дней памяти, любит бывать там в одиночестве.
Он не может до конца объяснить, что именно так притягивает его в Сандармохе, но раз за разом возвращается туда, чтобы убрать мусор, побыть в тишине, подумать.
– Вы сюда постоянно приезжаете? Почему?
– Стараюсь почаще. Но больше всего весной.
Как-то задело меня, что здесь такое появилось. Раньше не было ничего… думаю, поеду, посмотрю первый раз. Это давно-давно было, я уже не помню даже, в каком году. Когда только все это нашли. Ну, и стал приезжать. Где-то в начале двухтысячных. Не было вот этого ничего (показывает на памятники вокруг), там было в начале несколько могил и больше ничего такого. И с каждым годом здесь все растет, растет…
И стало интересно, просто интересно. Детям стал показывать, рассказывать, что есть такое место. Знакомым в социальных группах. Что есть вот такое, на самом деле, тяжелое место. Я даже больше скажу – страшное место. Честно говоря, не хотелось бы, чтобы это место именно здесь было.
– Почему вас так тревожит эта тема?
– Ну, не то что тревожит. Это неприятный момент нашей истории, так вот скажу. Не хотел бы я оказаться на месте людей, которые тут расстреляны в то время.
В основном я приезжаю сюда посмотреть за порядком… ну, убраться. Всякое бывает. Бывает, что урны переполнены, много мусора. Просто собираю хожу. Много людей сюда приезжает со всей страны, я видел это много раз. И все-таки это не парк.
– А сами вы не бываете на днях памяти?
– Честно, я не люблю скопления народа. Ну, просто не люблю. Люблю больше быть в одиночестве. Может быть, так больше понимаешь.
– Когда вы приезжаете сюда убираться?
– Обязательно весной в мае, как только растает снег. Это обязательно! Как и во всех дворах люди начинают убираться, так и я сюда приезжаю и убираюсь. Летом постоянно заезжаю. Ну, я живу здесь рядом… и езжу, например, куда-то здесь за грибами, тут заехать, ну, просто пройтись, посмотреть, чтобы все было в порядке. Последний раз был две недели назад.
– Вы приезжаете с детьми?
– Бывает, с сыном. Раз привозил дочку, ну, просто я привозил, чтобы показать ей. Ей 13 лет, не для нее еще это все, но я просто показал это место, чтобы она знала, что такое есть. Я вижу, что современным детям это не очень интересно.
– А есть здесь какой-то памятник, который вам особенно близок?
– Такого особого нет, но постоянно бросается… видели, там крест стоит около часовенки, просто крест стоит с левой стороны?
– С Христом?
– Да. Вот подходишь, и он ощущение такое вызывает… хотя я в Бога не верю, я неверующий человек. Он показывает, что… в правильном месте он установлен.
Сюда можно приезжать просто посидеть и подумать. Необязательно о том, что происходило, а просто подумать. Здесь спокойно. Тишина.
«Это мы: наша жизнь, наша кровь, наш род»
Андрей – учитель истории. Он приехал в Сандармох из Вологодской области с женой, тещей и тремя маленькими детьми. Для его семьи эта поездка не только часть исследования родословной, но и возможность рассказать детям об истории страны через призму семейной истории.
– Здесь похоронен наш родственник, прадед моей жены – Твардовский Аполлон Михайлович. На момент ареста он был начальником медсанчасти судоверфи в Пиндушах. Был арестован в 1937 году и через месяц расстрелян. По статье 58-й обвинен в пропаганде антигосударственной. Эту информацию мы узнали с сайтов Сандармоха и «Мемориала» (Международная общественная организация Международное историко-просветительское, благотворительное и правозащитное общество «Мемориал» объявлена в России «иностранным агентом». – Ред.). Там было указано, что по национальности он был поляк, родился в городе Ростове-на-Дону.
– Что положило начало поиску информации о нем?
– Информацию эту мы давно искали, но его жена практически ничего о нем не знала. Была только справка 1938 года из прокуратуры, что он умер в Медвежьегорском лагере. И потом в 1989 году уже была справка о реабилитации его. Но никаких подробностей мы не знали.
Несколько лет назад мы решили уже более подробную найти информацию. И в интернете вышли как раз на этот сайт, узнали об этом месте, о том, что есть Сандармох, о том, что здесь похоронен Аполлон Михайлович. И что здесь был страшный полигон, где расстреливали людей.
Мы захотели сюда приехать. И наконец нам это удалось. Мы приехали не только сами, но и с детьми, мы их с собой взяли, чтобы они это место увидели, знали, где их прапрадед.
– Почему вы начали заниматься родословной?
– Мы своей родословной интересуемся во всех направлениях. И само родословное древо восстанавливаем, и занимаемся военным поиском. У нас уже собрана информация по боевому пути наших родственников. В том числе и тех, кто были репрессированы…
Вот, Аполлон Михайлович… было очень важно для нас узнать подробности, что же с ним было. И было очень важно узнать, за что, какое было обвинение, за что он был расстрелян. Поэтому мы надеемся получить уголовно-следственное дело, чтобы там прочитать подробнее об этом.
– Это вы инициировали такое семейное исследование?
– Это у нас было общее семейное решение… может быть, я непосредственно этим занялся, потому что сам по образованию историк и мне это очень близко. Но интерес был со всех сторон: и теща моя, и жена – все хотели об этом узнать, только возможности не было до тех пор, пока информация не появилась в интернете.
– Кем вы работаете?
– Я работаю учителем истории в школе.
– Что делать с памятью о репрессиях, как об этом рассказывать? Зачем эта память нужна людям?
– Я замечаю сейчас по ученикам, что они уже связи со своими родственниками – даже участниками войны – не ощущают. Для них это какие-то прадедушки, которые когда-то жили, когда-то воевали. Они, может быть, знают, что где-то у них были такие родственники, но личной связи не ощущают. Может быть, в силу возраста, может быть, в силу того, что они их никогда не видели.
А если брать тему репрессий, то ее они вообще не понимают и не знают. То есть когда начинаешь с ними об этом разговаривать, они воспринимают это так, что были просто какие-то заключенные, уголовники… я пытался им объяснить, что это люди, которые были обвинены и расстреляны невиновно. Люди, которые этого не заслуживали. И зачастую это были лучшие люди: образованные, интеллигентные, творческие, духовенство… И об этом нельзя забывать.
Нельзя забывать о хорошем и нельзя забывать о плохом. Наша история – это не просто то, что записано где-то в документах, то, что было в прошлом. Это мы: наша жизнь, наши родственники, наша кровь, наш род.
Когда мы начинаем узнавать, откуда мы вышли, кто были наши предки, мы начинаем понимать, кто мы есть сами, почему мы так живем. Становится более осознанное понимание происходящего и происходившего.
Мы общаемся с людьми, которые занимаются генеалогическими исследованиями, и они это подтверждают – знание своих корней, своего рода очень важно. С точки зрения психологии, духовной жизни. Нужно знать и хорошее, и плохое. Понимание истории страны через призму своей семейной истории более ярко, ты уже начинаешь судьбу страны ощущать более явственно. Поэтому такие места, в которых происходили трагедии, важны.
Даже с точки зрения духовной – это люди, о которых нужно помнить, о них нужно молиться как о невинных жертвах. Вообще, о своих родственниках мы должны помнить, но о тех, кто пострадал, – особенно. О тех, кто пал невиновными жертвами. О них мы должны помнить и передавать эту память нашим детям, чтобы связь между поколениями была жива.
