В России очередной громкий случай нападения на учебное заведение. 11 мая 2021 года в Казани 19-летний Ильназ Галявиев зашел в школу № 175 и открыл огонь на поражение из дробовика. Погибли восемь и серьезно пострадал 21 человек, стрелка задержали. Галявиев – выпускник этой школы, известно, что за несколько дней до трагедии его отчислили из колледжа за плохую успеваемость. О своих намерениях юноша заявил в телеграмм-канале за пару часов до того, как отправился убивать.
Трагедия в Казани – не первая, ранее в России уже имели место случаи школьной стрельбы, нападений с взрывчаткой и холодным оружием. Самые громкие из них – в 2014 году в Москве и в 2018 году в Керчи.
Есть и случаи, в которых трагедию, возможно, удалось предотвратить. Так, в августе 2020 года в Красноярске были задержаны и помещены в психо-неврологический диспансер 9 подростков. Мальчиков и девочек подозревают в том, что они готовили нападения на школы с применением оружия. Главная (и похоже, пока что единственная) улика: все участники событий состояли в тематических группах в социальных сетях, где якобы обсуждали школьную стрельбу.
Это громкий, но далеко не единственный случай такого рода. За последние годы по разного рода обвинениям задержаны около 20 школьников. Некоторые до сих пор находится в СИЗО, других отпустили на поруки родителям, после того как они признались, что просто пошутили, и никакого нападения на школу не планировали.
Подростков, которые организуют нападения на школы и колледжи, называют колумбайнерами – по названию американской школы Колумбайн, где в 1999 году произошло одно из самых громких преступлений такого рода.
До сих пор считалось, что в России колумбайнеров нет. Мы решили разобраться, откуда и почему они появились, так ли опасны, и что сейчас делается в России, чтобы решить проблему.
Отсчет нападений на школы (их еще называют скулшутингом) в России принято вести с 2014 года
Тогда в Москве десятиклассник Сергей Гордеев принес в школу отцовский карабин и взял в заложники одноклассников. Погибли учитель географии и полицейский, еще один сотрудник правоохранительных органов был ранен. Гордеев сдался, был признан невменяемым и отправлен на принудительное психиатрическое лечение.
Следующим громким эпизодом стала трагедия в Керчи осенью 2018 года, когда в местном колледже студент Владислав Росляков убил 20 человек, ранил 67 и застрелился сам. Между этими точками существует не менее 15 случаев нападений на школы с участием подростков.
В период с конца 2018 года до настоящего времени, напротив, все чаще появляются сообщения о том, что нападения были предотвращены – в СМИ описаны уже более 20 подобных эпизодов. Скулшутинг считают отдельным явлением, которое отличается от террористических актов. У таких атак, как правило, нет ясной цели, подростки или молодые люди ведут беспорядочную стрельбу или нападают на всех, кого встречают на своем пути. Школьные стрелки чаще всего считают, что это месть за ранее испытанные унижения, буллинг, травлю.
Школьные стрелки были и раньше, просто их не называли колумбайнерами
«Подобное было и в советское время, просто не очень широко освещалось, поскольку происходило в небольших населенных пунктах, информацию легко было скрыть. До случаев в Москве и Керчи эти эпизоды было принято осмысливать как криминальный акт или проявление безумия.
Такая интерпретация не давала возможность установить, что в России тоже есть случаи скулшутинга», – говорит психолог, старший научный сотрудник лаборатории когнитивных исследований РАНХиГС Кирилл Хломов.
Тема школьных стрелков входит в круг его профессиональных интересов: в 2014 году вместе с коллегами Хломов работал с пострадавшими при нападении на школу в Москве. Позднее в соавторстве с психологом Денисом Давыдовым они опубликовали статью о механизмах, причинах и профилактике преступлений, аналогичных Колумбайну.
За последние годы у нас было опубликовано несколько работ, которые во многом опираются на зарубежные источники. По словам Кирилла Хломова, российский опыт до сих пор не был полностью осмыслен, хотя, если сложить вместе количество реальных нападений и число эпизодов, которые удалось предотвратить, получается вполне солидная выборка.
По мнению психолога, российских колумбайнеров пока не изучают пристально не потому, что они никому не интересны, просто это ставит перед исследователями ряд этических задач, решить которые непросто.
«Трудно собирать автобиографические сведения и общаться с теми, кто был или планировал стать школьным стрелком. Сложно получить этическое разрешение на исследование, подобрать методы, которые не были бы ретравмирующими, то есть не заставили бы стрелков вновь и вновь переживать прошлое и возвращаться в то свое состояние. Очень трудно получить согласие властей и официальных представителей, ведь речь идет о подростках», – объясняет Кирилл Хломов.
Так что сказать, что такое явление как российские колумбайнеры, уже всесторонне изучено и осмысленно, мы пока не можем. Большинство сведений о них опирается на более ранние западные исследования. В чем-то это справедливый подход, но есть и различия.
Первое и очевидное: в России и США разный уровень доступа к огнестрельному оружию, поэтому большинство случаев нападений на российские школы связано с применением оружия холодного либо кустарной взрывчатки (хотя самые громкие эпизоды в Москве и Керчи – как раз с применением огнестрела).
Кроме того, в России и США отличаются представления о частном и коллективном, представление о власти, у нас различные системы образования и системы отношений в учебных заведениях. Все это не позволяет полностью перенести данные на российскую почву.
«Эффект Вертера» и влияние социальных сетей порождают новых колумбайнеров
Колумбайнеры – прежде всего подражатели. Тот факт, что именно преступление в школе Колумбайн стало «образцовым», хотя расстрелы в учебных заведениях в США были и до него, связан с тем, что оно фактически было совершено в прямом эфире. Это был первый скулшутинг, который громко и подробно освещался в СМИ.
Для сравнения: когда в 2014 году в Москве было совершено нападение на школу в Отрадном, уже через несколько часов рядом со зданием были не только корреспонденты ведущих телевизионных каналов и интернет-изданий, но и ведущий популярного ток-шоу Андрей Малахов. Он опрашивал одноклассников школьного стрелка, интересуясь максимально личными подробностями.
На следующее утро большинство публикаций, посвященных стрельбе в школе, также были сконцентрированы на том, кем был Сергей Гордеев, и почему он решился на преступление.
«Уже неоднократно доказано зарубежными коллегами, что внимание СМИ к каждому случаю школьной стрельбы способствовало тому, что эта форма протестного подросткового поведения распространялась все шире и шире.
Полагаю, что освещать эту тему надо крайне аккуратно, подбирая слова. Они должны быть очень точными и неэмоциональными, чтобы не создавать интерес к теме.
Это не значит, что материалов на эту тему не должно быть вообще, но требуется осторожность», – комментирует психолог.
Кирилл Хломов говорит о том, что здесь мы имеем дело с так называемым «эффектом Вертера», то есть подражанием, которое происходит после массового освещения того или иного случая самоубийства не только в СМИ, но и в художественных произведениях, например, в литературе или кино.
Такая волна была впервые спровоцирована публикацией романа Гёте «Страдания молодого Вертера», поэтому феномен и носит его имя.
Упоминание суицида здесь не случайно. Случаи школьной стрельбы тесно связаны с намерением стрелка покончить с жизнью либо самостоятельно, либо с помощью правоохранительных органов в процессе задержания.
Другой фактор, который, похоже, оказал значительное влияние на распространение колумбайнеров в России – рост доступности и популярность социальных сетей и массовый приход туда подростков в период с конца нулевых до настоящего момента.
Достаточно вспомнить, как после теракта в Керчи «ВКонтакте» массово наводнили странички, воспевающие действия Влада Рослякова.
«Предполагаю, что сам факт того, что в соцсетях это событие было представлено как исключительное и привлекающее внимание, способствовал распространению информации о том, что скулшутинг как форма проявления себя существует. И для тех подростков, которые испытывали чувство обиды, депрессии, могли подвергаться травле и чувствовали себя отверженным, этот вариант решения проблемы мог показаться подходящим», – объясняет Кирилл Хломов.
«Разморозка» и другие факторы: как становятся школьными стрелками
Усредненного портрета российского колумбайнера не существует, но не существует его и в зарубежной практике. Выявлены лишь общие признаки, которые, однако, различаются от случая к случаю.
Специалисты говорят о факторах, которые «необходимы, но недостаточны». Это означает, что даже их присутствие не всегда приводит к тому, что школьник возьмет в руки оружие и отправится убивать.
В исследованиях Кирилла Хломова и Дениса Давыдова, которые ссылаются на американскую практику, говорится, что в 60-78% случаев лица, совершившие вооруженное нападение в школах, страдали выраженной депрессией. 12% не имели близких друзей совсем, около 34% были социально изолированными.
Большинство стрелков было из внешне благополучных семей – полных, не состоявших на учете у социальных служб. Почти все учились хорошо или даже были отличниками.
В США и в других странах (Канада, Германия, страны Скандинавии) стрелки были представителями этнического большинства. Выраженные психические проблемы имели немногие – 23% так или иначе обращались к специалистам, и лишь 6% стрелков были признаны на момент инцидента или после него невменяемыми.
Идея школьного расстрела не приходит к подросту в один миг, часто от момента, когда он фантазирует о том, что будет делать, до планирования и осуществления преступления, проходят годы. Случается, что дальше фантазий не заходит.
«Триггерами, которые в итоге приводят к необратимым последствиям, могут быть острая боль или внезапная потеря, причем совсем не обязательно, чтобы эти события были связаны именно со школой. В чем-то это близко к концепциям, которые описывают суицидальное поведение. Тогда фантазии переходят в действие, и происходит «разморозка»», – говорит психолог.
Хломов добавляет, что факторы, приводящие к «разморозке», все-таки пока недостаточно изучены. Например, не исследовано подробно то, что на самом деле происходило в семьях стрелков. Внешне все было благополучно, но ответ, возможно, кроется именно в этом.
«Например, может присутствовать гиперконтроль, гипервовлечнность родителей в дела детей. И, как ни странно, это может стать негативным фактором. Может быть и, наоборот, некая холодность и отстраненность.
И теплота, и дистанция – все имеет значение, но ни один из этих факторов не является достаточным», – комментирует специалист.
Важным фактором, который провоцирует на действия школьных стрелков, может быть буллинг. Но и здесь все не так просто: он имел место в 80% случаев, в то время как в некоторых ситуациях отсутствовал. Это снова американские данные. Применимы ли они в России?
Школа борется с травлей, но порой психологи не справляются
«Каждый третий ребенок в России так или иначе сталкивается с буллингом», – комментирует Мария Зеленова, психолог проекта «Травли.Net». По ее словам, получить достоверные данные о масштабах проблемы бывает довольно трудно.
«Опрашивать, измерять в наших реалиях сложно. Во-первых, из-за бюрократии, ведь нужно получить разрешение на то, чтобы войти в школу и начать исследование. А во-вторых, сложно самим детям (да и взрослым тоже) признать факт травли и начать говорить об этом».
Мария Зеленова уточняет, что относительно школьного буллинга есть и понимание того, что явление существует, и программы, реализуемые как Минобром, так и различными НКО. Но полностью справиться с травлей, используя понятный и повсеместно используемый алгоритм действий, увы, пока не удается.
«Часто банально не хватает ресурсов. У нас есть школьные психологи, но они не всегда справляются. Кроме того, работа с буллингом, его предотвращение не всегда есть в их функционале.
Иногда школьному психологу вменяют в обязанность делать стенгазету или вести каких-то конкретных детей. В ряде школ нет понимания, а что, собственно, должен делать психолог, и как ему быть в ситуации травли».
К приходу в учебное заведение сторонних специалистов часто ни педагоги, ни дети также не готовы. Психолог «Травли.Net» говорит, что они с коллегами часто на первом этапе сталкиваются с активным сопротивлением, и нужно время, чтобы все участники процесса начали доверять друг другу.
Ситуация буллинга как один из факторов, спровоцировавших нападение на школу, упоминается и в новостях о российских колумбайнерах. Интересно, что ни в случае Сергея Гордеева, ни с Владом Росляковым факт травли не был доказан.
Но когда речь идет о предотвращенной стрельбе, «систематические конфликты с одноклассниками» упоминаются. Например, их в качестве аргумента приводит в 2019 году детский омбудсмен в Кировской области Владимир Шабардин, комментируя задержание некоего подростка, который готовил нападение.
О буллинге в своих интервью упоминает и Алена Прокудина, задержанная летом 2020 года в Красноярске и помещенная в психоневрологический диспансер из-за того, что якобы состояла в тематических группах колумбайнеров в соцсетях и обсуждала школьные расстрелы с подругой. Прокудина не была жертвой травли, но наблюдала за ней со стороны, и это произвело на нее сильное впечатление.
Если подросток состоит в группе колумбайнеров, у него есть внутренний конфликт
О том, что в России существуют не только отдельные колумбайнеры, но и целое движение и тематические группы, в которых они общаются, стало широко известно в 2018 году, вскоре после расстрела колледжа в Керчи. Был принят так называемый «закон Яровой», предписывающий немедленно блокировать такой контент как вредоносный.
Строго говоря, колумбайнеры – это не только те, кто совершил или планировал совершить массовый расстрел в школе, но и те, кто интересуется событиями 1999 года в США и относится к Эрику Харрису и Дилану Клиболду как к подростковым кумирам.
Феномен так называемого «фандома Колумбайн» подробно описан Эндрю Райаном Рико из Техасского университета в Остине. В США это явление отмечено начиная с 2004 года, и за это время успело превратиться в субкультуру: поклонники Харриса и Клиболда создают фотоколлажи, мемы, гиф-изображения и литературные произведения о них, обмениваются мерчем с изображением молодых людей.
Безусловно, американское общество было обеспокоено такой героизацией убийц. Мнение о том, что группы и фанатские сайты провоцируют новые расстрелы, распространено среди жителей США.
Сами колумбайнеры не подтверждают тезис о том, что каждый из них – потенциальный убийца. «Многие люди идентифицируют себя с чувствами стрелков. Так что мы в некотором роде утешаемся этим, так как многие из нас чувствуют депрессию и тревогу», – объясняет одна из девушек-колумбайнеров.
Она подтверждает, что как минимум двое ее знакомых были готовы перейти от обсуждения к действиям, но их вовремя остановили сотрудники правоохранительных органов.
Глава службы модерации российской социальной сети «ВКонтакте» Иван Корнеев в интервью для ютуб-канала «Осторожно, Собчак», подтвердил, что существует жесткий контроль за контентом, и в случае подозрений о скором совершении преступления сотрудники «ВКонтакте» могут обратиться в правоохранительные органы.
«Когда мы видим, что человека неоднократно блокировали за распространение какого-то спорного контента, что на сайте он совершает определенные действия, удаляя о себе информацию, выходя из кучи разных групп, чистя списки друзей – это тот триггер, на который мы можем сработать и провести ряд мероприятий для предотвращения потенциально опасных действий», – говорит Корнеев.
Он уточняет, что речь идет о примерно 10 подобных эпизодах за 2019 год, но они не касались именно скулшутинга, речь шла о суициде.
Психолог Кирилл Хломов подчеркивает, что факт состояния подростка в тематической группе говорит, прежде всего, о том, что у него есть потребность найти какое-то разрешение внутреннего конфликта, снять напряжение.
«У тех, кто интересуется массовыми расстрелами, есть мотив, чтобы выбрать этот контент и предпочесть его большому количеству другого развлекательного контента в сети».
Даже если подросток фантазирует о том, что расстреливает или уничтожает своих одноклассников, это не может со стопроцентной вероятностью означать, что он вскоре возьмется за оружие.
«Я думаю, что таких подростков довольно много. И если посмотреть рисунки, которые ребята делают во время урока, то половина или хотя бы треть из них будет связана с разной формой выражения своей агрессии и напряжения.
В фантазиях лично я ничего ужасного не вижу. Фантазирование – это нормальный способ отрегулировать свое напряжение и раздражение, при котором никто не пострадает. Но есть границы перехода от фантазии к действию, и она пока что слабо изучена.
Было бы правильно опрашивать и изучать тех, кто высказывал намерение, но кому помешали правоохранительные органы. К сожалению, такая работа пока что не ведется, и мы можем только предполагать», – комментирует Хломов.
Проводить воспитательные беседы с колумбайнерами полиции не выгодно
То, что государственный заказ на предотвращение школьной стрельбы существует, стало понятно еще в 2018 году. Первый рапорт о преступлении, раскрытом на этапе подготовки, прозвучал всего через несколько месяцев после расстрела в Керчи, и с тех пор таких эпизодов все больше.
Самые яркие – в 2020 году: подростки были задержаны в Красноярске, Волгограде, Тюменской области, на Сахалине, в Снежинске, Костороме и Москве. В большинстве случаев фигурирует упоминание о том, что молодые люди состояли в группах колумбайнеров в социальных сетях.
«Предполагаю, что после трагедии в Керчи в правоохранительных органах прошли различные коллегии, межведомственные совещания, были разработаны методички и были спущены указания предотвращать подобные преступления, – говорит руководитель юридического департамента фонда «Русь сидящая» (признан в РФ иноагентом) Алексей Федяров, который в прошлом работал в правоохранительных органах. – Предотвращение, как и любое действие правоохранительных органов, имеет свой план. Необходимо показать свою работу по итогам отчетного периода».
Учитывая частые ссылки на тот факт, что задержанные подростки состояли в группах колумбайнеров, можно предположить, что их разработка велась в том числе и путем внедрения оперативных сотрудников или агента, под видом детей в эти сообщества в соцсетях.
И здесь, предупреждает Федяров, есть тонкая грань между провокацией и действием.
«В идеале такой оперативный сотрудник должен просто сидеть и в режиме онлайн наблюдать за тем, что говорят люди. Но если он начинает подкидывать какие-то темы, выводить людей на разговоры, которые сами по себе уже влекут ответственность, например по статье «Экстремизм», – это нарушение закона.
Наблюдай, фиксируй, но не влияй на волю, на формирование умысла – вот общее правило».
Анализируя недавние случаи, в том числе и с показательным задержанием жительницей Красноярска Алены Прокудиной, Алексей Федяров объясняет, что результат работы с проблемными подростками мог быть другим, менее травматичным и, возможно, более результативным в смысле превенции преступлений. Но это, к сожалению, невозможно по ряду причин.
«Классически положительным результатом оперативно-розыскной деятельности всегда считалось прекращение совершения преступления, приготовления к нему и разобщение преступной группы. Но последние лет 15 положительным результатом оперативно-розыскной деятельности считается либо обвинительный приговор, либо помещение человека в места изоляции, в том числе в психоневрологический диспансер.
Просто разобщение преступной группы – это ничто. Это не результат, за него не поощрят. К сожалению, у оперативного сотрудника нет никакого интереса служебного для того, чтобы разобщить эту группу, провести профилактические беседы. Поэтому мы имеем то, что имеем».
То, что прямой и системной связи между исследователями феномена колумбайнеров и сотрудниками правоохранительных органов косвенно подтверждает все так же история с Аленой Прокудиной.
Если бы разрабатывавшие ее сотрудники ФСБ почитали соответствующие публикации российских и зарубежных исследователей, они бы, например, узнали, что девочек, совершающих школьные расстрелы, практически не было до сих пор. Всего в мире известен один подобный случай, исключение, лишь подтверждающее правило.
«Сам по себе факт включенности в группы ничего не означает. Думаю, есть много ребят, которые интересуются темой, заходят в сообщества, читают и выходят. Возможно, и сейчас некоторое количество подростков могут находиться в состоянии, близком к готовности к расстрелу, но решатся ли они – на это оказывает влияние сложная система факторов.
Ключевой задачей сейчас будет определение веса и значения каждого из этих факторов, с целью психологической и социальной помощи, поддержки подросткам, это сейчас может предупредить негативное развитие событий. Но чтобы это изучить и подготовить, потребуется еще лет десять», – говорит психолог Кирилл Хломов.
