Жена загуляла, сын мотается по тайге…
Обычно считается, что бездомных в районах с суровым климатом нет: как жить на улице, если там минус 40℃? Но везде люди живут. Особенно, если для них строят приюты.
«Есть у нас люди местные. Кто-то стал не нужен в своих семьях. Одного спрашиваю: ты давно семью видел? – Два года назад, – отвечает. – Как раз когда сыну доверенность на пенсию писал. А жена загуляла, сын мотается где-то по тайге, собирает шишку, получает отцовские денежки и отца знать не хочет», – в телефонной трубке бодро звучащий голос отца Георгия очень похож на артиста Леонова.
Отец Георгий Москаленко – глава социального отдела Находкинской епархии, клирик Казанского кафедрального собора Находки. Три года назад организовал приют для бездомных и теперь подробно рассказывает, как туда попадают люди:
«А кого-то выгоняли из семей из-за пьянства, кто-то сидел, а, когда вышел, оказывался выписанным из квартиры.
Пока был молод, совершал новое преступление, и опять в тюрьму. А когда пришла старость и кончилось здоровье, на зону уже не хочется, и человек просто оставался на улице.
Приезжие у нас тоже встречаются. Был человек из Новосибирска: «Я думал, у вас здесь работа есть». Чаще всего это люди-путешественники либо те, кто скрывается от неприятностей. Кто-то надеется устроиться на рыболовецкие суда, но это не так просто.
Однажды приходит ко мне в храм человек и говорит: „Батюшка, дайте денег доехать до Хабаровска«. А я ему и отвечаю: «Давай обойдем вместе храм. Если ты где-то увидишь надпись: железнодорожная касса, – будет тебе билет.
А если нет, то тебе не сюда». Он на меня глазами хлопает, вроде как не понимает. Так что у нас тоже разные артисты бывают».
С тех пор как в Приморье закрыли часть интернатов для больных и престарелых, отцу Георгию, по его словам, звонят со всего края: „Возьмите!« Поначалу даже больница привозила в приют тех, кого некуда было выписывать.
Иногда звонит милиция:
– По такому-то адресу возле подъезда сидит человек, заберите.
– А вы в больницу звонили?
– Да, там сказали, им его некуда девать.
Мы разучились прощать друг друга
«Знаете, что самое страшное? Люди стали друг другу не нужны – родители детям, мужья – женам, что уж говорить про соседей? – волнуется отец Георгий. – Если кто-то оступился или сел в тюрьму, он оказывается на улице. Мы, к сожалению, разучились прощать друг друга и просить прощения тоже. Люди охотно помогают собачкам и кошечкам, а вот людям нет. А ведь Богу дороже человек. Святые отцы говорили, что, если человек прилепляется любовью к животным, он начинает меньше любить людей.
Я вам вот какую историю расскажу. Чуть больше года назад одна продавщица из магазина меня спрашивает: „Батюшка, как мне молиться за сына, если он пропал?« Молодой человек зафрахтовался на судно, пошел в рейс – там кинули. Он перешел на другое судно, попал на Камчатку и пропал.
Мать подняла всех, наняла детектива, детектив устроил так, что фотографию пропавшего разместили в опорных пунктах милиции. И вот однажды пропавшего сына той женщины за отсутствие документов на сутки задержали в одном из опорных пунктов, где висела его фотография. И никто из милиции даже внимания не обратил на стенд! К счастью, фото увидела какая-то женщина и позвонила матери. Мать помчалась на Камчатку и сына нашла.
Молодой человек все это время работал то разнорабочим, то в автосервисе, то на кладбище. Долго его нигде не держали.
На кладбище он видел, как цветы иногда появлялись на могилах с невостребованными прахами спустя месяц после похорон. То есть родственники находили своих родных уже мертвыми».
«Они прикинули, что здесь тепло и кормят, и поддерживают вокруг даже порядок»
Приют у социального отдела епархии в Находке появился три года назад и сразу стал активно наполняться. Несколько бездомных к тому времени – накануне зимы – жили под открытым небом. Калеки стояли на морозе, один – лежал прямо у входа в гастроном.
До этого социальный отдел разными способами пытался пристроить людей с улицы – в больницы или в отделение милосердия в соседнем Южно-Морском. Потом в городе сменилась администрация, и епархии отдали помещение для приюта бездомных.
«Люди у нас в основном болящие, – рассказывает отец Георгий, – у кого-то нет ноги, у кого-то – обеих ступней, есть старики. Так что, хотя у центра есть небольшой кусок земли и мы каждый год стараемся, чтобы постояльцы посадили хотя бы картошку, основная моя задача – чтобы они просто дожили свой век в тепле и накормленные. Хотя с некоторыми буйными приходилось расставаться.
Поначалу я думал, что сейчас всех перевоспитаю, а потом оказалось, что бездомные не хотят перевоспитываться. Очень много было таких, кому лишь бы переночевать несколько ночей да украсть что-нибудь. Так что в первую зиму жильцы не спалили приют только милостью Божией.
Сейчас стало спокойнее – есть люди, которые живут у нас уже по два года. Они прикинули, что здесь тепло и кормят, и поддерживают вокруг даже порядок. А вначале приходилось, прости Господи, строгость наводить так, что Республика ШКИД отдыхает.
Бывало, ночью мне позвонят, что в приюте уже несколько дней кто-то дебоширит. Я с утра приеду, строго посмотрю и скажу: „Два часа тебе на сборы!« Потому что у нас правило: если нашел работу в окрестностях – можешь выйти поработать, но, если вернулся выпимши, ложись под одеяло и лежи тихо.
Вы только не подумайте, сам я руками никого не трогал – потому что, с одной стороны, я священник, а, с другой, они тоже законы знают.
Однажды один из постояльцев написал на меня жалобу губернатору, что ему в приюте не предоставили каких-то услуг. Бумагу тогда вернули в Находку, пришлось объяснять, что человек болезный.
Хотя некоторые из жильцов действительно думают, что наш приют содержит администрация или соцслужба».
«Когда на кого-то накипит, я каюсь»
Отец Георгий честно сознается, что работать с бездомными сложно.
«У наших обитателей есть одна тяжелая особенность – они не благодарны людям. С одной стороны, они зашли за ту черту, про которую сами понимают, что не поднимутся. С другой, они почему-то считают, что их все равно куда-то определят: либо скорая подберет, либо социальные службы куда-то устроят. Но Господь, призирающий на сирых и убогих, в таких случаях управляет.
Я, конечно, когда приезжаю, стараюсь и побеседовать, и послужить акафист. Нескольких крестил, еще несколько сами ходят своими ногами на службы в ближайший храм. Но большинство, к сожалению, не видят для себя в церкви никакого прока. Ну, я молюсь за них, что я могу еще сделать?
Все время смотреть на такую изнанку жизни тяжело. Но у нас есть хорошее таинство, называется „покаяние« – когда у меня в голове на человека накапливается, я в этом каюсь. И тогда отпускает, начинаю смотреть на все немного проще.
Когда наш центр просуществовал уже какое-то время, некоторые люди начали улыбаться. А поначалу приходили как волчата. Так что эти улыбки дорогого стоят».
«Крестился я в 40 лет, стал священником в 46»
«До 28 лет я был обычным человеком, даже служил на флоте, где нужно особо крепкое здоровье, – рассказывает отец Георгий уже о себе. – А потом – первый приступ астмы, госпитализации, даже клиническая смерть была. И вот в 33 года мне дали вторую группу инвалидности.
Была депрессия. И дальше куда меня только не приводило: и в „Гербалайфе« я был, и сайентологией интересовался.
А когда отмахивался от баптистов, они мне сказали: „Вы все равно придете к Богу«. И, знаете, оказались правы.
Знакомые стали говорить: „Тебе надо креститься«. Ну, пошел я в храм, это для меня как последняя инстанция была. А потом взял и крестился в 40 лет.
Сначала ничего вроде как не поменялось, а потом вдруг подумалось: „А вдруг там правда что-то есть? А может, все эти верующие, которые ходят в церковь, – правы?« И так мне легко от этой мысли стало, что стал я ходить на службы каждое воскресение.
Прям с вечера субботы думал: „Завтра надо идти!« Приду, постою всю службу – и ухожу.
Месяца через три я поймал на себе какой-то особо пристальный взгляд священника. „А чего это, думаю, все к священнику подходят, а я не подхожу?« Купил книжку про исповедь, чтоб посмотреть, с чем это там подходят. Прочитал полторы страницы и понял, что меня просто семью холмами надо засыпать за грешность!
Начал исповедоваться, потом пять лет работал в храме сторожем. Родные особого интереса к моей деятельности тогда не проявляли – что взять с больного человека? Поначалу, после того как стал причащаться, я всем дома надоедал: „Идите со мной!« Потом бросил: взрослые люди – своя жизнь. Потом сын как-то пришел и крестился. Потом жена пришла в храм: „А что, когда отец Василий крестить будет?« А я, церковный сторож, как раз мету двор, аж метлу выронил.
Говорю жене: „Давай повенчаемся?« – „Да зачем, и так живем нормально!« Но тут сын в армию уходил, сказал: „Повенчайтесь!«
А однажды настоятель отец Василий вдруг спрашивает: „Пойдешь в дьяконы?« А какой из меня дьякон – я ни читать, как надо, ни петь не умею. И все-таки поднял он меня на клирос.
Когда я в первый раз читал акафист, думал, никогда его не дочитаю, так кашлял. А все-таки дочитал – хватило у отца Василия терпения.
А через какое-то время он говорит: „Езжай во Владивосток в Никольский собор«. Я собрался и поехал. А в соборе мне и говорят: „Будешь пономарить!« Ну, я и начал учиться всему – в 46 лет, мама дорогая! А потом меня на дьякона учиться отправили, а там и рукоположили.
Я до сих пор иной раз думаю: „Ущипните меня! Я ли это стою в облачении рядом с владыкой? Теперь – первый священник в кафедральном соборе по времени хиротонии«. А сейчас и сын пришел из армии, работает в социальном центре у нас и тоже занимается приютом для бездомных, так что теперь нас там двое!»
