Епископ Афанасий (Сахаров, 1887–1962), священноисповедник, в 1950-е годы писал: «С болью душевной и с тревогой вопрошаю: что станет с великой Россией, со святой Русью, с родными святынями, каков в дальнейшем будет русский народ-богоносец?.. Хочется верить с поэтом, что Русь, пройдя тернистый путь, воспрянет, великими страданьями грех века искупит, и на нее Господь с любовью снова взглянет и паче снега убелит».
Владыка горячо любил Россию и смотрел на мир через лики русской святости. Его архиерейское служение на кафедре продолжалось всего три года, остальное время – около 30 лет – тюрьмы, ссылки, лагеря, пребывание не у дел, и все это без ропота и уныния. В конце своих скитаний в 1955 году владыка писал близкому другу, священнику Иосифу Потапову: «Вы знаете, как я любил и люблю богослужение, как я любил совершать его. Но я ни разу и в мыслях даже не возроптал о том, что столько лет я лишен этого утешения.
Моей отрадой было богослужение, и в жертву Ты, Господь, его избрал. Буди святая воля Твоя. Я ни разу не взгрустнул о том, что мои собратия на воле, а я в заключении. Я вспоминаю слова преосвященного Кирилла [Смирнова]. Когда в 24-м г. на свой вопрос: «Зачем Святейший принимает Красницкого?» (один из лидеров обновленчества, «протопресвитер», которого власти требовали назначить в Высший церковный совет. – Ред.) – услышал ответ: «Я болею сердцем, что столько архипастырей в тюрьмах. А мне обещают освободить их, если я приму Красницкого». Владыка Кирилл ответил: «Ваше Святейшество, о нас, архиереях, вы не думайте. Мы теперь только и годны на тюрьмы…» Как прекрасно сказано!»
Символично, что для праздника всех святых, в земле Российской просиявших, и иконографию, и тексты службы разработал епископ, который своей многоскорбной жизнью сам стал символом смирения, кротости, доброты, терпения, благодушия, радушия – лучших христианских русских качеств.
Египтолог Борис Тураев отобразил в службе горечь эпохи
Служба всем русским святым совершается во второе воскресенье после праздника Живоначальной Троицы.
Имена русских святых помещены в последовании праздника в той части всенощного бдения, где на литии великой вечерни прежде освящения хлебов поминаются обычно особо чтимые святые. Этот список был восстановлен владыкой Афанасием по крупицам во время скитаний между тюрьмами и лагерями во исполнение поручения, возложенного на него, в то время еще простого иеромонаха, вместе с профессором-египтологом Борисом Александровичем Тураевым, Поместным Собором Православной Российской Церкви 1917–1918 годов по составлению полного месяцеслова русских святых и службы им.
Борис Александрович внес большой вклад в подготовку Поместного Собора и в его деятельность. А в службе всем русским святым раскрылся его гимнографический дар. От первоначальной идеи просто дополнить древнюю службу русским святым гимнографа XVI века инока Григория из обители святого Евфимия Суздальского пришлось отказаться и приняться за составление оригинальных текстов. Борис Александрович Тураев составил тропарь службы, 4-го гласа:
«Иерусалима вышняго гражданы, / от земли нашея возсиявшия / и Богу во всяцем чину и всяким подвигом угодившия, / придите, воспоим, верни: / о всеблаженнии земли Российския заступницы, / молитеся ко Господу, / да помилует сию от гнева Своего, / исцеляя сокрушение ея, // и верныя люди Своя утешит».
В первой стихире великой вечерни «Приидите, собори российстии, сущия в стране нашей святыя восхвалим…» Борис Александрович с сердечной теплотой перечисляет лики русской святости. Почти в каждом из составленных им текстов для службы русским святым (а это, кроме данной стихиры и тропаря, кондак и икос, 1-я стихира на литии, Слава и ныне на стиховне, стихира по 50-м псалме, слава на хвалитех, ряд песен канона) бьется нерв негодования на безбожных разорителей веры.
Собор проходил во времена уже начавшихся гонений на Церковь, уже проливалась кровь новомучеников. Поэтому профессор Борис Тураев в службе отобразил горечь эпохи, скорбь потерь и разлук со святыми современниками, продолжателями русской святости, но и торжество их рождения для Неба, для дерзновенного ходатайства у Престола Божия.
Эти тексты говорят о покаянии, и в них прозорливо предугадывается, что путь этого покаяния для необъятной России будет долгим.
В торжественных стихирах в разных частях службы – на литии, по 50-м псалме, на хвалитех говорится, что святые, поруганием, ранами и смертью искушенные сынами века сего, дали нам образ терпения в злострадании и просят избавиться Отечеству от бед; гонимые и мучимые они, по заповедям блаженства, радуются и веселятся на небесах.
В отдельных тропарях канона, составленных Борисом Тураевым, мольба о помиловании Отечества, избавлении от глада, озлобления, грехопадения междоусобий адресовывается святым Борису и Глебу, а просьба о научении дерзновенно исповедовать Православие – преподобномученику Афанасию Брестскому и отроку Гавриилу Белостокскому.
Особенно полюбился клирошанам тропарь 9-й песни канона, также составленной Борисом Александровичем:
«О велицыи сродницы наши, именованнии и безыменнии, явленнии и неявленнии, Небеснаго Сиона достигшии и славу многу от Бога приимшии, утешение нам, в скорби сущим, испросите, веру нашу падшую возставите и люди расточенныя соберите, от нас, яко дар, песнь благодарения приемлюще».
Здесь в традиционную гимнографию древнего мученичества внесены реалии наступивших гонений XX века: пришел гнев Божий на Россию, она сокрушена, вера в сердцах людей пала; люди пребывают в скорби, они расточены, многие впадают в грехопадение междоусобия; на верных, как встарь, ополчились сыны века сего, кто-то принимает оскорбления, раны и смерть.
Но молитвами русских святых, явивших образ терпения в злострадании, Православие должно быть исповедано дерзновенно, без боязни вражьего страха, ведь страдание радостнотворно, оно обещает награду на небесах; беды настали лютые, но покров Богородицы всемощен. Служба была утверждена на Соборе незадолго до его закрытия, 8 сентября 1918 года, и, по рассмотрении 18 ноября патриархом Тихоном и Синодом, спешно издана небольшим тиражом с помощью митрополита Сергия (Страгородского), предложившего ряд изменений, в частности другой тропарь русским святым – переработку тропаря вселенским святым, в котором тема гонений не поднималась:
«Якоже плод красный Твоего спасительнаго сеяния, / земля Российская приносит Ти, Господи, вся святыя, в той просиявшия. /Тех молитвами в мире глубоце / Церковь и страну нашу Богородицею соблюди, Многомилостиве».
13 декабря 1918 года архиереям был разослан указ о восстановлении праздника, а 16 июня 1919 года – текст новой службы. Но работа над ним продолжалась. Молодому своему сотруднику иеромонаху Афанасию, собравшему воедино канон по областям Руси (1-я песнь – первым святым, 3-я – южнорусским, 4-я – московским, 5-я – новгородским, 6-я – святые Севера, 7-я – святые Ростова, 8-я – святые Казани и восточных областей, 9-я – все святые, упоминаются и новые мученики), подобравшему лучшие образцы стихир из разных служб и написавшему по подобию их прекрасные тексты, профессор Тураев вновь и вновь высказывал приходящие мысли по совершенствованию службы, в том числе и принятые от ознакомившихся со службой членов Собора и других ценителей гимнографии:
«…Хорошо бы куда-нибудь в каноне поместить стих, посвященный Грузии, – ведь св. Нина и Тамара сделались у нас почти родными… Петроград обойден и обижается».
Борис Александрович Тураев 22 июня 1919 года вместе с протоиереем Николаем Чуковым молился в петроградской университетской церкви апостолов Петра и Павла, где был старостой, по тексту вновь составленной службы русским святым. Но уже в августе церковь закрыли, и за две недели Борис Александрович добился открытия домой церкви в частной квартире на Биржевой линии в доме № 8. Вечером 27 августа 1919 года было совершено торжественное освящение (малое) храма в честь всех святых, в земле Российской просиявших, затем всенощное бдение, а утром 28 августа протоиерей Николай Чуков уже служил первую литургию.
А тем временем власти начали кампанию по вскрытию мощей, и воспеватель русской святости иеромонах Афанасий (Сахаров) служил у поруганных мощей непрестанные молебны вместе с духовенством Успенского собора города Владимира.
В 1920 году Борис Александрович скончался. Он оставил в сердцах многих благодарную память как человек всецело преданный Церкви, ученый мировой величины, создавший в одиночку выдающийся труд «История Древнего Востока», как «прекрасный человек, излучающий «свет невечерний» и привлекающий души учеников», бескорыстный помощник коллегам. Недаром кафедру Древнего Востока на Восточном факультете Санкт-Петербургского университета нередко называют тураевской. Могила ученого в Александро-Невской лавре часто посещается востоковедами, его коллекция древностей украшает Египетский зал Эрмитажа. Его последователи не раз свидетельствовали о помощи в жизни и ученой деятельности по его молитвам.
В лагерях владыка работал сторожем, счетоводом, инкассатором, бригадиром лаптеплетной бригады – кроме лесоповала и строек
Через год после кончины Бориса Тураева его сотрудник по составлению службы принял епископский сан: настоятель Владимирского мужского монастыря архимандрит Афанасий (Сахаров) в 1921 году стал епископом Ковровским, несмотря на последовавшее накануне хиротонии грозное и, как оказалось, своего рода пророческое предупреждение сотрудников ГПУ:
«Пока вы архимандрит, вы будете сосланы в пределах Владимирской области, а когда будете епископ, вы будете репрессированы в пределах страны».
И действительно, со времени первого ареста в 1922 году, после которого владыку отпустили, было еще 10 арестов и всего до 1954 года владыка провел в неволе около 29 лет: из них около 6,5 лет он находился в ссылках (Зырянский край, Туруханский край, Омская область) и более 21 года – в тюрьмах и «горьких работах». Между периодами заключений иногда владыка пребывал на свободе, но не у дел, без служения на архиерейской кафедре. Владыка прошел тюрьмы: владимирскую, вятскую, ленинградские – пересыльную и «Кресты», новосибирскую, красноярские – пересыльную и внутреннюю, туруханскую, ивановские – пересыльную и внутреннюю, ишимскую, омскую, московские – внутреннюю, Таганскую, Лефортовскую, Бутырскую, Краснопресненскую.
Некоторые следствия сопровождались пытками. Сроки заключения епископ Афанасий отбывал в лагерях: Соловецком, Беломоро-Балтийском, Онежском, Сибирских, Мариинском, Темниковских, Дубравлаге. Самый долгий пеший путь – во время этапирования в Онежский лагерь длился 400 км.
В лагерях владыка работал на лесоповале, на лесобирже, на строительстве дорог, на полевых работах, был сторожем, счетоводом, инкассатором, дневальным, бригадиром лаптеплетной бригады, выполнял самые черные работы.
Все эти годы посреди многочисленных бедствий праздник русских святых был важнейшим днем в жизни святителя Афанасия. Арестованный осенью 1922 года, он совершил эту службу 10 ноября в 17-й камере Владимирской тюрьмы с 11 священнослужителями, в числе которых были архиереи – преосвященные Фаддей (Успенский), Никандр (Феноменов), Корнилий (Соболев).
Служению предшествовало вдумчивое обсуждение текстов и устава службы, в том числе речь шла о необходимости дополнить ее так, чтобы совершать не только в воскресный день, имеющий собственные тексты, но и в будний день. Положили установить еще одно празднование, трехдневное, начинающееся с памяти святого равноапостольного князя Владимира и затем продолжающееся воспеванием русских святых, и в последний, третий день – поминальной службой всем почившим подвижникам благочестия в Русской Церкви, строителям Святой Руси, деятелям церковным и государственным.
Исследователь подвига владыки Афанасия Ольга Владимировна Косик по поводу третьего дня празднования отмечала: «Во включении в празднование поминовения непрославленных подвижников Руси – еще не оцененная по достоинству интуиция великого святителя, почувствовавшего своим духом необходимость молитвенного объединения всех деятелей России. Здесь проявилось национальное чувство святого Афанасия – его чувство неразрывной связи святых русских со всей страной, всем народом, давшим этих святых. Служба является словесной иконой не только Русской Церкви, но всей Святой Руси, освящая этот дивный образ молитвой, памятью и любовью».
Походным храмом владыки Афанасия, антиминс для которого он освятил 1 марта 1923 года в 121-й одиночной камере Таганской тюрьмы, стал храм всех святых, в земле Российской просиявших. В письмах он нередко так и называл день их памяти – «престольный праздник моего храма».
В 1934 году владыка совершал эту службу в тайном храме своего друга, иеромонаха Иеракса (Бочарова) в подмосковных Лосинках. Во время всенощной был освящен привезенный им с собой образ, написанный Марией Николаевной Соколовой (монахиней Иулианией) по пространному точному описанию владыки.
Келейница отца Иеракса Нина Владимировна Трапани вспоминала: «Владыка отслужил малую вечерню, за которой совершил освящение образа. Затем была совершена торжественная всенощная с песнопениями из службы, написанной самим Владыкой (первая редакция). На этот раз Владыка служил с иподиаконом. Было довольно много народу, хор из нескольких человек пел просто, хорошо, хоть и тихо.
Служба получилась торжественная, настроение у всех было праздничное. Утром Владыка в сослужении с отцом Иераксом совершил литургию и молебен перед святой иконой. Потом образ упаковали, и он увез его с собой. В настоящее время этот образ находится в Трапезном храме Троице-Сергиевой лавры как подарок Владыки. Владыка еще несколько раз совершал богослужения на Лосинке. Бывал он и в Загорске у о. Серафима Б[итюкова] и там тоже служил в домовом храме…»
В 1936 году владыка в последний раз посетил Лосинку, когда он уезжал, Нина Владимировна незаметно вручила ему билет, который он не хотел покупать сам, чтобы не привлекать внимание. Она вспоминала: «С этой минуты мы уже считались незнакомыми. Я издали смотрела, как Владыка шел по платформе в полотняной толстовке, с толстой цепью от часов на груди, в просторной полотняной кепке, куда он прятал свои длинные волосы. Подошедший поезд скрыл его от моих глаз. Владыка уехал из Лосинки, затем чтобы больше никогда не вернуться туда. Впоследствии мы узнали, что он был снова арестован и послан в беломорские лагеря».
На этот раз владыку обвинили в «связи с Ватиканом» и «с белогвардейцами на Украине», но на допросе его спрашивали о другом – о причинах отказа подчиняться митрополиту Сергию.
Пять лет епископ Афанасий находился в Белбалтлаге. В письме к матушке своего сосидельца, протоиерея Григория Синицкого, Людмиле он рассказал о том, как отмечает в этом лагере свой престольный праздник: «Позавчера получил я Вашу посылочку с сушеными фруктами. Спаси Вас Господи!.. Ваш неожиданный гостинец, после долгого перерыва с посылками, пришел в числе первых и, что для меня знаменательно, пришел за день до особенно дорогого и близкого мне сегодняшнего праздника всех святых, в земле Русской просиявших, моего келейного престольного праздника…»
По многу лет владыка не имел с собой корпуса богослужебных книг, поэтому даже на праздник Святой Троицы в качестве коленопреклоненных молитв трижды повторял молитву из воскресной полунощницы. Друг епископа Афанасия вспоминал о совместном пребывании в лагере: «Великая Пятница… а мы на лесоповале, в болотистой чаще дремучего леса, увязаем в тину, с опасностью провалиться в так называемые волчьи ямы, занесенные снегом, и, кто попадал в них, сразу погибали. И в такой обстановке мы исповедались друг у друга… открыли друг другу все сокровенные мысли».
С близкими единомышленниками удавалось вместе помолиться, хотя прежде за это грозил расстрел, да и в 40-е годы это было небезопасно.
Ревность об истине не должна переходить во вражду и злобу
В лагере в начале Великой Отечественной войны Владыка составил «Молебное пение об Отечестве». В этом последовании вспоминались покаяние праотцев, плач пророков, отречение апостола Петра, призвание гонителя Савла, ставшего апостолом Павлом, и звучал молитвенный вопль:
«Помилуй, Человеколюбче, всех русских людей, не токмо кающихся о своих согрешениях, но и сих, иже о покаянии не помышляют, иже враждуют на Тя и в злобе своей утверждаются, призови их всех к Себе, и тако пощади, пощади, Господи, Отечество наше, Русскую землю и весь народ наш, и добрых и злых, сих добре укрепив, оных от зла к добру обратив, человеколюбно и скоро помилуй».
Он имел ясную позицию в отношении положения Церкви в атеистическом государстве и дерзновенно писал председателю Совета Министров СССР Маленкову, что идеология верующего человека и служителя Церкви не соответствует советской идеологии и он не может разделять радости об успехе атеизма, однако подчеркивал: «Я горячо люблю Родину, и все ее скорби и все ее радости – мои скорби и радости».
Может быть, кому-то покажется странным, что смиренный архипастырь встал еще в 1930-е годы в оппозицию к митрополиту Сергию (Страгородскому), возглавившему церковное управление во время долгой изоляции митрополита Петра (Полянского). Среди представителей течения не признающих церковную политику митрополита Сергия владыка Афанасий занимал позицию, сходную со средним царским путем его близких старших друзей – можно сказать, наперсников патриарха Тихона – митрополита Кирилла (Смирнова) и архимандрита Неофита (Осипова).
Все они считали, что митрополит Сергий превысил свои заместительские полномочия, а созданием при себе Синода и особенно требованием подчиняться ему обязательно всем узурпировал церковную власть, тогда как, если бы он не требовал обязательного подчинения своим нововведениям, проводимым под давлением советской власти, его действия можно было бы рассматривать как укладывающиеся в рамки указа патриарха Тихона от 20 ноября 1920 года о желательности децентрализации церковной власти при невозможности иметь канонически оправданную связь с центром.
Власть действительно, что видно и по протоколам, противопоставляла «тихоновцев» митрополиту Сергию и карала верных последователей патриарха Тихона за непослушание митрополиту Сергию.
При этом взгляд владыки Афанасия на церковные таинства, совершаемые духовенством, оставшимся верным Заместителю Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия, был более мягким, чем у друзей. Владыка Афанасий не считал грехом для мирян принимать таинства от сторонников митрополита Сергия и ходить в их храмы, но сам, даже посещая такие храмы, не причащался и не исповедовался в них. Митрополит Кирилл и архимандрит Неофит же считали, что все сознательно относящиеся к церковной жизни не должны принимать таких таинств, но своим неучастием в совершающейся неправде засвидетельствовать истину.
Был и еще один аргумент. Владыка Афанасий писал 29 октября 1954 года протоиерею Павлу Дашкееву: «Среди правил поместного Карфагенского Собора есть одно (не помню 143-е или 148-е, в разных Кодексах правила Карфагенского Собора имеют разную нумерацию), содержание которого приблизительно такое: если православный епископ не ревнует о возвращении православным захваченного донатистами церковного имущества, то все епископы поместной церкви прерывают с ним общение, и он должен довольствоваться общением только со своей паствой.
Таким образом устанавливается возможность такого положения, когда к православному, благодатному, не отлученному и не запрещенному епископу, недостаточно энергично действующему в защиту интересов Церкви, применяется как бы своеобразный церковный бойкот со стороны других епископов и их паств.
На этом правиле в начале 30-х годов я и митрополит Кирилл основывали нашу тогдашнюю позицию. Мы поминали одного первоиерарха Московской Патриархии [митрополита Петра (Полянского)] и не поминали временно за него управлявшего церковными делами [митрополита Сергия (Страгородского)], как никогда не возносилось во всей епархии имя викария, хотя бы и управлявшего епархией за отсутствующего <…> епархиального архиерея.
Когда <…> в 45 году я и двое моих собратий [иеромонах Иеракс (Бочаров) и протоиерей Петр Шипков] узнали о происшедшей перемене [выборах патриарха Алексия (Симанского)], мы рассудили: митрополита Петра, несомненно, нет в живых. Общение со Вселенской Церковью совершается чрез первоиерарха, возношение имени которого является внешним знаком этого общения. Новый первоиерарх [патриарх Алексий I (Симанский)] поставлен при участии всех восточных патриархов, не признавать его – это как бы зазирать и восточных патриархов. Посему мы решили неопустительно возносить его имя, где положено…
Я отнюдь не осуждаю и не зазираю и тех, которые по ревности поступают иначе, которые прерывают всякое внешнее общение, – не зазираю, но при условии, если это делается по искренней ревности, – со скорбию, а не со враждою.
И я молю Господа умудрить и наставить меня и единомысленных мне, как нам поступать, чтобы совестию не покривить, против единства церковного не погрешить и соблазнов не умножить, не попустить нас впасть в грехи самомнения».
Владыка был убежден, что простой дисциплиной в Церкви ограничиться нельзя, на страже соборно-иерархического принципа ее бытия стоит иерархическая совесть, согласно которой необходимо богословское осмысление жизни Церкви в условиях чрезвычайных вызовов.
Статус митрополита Кирилла как первого кандидата в Местоблюстители в патриаршем завещании требовал от него экклезиологического осмысления действий митрополита Сергия, и это осмысление обретало определенные черты в переписке друзей – преосвященных Кирилла, Афанасия, Серафима (Самойловича), Дамаскина (Цедрика), архимандрита Неофита (Осипова) и других.
В письмах владыки с 1945 по 1950 год много мыслей высказано о необходимости хранения истины и единства Церкви. Ревность об этом, по его словам, не останется неоцененной у Бога, но важно, чтобы эта ревность не переходила в злобу.
«Что ни праздник русских святых – то слезы и плач»
Между 1918 и 1945 годами на территории СССР из всех богослужебных книг вышло всего пять молитвословов небольшого объема в Харькове и Уфе. Тем более удивительно, что в 1946 году Московская Патриархия смогла издать службу всем русским святым, правда, с правкой, исключившей все относящееся к гонениям на Церковь.
А ведь автор службы, владыка Афанасий, в этот момент находился в лагере, не поминал митрополита Сергия, причем первое издание службы осуществил «контрреволюционный» с точки зрения властей Поместный Собор 1917–1918 гг., а второе – эмигрантские круги в Париже в 1930 году! Впоследствии Владыка в письме к архимандриту Сергию (Голубцову) за 1955 год назвал редакцию 1946 года «искажением первоначальной службы».
В 1940–1950-е годы лишь отдельными брошюрами выходили службы на некоторые двунадесятые праздники и отдельные богослужебные тексты печатались в Православном церковном календаре и Богослужебных указаниях, в подготовке этих публикаций принимал участие и владыка Афанасий, после того как в 1955 году его освободили из инвалидного дома с лагерным режимом, но с 1958 года перестают публиковать указания и гимнографические тексты вплоть до 1968 года.
Владыка глубоко переживает потери Русской Церкви, он пишет своему другу, отцу Иосифу Потапову: «Как было в стихире мученику Авраамию: «О велие дарование граду Владимиру! аки богатство небесное принесошася вонь… Мощи мученика Авраамия комуждо во утешение». Где сии святые мощи?.. Сначала, выкинутые из раки, валялись беспризорные на одной из гробниц в придельном алтаре, потом оказались в музее, теперь, по-видимому, выкинуты и оттуда!.. Ужасно, ужасно… что ни праздник русских святых – слезы и плач…»
На многочисленные письма патриарху Алексию I, начиная с 1945 года, владыка не получил ответа, однако как появилась возможность, в 1955 году патриарх назначил ему достойную пенсию и дал работу в Богослужебной комиссии, просуществовавшей, правда, лишь до 1958 года. К этой работе он стремился всей душой, рассказывая в письме к матушке Людмиле Синицкой о давнишней мечте собрать воедино все отдельно издававшиеся и остающиеся в рукописях службы чинопоследования, исправить и дополнить их, облегчить их понимание современным людям:
«И вот возомнил я о себе, что я один из немногих остающихся теперь знатоков устава и церковных книг (хотя для себя я хорошо знаю, что я знаток-то знаток, да только «знаток» в кавычках). Я с беспокойством стал думать, что, если в ближайшее время я не получу возможности осуществить мои предположения, хотя бы начать это дело – оно совсем не начнется, а уже собранное и сделанное мной погибнет, между тем, как мне кажется, оно очень нужно и полезно для Церкви Божией.
Поэтому я написал Патриарху… до сих пор нет никакого движения, только близкие к Патриарху Алексию люди настойчиво советуют написать еще.
А я в происшедшей затяжке усматриваю указание, что не пришло еще время, нет еще воли Божией на исполнение моих замыслов. Смирись, гордый человек. Поэтому я решил воздержаться пока от каких-либо новых шагов. Когда придет время и мои предположения окажутся нужными, Господь Сам направит и устроит».
Но переживает владыка и радостные минуты. В одном из писем 1954 года он благодарит Марию Николаевну Соколову за икону русских святых и выражает радость, что первым освященным храмом в Троице-Сергиевой лавре после долгих лет запустения стал храм в их честь. Владыка пишет о желании уступить родной лавре первописанную икону навсегда, просит на обороте иконы записать ее историю, что написана она Марией Николаевной в особой новой композиции в 1934 году и освящена епископом Афанасием при служении отца Иеракса (Бочарова) и пении хора храма святителя Николая в Кленниках. Призывает владыка Марию Николаевну и самой стать гимнографом: составить службы тем святым женам, которым имеются лишь тропари.
«Моя заветная мечта – готовить материал для нового издания полных Великих Миней Служебных, куда были бы внесены все когда-либо и где-либо написанные и напечатанные службы и молитвословия, – пишет владыка Афанасий. – У меня много уже собрано и, кажется, сохраняется. Но нужно было бы и многое вновь составить. В частности, надо составить много служб святым женам».
Переживал владыка и о составлении «Слова похвального на собор всех русских святых», просил архимандрита Сергия (Голубцова) найти талантливого студента академии для выполнения этой работы в качестве кандидатской или магистерской диссертации, с необходимыми исследованиями, обращением к летописям: «…Похвала каждому святому из одной, двух, не более трех фраз должна быть не столько плодом ораторского таланта составителя.
Эти похвалы должны быть сложены из характеристик наших святых, выбранных из летописных отзывов о них, из древних житий и других памятников. Похвалы должны быть составлены по возможности из точных выражений памятников. «Слово похвальное» должно быть не сочинено, а составлено».
Связь службы русским святым с темой гонений на Церковь очевидна. Но если для каждого страдальца путь на Голгофу ведет к небесной славе, то разрушение Православия на земле, устройства общества по греховным законам – к бесславию Церкви в глазах общества, к уничижению и скорби для Церкви. И в этой скорби молитвы русских святых – надежда не столько на освобождение, сколько на сохранение евангельского духа, преемства традиции, сохранении таинств в условиях потаенной жизни Церкви, хотя и в условиях внешнего разрушения.
Следование канону гимнографии и личное творчество
Удивительное смирение епископа Афанасия не позволяло ему считать себя автором службы, поскольку прежде чем создавать собственный текст, он, глубоко ценя сокровища богослужебных книг, выбирал из всего корпуса Миней наилучшие гимнографические строфы и отдельные строки, чтобы приспособить их к разработанному порядку канона – по областям Русской земли или к торжественным стихирам.
Это собирание материала не было механическим, оно было плодом уже имеющегося знания самых глубоких мыслей и ярких красот богослужебных последований, поскольку в своих ссылках владыка старался вычитывать ежедневно суточный круг, как это следует, в частности, из его писем с зимовья, где он снимал угол у хозяйки, часто и надолго отлучавшейся на пушной промысел, и владыке едва хватало времени на полное молитвословие с минейными памятями и на самые насущные бытовые хлопоты.
К созданию текстов владыка всегда готовился, изучая жизнь каждого русского святого. Любовь к святым питала в душе владыки любовь к каждому человеку как образу Божию, его помянники с тысячами имен людей, с которыми он встречался в лагерях, на этапах – живых и усопших, производили неизгладимое впечатление на духовных чад, как и долгая неутомимая молитва владыки о них.
Следование канону гимнографии и личное творчество нашли гармоничное соединение в службе русским святым. Бережное отношение к творениям святых гимнографов, решительное стремление соблюсти все тонкости устава сочеталось с дерзновением художника, пожелавшего использовать все гласы и подобны Церкви для украшения службы, и создать тексты, подобающие для прекрасных гимнов, запоминающихся как песни.
На свободе владыка заканчивает службу всем русским святым, собирает службы и жития со всех концов России и из-за границы.
Редактирует богослужебные книги, составляет молебные пения. Он налаживает переписку с учеными, краеведами с целью спасти от разрушения храмы, найти следы поруганных и пропавших святынь.
Собранный владыкой корпус служб русским святым вошел в изданные Московской Патриархией Богослужебные Минеи в 1970–1980 годах, он работал над созданием русского Типикона, над порядком соединения служб русским святым, совершаемым в один день, над новым переводом церковно-славянского текста богослужебных книг.
«Молитва всех вас спасет!»
Крайний справа – архиепископ Вениамин (Новицкий). 30 сентября 1956 г. Фото: stsl.ru
Несмотря на немощь, владыка думал проситься викарным епископом или доживать свой век в монастыре, но земное странствие уже близилось к концу. В 1962 году, молясь в домовой церкви на память мучеников Сергия и Вакха (20 октября н. ст.), владыка, несмотря на недомогание, пожелал сам читать канон святым. На стихирах святым слезно плакал.
После канона сказал присутствующим чадам:
«Смотрите, ведь Сергию и Вакху в пятки гвозди вбивали, а они стойко шли за Христом. А где же мы теперь, почему не умеем так стоять за Церковь Христову?»
Но вот приблизилась смерть. Владыка уже не мог говорить, погруженный в молитву. Однако за два дня до кончины тихо сказал в последний раз: «Молитва вас всех спасет!» Затем написал рукой на одеяле: «Спаси, Господи!» В воскресенье 28 октября 1962 года, на память святителя Иоанна Суздальского, святитель тихо предал свой дух Богу.
Он предсказал этот день и час заранее… Еще в августе 1962 года владыка Афанасий начал говорить, что ему пора умирать. Когда однажды ему ответили, что близкие чада не перенесут разлуки с ним, он строго заметил: «Разве можно так привязываться к человеку? Этим мы нарушаем свою любовь ко Господу. Не одни ведь, а с Господом остаетесь».
Преосвященный Афанасий был погребен рядом с матерью. В 2000 году, на праздник Покрова Пресвятой Богородицы, были обретены мощи владыки, а 29 октября их торжественно перенесли по Московской улице города Владимира в Богородице-Рождественский собор, где они находятся и по сей день. А в 1920-е годы владыку Афанасия вели по Московской улице из Владимирской тюрьмы в здание НКВД, которое тогда располагалось во Владимирском Рождественском монастыре. По дороге ему встретилась девочка Нина. Владыка ее благословил и сказал слова ободрения. Именно эта женщина, Нина Сергеевна Фиолетова, ухаживала за старым и больным владыкой в последние годы его жизни и сопровождала его мощи почти через 80 лет.
Епископ Афанасий (Сахаров) канонизирован Архиерейским собором Русской Православной Церкви в августе 2000 года в лике новомучеников и исповедников Российских.
***
Значение труда владыки Афанасия огромно, он, с одной стороны, задал форму для будущих служб в честь Соборных памятей – стран, епархий, монастырей, общностей святых, с другой – явил подходы к созданию полных служб святым, что было редкостью в то время: наши новомученики и исповедники, желая помолиться любимому святому, любимой иконе Божией Матери, которым не обреталось последования, составляли акафисты.
Волновала страдальцев и тема страждущего в темнице и на Голгофе Христа. Среди авторов акафистов эпохи гонений – священномученики Вениамин Петроградский, Серафим (Звездинский), Аркадий (Остальский), архиепископы Феодор (Поздеевский), Арсений (Жадановский), церковный композитор Порфирий Петрович Мироносицкий, священник Пантелеимон Синайский, игумения Браиловского монастыря София (Рачинская), инженер-технолог профессор Иван Александрович Аносов, митрополиты Иосиф (Чернов) и Варфоломей (Городцев), епископ Тихон (Тихомиров), протоиерей Николай Харьюзов и др.
Служба владыки Афанасия вдохновила гимнографическое творчество в Русской Зарубежной Церкви, где сложилась «Зарубежная» Минея, вобравшая богослужебные тексты русского рассеяния. К службе русским святым обращается каждый современный гимнограф как к источнику мудрости и вдохновения.
Некоторые песнопения этой службы всем святым, в земле Российской просиявшим, составленные владыкой Афанасием, стали гимнами памяти русской святости, овеянной мученичеством XX века. Так, стихира «Приидите небеснии предстателие наши к нам, вашего требующим милостивнаго посещения…» поднимает духовенство и паству на молитву за всех православных христиан, пострадавших в годы гонений – «именованных и безыменных, явленных и неявленных».
В этой стихире описываются страдания претерпевающих тюремное заключение, идущих по этапу, изнемогающих от лагерных работ самыми традиционными для гимнографии словами, взятыми из Священнаго Писания: «яко пленницы и нази гоними есмы, от места на место часто преходяще и заблуждающе в вертепех и горах». Страдальцы просят русских святых: «Даруйте нам ослабу, утолите бурю и угасите еже на ны негодование, Бога моляще…» В этих словах отражена экклезиология гонимого Православия, как понимал ее священноисповедник Афанасий – в духе воззваний Патриарха и Поместного Собора, в духе исповеднических слов священномученика Кирилла (Смирнова) о том, что
гонения – скорбь для Церкви, но не смерть ее, что они, как наведение суда Божия за церковно-исторические прегрешения служителей Церкви и народа, призывающее к покаянию, состоят в воле Божией, а потому не сетовать и печалиться подобает, но молиться с надеждой, чтобы Бог даровал своей Церкви житие мирное и беспечальное.
Служба всем русским святым являет удивительную гармонию как в целом, так и в каждой своей части, каждой строфе. Недаром в знак преемства святости новомучеников с русской святостью в богослужебные последования новомучеников часто включают (чему примером было решение Синодальной богослужебной комиссии в отношении службы Собору новомучеников и общих служб ликам новомучеников) стихиры «Земле Русская, граде святый…», «Церковь Русская, красуйся и ликуй…», «Соборе святых русских, полче Божественный…».
И как завет от имени множества страдальцев за веру, звучит гимн из стиховных стихир на вечерни из службы русским святым, который часто поют и в дни памяти новомучеников и который вспоминают на проповеди в день русских святых многие священники: «Новый доме Евфрафов, уделе избранный, Русь Святая, храни веру Православную, в нейже тебе утверждение!»
Чтобы постараться на деле исполнить этот завет создателей службы всем русским святым, вся паства всероссийская собирается в день праздника в храмах, где звучит молитва к святым сродникам нашим:
«О друзи Христови, сосуди честнии, / святии вси, в России просиявшии, / приидите посреде нас невидимо, / предначинающе торжество и пение / и сподобляюще даров невещественных // ваш праздник совершающих святолепно».
Авторы статьи, Ольга Владимировна Косик и Ольга Игоревна Хайлова, – сотрудники Научно-исследовательского отдела Новейшей истории Русской Православной Церкви ПСТГУ
