Помню свой первй канон Андрея Критского.
Мне было 16 лет. Я работала санитаркой в отделении травмы 1 ГКб. Такая «сопля»! Это что-то. Конечно, тогда я много чего делала из того, что сейчас уже не делаю – здоровье не позволяет: как и положено в этом возрасте, я считала, что жизнь прожита зря, что меня никто не понимает, но самое главное в жизни, все-таки – любовь. Конечно, я была влюблена. Правда, теперь, вспоминая это чувство, я скорее назвада бы его любовью. Я любила.
А работала я с удивительными людьми. Они сами себя отдавали на служение ближним! Все они были много старше меня, но демократично общались со мной на «ты». Работала я с ними на одинаковых правах: носила одну и ту же форму, выходила по одному графику, выполняла ту же самую работу, что и они. Одно только нас разнило – они понимали, что делали – я нет. Моя мама, человек несгибаемой педагогической воли, в то время только крестилась и мощно воцерковлялась. Она «вынула меня из учебного процесса, и отдала в производство» по ее собственному выражению. Позже я сама назову это «пересадкой с корнем». Естественно, я ничего не знала о посте, и тем более о покаянном каноне. У меня была весна. И этим все сказано.
Вот, в один прекрасный день, работаю я с Тасей Голициной. Мою полы и унитазы. Бегаю с шваброй и думаю про разные глупости – весна, все-таки!
Дело идет к вечеру. Подходит ко мне Тася и неожиданно предлагает сходить на какой-то «канон». Застала она меня с этим предложением за чисткой унитаза, всю в «мыле» и «запале». Самая работа пошла. Привезли больного, да еще койки надо было застелить, да бабушку перестилить, и ужин уже на носу и т.д.
– Я тебя отпускаю, – говорит. – На канон Андрея Критского.
Предложение было совсем не заманчивое. Но сказала она это так, что стало ясно – надо быть совершенной свиньей что бы не оценить величину такой жертвы.
Я ей говорю
– Какой еще канон?
– Андрея Критского.
– Какого еще Критского?
– Покаянный.
– Покаянный?! Не. У меня дел очень много. Никуда я не пойду.
– Ты что,(!) НЕ ПОЙДЕШЬ НА КАНОН АНДРЕЯ КРИТСКОГО?! – Это уже была прямая угроза. – Быстро одевайся и иди. Я домою твои туалеты.
Тася была величественна, и в форме сестры милосердия похожа была в моем представлении, на статую Афины Паллады в греческом зале музея им. Пушкина. Всегда неспешна, строга, всегда все делала вовремя – непререкаемый авторитет. А как она несла судно по коридору. С каким достоинством! Может быть она действительно была отпрыском славного рода Голициных. Во всяком случае я не сомневалась в этом никогда. Не подчиниться было невозможно.
Как передать словами то, что произошло тогда? Маленькая, нагленькая и пошленькая девчонка стояла со свечкой в руке и ничего не понимала в том таинстве, которое происходило вокруг. А душа этой девчонки билась в грязной луже, старалась вырваться, почувствовав родное небо. Мерцали островки света в темноте. Темнота казалась бесконечной. Ни слова было не понять из того, что так красиво поют. Какие-то смазанные лица с блестящими глазами. Все сосредоточенно смотрят в маленькие книжечки. Когда начали читать что-то совсем уж непонятное и монотонное, стоять стало невыносимо тяжело. Почему я не ушла?
Но вдруг все преобразилось, что-то закончилось, я это поняла, и что-то должно было начаться. Все вздохнули разом, и что-то торжественное заполнило храм. Так вносят праздничный торт в темную комнату, наполненную гостями. Вот открывается дверь и …
«С нами Бог. Разумейте языцы и покоряйтеся; яко с нами Бог!»
Эти слова я очень хорошо поняла. Но, как удивительно! «С НАМИ», – значит и со мной?! Да неужели?! Но, если столько народу об этом ПОЮТ, не говорят даже – значит это ПРАВДА! Какая причастность к тем самым языцем во мне открылась! Как все во мне запело вместе с этими словами! «Яко с НАМИ Бог» – звучало внутри колоколом, подхватывало и уносило, качало и пело. Потом поклоны. Много. Быстро все менялось – то все на коленях слушали что-то тихое и печальное, и тогда хотелось плакать, то опять надо было долго и нудно стоять и слушать человека, читающего в центре храма, потом, вдруг, какие-то «вскорбехнеимамы» – что-то непонятное, тревожное, и опять поклоны, да еще в тишине… Я все делала механически, но зная, что так надо. Ведь я была с ними. Вдруг – конец. Все расходятся. И я , как завороженная, иду обратно, в отделение.
Помню, подмекзшие к ночи, лужи. Как мои ноги ломают шагом этот хрупкий, последний оплот зимы. Запах ночного весеннего неба – пахнет морем. Я смотрю себе под ноги, а в голове – «Яко с нами Бог» – огромное счастье. Вот, вот я разлечусь на миллион сверкающих капелек, которые все как одна будут петь «Яко с нами Бог!». И одновременно так уютно. Как возле камина, под пледом: никуда не надо, ни в чем не виноват, можно спать и ни о чем не думать.
Вот тогда я, грешная, была совсем близко к Нему.
Как хорошо я помню это ощущение. И теперь всегда, в начале поста, я надеюсь ухватить хоть каплю того счастья, которое было тогда. И не могу. Все время тоскую по тем мяти минутам ходьбы до корпуса весенним вечером. Хоть с тех пор прошло много лет и теперь я большая, со всеми вместе стою, и смотрю в книжечку, и понимаю все, до последнего слова. Но ,все так же жду с нетерпением, когда запоют «С нам Бог. Разумейте языцы и покоряйтеся, яко с нами Бог!». И кажется мне, что близко то счастье, что вот сейчас все будет по другому, и так же как тогда, пятнадцать лет назад, грянет что-то внутри, и понесется в торжестве, и заликует ,и зажаждет покориться.
И.
