Персональные компьютеры и коммуникаторы, мобильники и электронные планшеты, GPS-навигаторы и другие, появившиеся за последние лет 15 устройства изменили образ жизни современного человека до неузнаваемости. И продолжают самым беспардонным образом его менять. С ног до головы вооруженные новоявленными гаджетами, подключенные к широкополосному безлимитному интернету 24 часа в сутки, мы осваиваем множество новых навыков и даже не замечаем того, как меняемся при этом сами. Психологи, социологи, антропологи стремятся выявить и зафиксировать отличие человека нынешней, цифровой эры от человека прошлых лет, былых времен, доэлектронных. Среди этих исследователей – американский психиатр, профессор Лос-Анджелесского университета и директор Научного центра по проблемам старения Гэри Смолл, выпустивший вместе со своей женой Гиги Ворган книгу «Мозг онлайн» (М., 2011).
Семейное дело
В предыдущих выпусках, бывало, мы не раз критиковали заголовки – то за неоправданную вольность публикаторов (в книге, прозванной издательством «Бог не любовь», автор не говорит ни слова о «любви»), то за уже авторскую «неточность», граничащую с намеренным обманом покупателя (в книге «Как становятся террористами» речь лишь о терроре исламистском, без даже чисто риторических усилий распространить все или что-то сказанное на феномен терроризма в целом). Издатели «Мозга онлайн», наоборот, заслуживают похвалы: выбранное ими русское название, не отличаясь остроумием, определяет тему книги даже точнее, чем оригинальное iBrain, заигрывающее с популярной продукцией фирмы Apple и, вероятно, выбранное в надежде погреться в лучах ее славы.
Вполне безосновательной, к слову, надежды – ибо посвященная вовсе не конкретным гаджетам (не говоря уже о гаджетах того ли иного бренда), а разностороннему влиянию на мозг – в разные периоды жизни человека – новейшей бытовой электроники вообще и в особенности длительного пребывания в интернете, эта книга доступным языком рассказывает, как непрерывное присутствие «онлайн» (и в узком, и в широком смысле слова, включающем привязанность к компьютерным игрушкам) конфигурирует работу нашей головы; показывает, каким конкретно образом – в смысле нейронной активности белого и серого веществ – нет-серфер или игроман меняются в результате своего образа жизни; перечисляет, в чем минусы и плюсы этих изменений.
На роль научной публикации «Мозг…» не претендует, и в этом вопросе с самого начала не следует питать иллюзий. Перед нами натуральный научпоп, который можно смело рекомендовать читателю в диапазоне от интересующихся современностью пенсионеров до продвинутых учащихся средних классов.
Из минусов: будьте готовы, что из познавательного нейрологического нон-фикшн автор регулярно норовит свернуть в банальнейший компьютерный ликбез и пошловатые психологические экзерсисы. Некоторые главы снабжены «историями из жизни» простых американцев, иллюстрирующими, к примеру, интернет-аддикцию, легкий квази-аутизм индиго или ежедневные измены мужа дорогой жене с любимым Blackberry. Такого рода поучительные байки россиянина скорее раздражат, чем воодушевят (один из рецензентов уже назвал их «омерзительными»), однако, право, все эти кривые зеркала, не претендуя на художественную прозу, слишком хорошо знакомы каждому из нас, чтобы можно было с чистой совестью отмахнуться от них как от пройденного якобы этапа.
Но вот чего наверняка не ожидаешь встретить в книжке под таким названием (и что таки в ней заняло внушительный объем), так это… нормы сетевого этикета, общекомпьютерный ликбез, стандартные тесты на сетевую зависимость, упражнения, расслабляющие и тренирующие пальцы и прочие, такие же полезные, но совершенно неуместные в предложенном контексте материалы.
И тем не менее, осмелюсь утверждать, что даже привередливый читатель, если только будет терпелив, скорей всего сумеет обнаружить нечто интересное, перелистав все эти 350 страниц. Даже если авторские изыскания покажутся вам общим местом или чепухой, перечень использованной ими литературы, честно завершающий «Мозг онлайн», сослужит добрую службу всем, кто пожелает изучить тот или иной вопрос самостоятельно.
Да, и последнее, чтоб не забыть – риторико-технический нюанс: подписана книжка двумя именами – ученым Гэри Смоллом и его «соавтором и женой» Гиги Ворган, чей улыбающийся портрет вместе с улыбающимся портретом мужа, украшает заднюю обложку – но написана она от первого лица единственного числа, и это лицо, как следует из текста, профессора Смолла. И в тех местах, где Смолл упоминает о жене, она также является в третьем лице. А посему и мы, удобства и логики ради, будем говорить об этой книге как об исследовании Смолла, коль скоро вклад жены остался неопределен.
Седьмая – электронная – печать
Причудлив «Мозг онлайн» не только жанрово, но и в плане изложения. Все главные и дорогие сердцу мысли автор повторяет и по-разному доказывает на протяжении всей книги; встретившись вам в первой главке, они уже никогда (за вычетом, увы, немалочисленных страниц, где Смолла унесло в круговорот житейской мудрости и сетевых манер этикета) не дадут забыть о себе восприимчивому читателю. Видимо, смысл такого построения в том, чтобы каждая главка – на случай, если остальные будут почему-то уничтожены, – так или иначе содержала основные авторские мысли, не упуская ни одной из них. Однако для того, чтоб передать идейный пафос автора в развитии, мы искусственно усилим последовательность в переходах от одной главы (или части) к следующей, — ту самую последовательность, которая на самом деле, между нами, в книге довольно размыта.
Кадр из фильма «Газонокосильщик»
В первой главе («Ваш мозг эволюционирует прямо сейчас») уже можно встретить, в той или иной пропорции, все основные положения Смолла, перечислим их сразу бегущей строкой: наш мозг меняется всю жизнь до самой смерти человека; эти изменения, даже в зрелом возрасте, далеко не только «деградирующего свойства», как принято пессимистически считать; особо интенсивно, чтобы не сказать стремительно мозг развивается с рождения человека и до подросткового периода включительно; хайтек вскружил нам головы не только в переносном, но и в медицинском смысле; и это явственно читается на детских МРТ. Хайтек развил в нас, и в особенности – развивает в молодежи, многие полезные умения и навыки, однако он же угрожает достаточно внушительными изменениями на клеточном, а с ним и на психологическом, культурном, социальном уровнях. Впрочем, к чести автора, ни до запугивания, ни до луддизма он не опускается.
Не следует обманываться банальным видом этих рассуждений: Смолл не боится выглядеть простецки и обращаться к нам, как к своему соседу, уже открывшему банку пива на вечеринке с барбекю, но сами тезисы, насколько можно оценить их дилетантски, не выглядят безумно или тривиально. Минуя разные нюансы нейрологии, еще раз подчеркнем любимейший (и, может быть, сомнительнейший) смолловский мотив: наш мозг – продукт сложнейшей эволюции, однако двух последних десятилетий с их технологической экспансией – этого ничтожного, с точки зрения биологического вида, срока – оказалось достаточно, чтобы зафиксировать изменения в его, мозга, ответной и якобы невиданной активности (с. 21).
Смолл объясняет наблюдаемые изменения так: «мышление младенца похоже на компьютер со скудным набором предустановленных программ, но его жесткий диск практически пуст. Чем больше данных накапливается, тем больше на «Рабочем столе» ярлыков доступа к ним» (с. 21-22). Как PC «запоминает» предпочтения сидящего за ним юзера, а поисковик – вводимые им ключевые слова, так и пластичный мозг ребенка, строя новые нейронные цепи, задает собственные макрокоманды, которыми в дальнейшем будет пользоваться. Взрослея, нейроны «выбрасывают» многочисленные ветви-дендриты, которые получают сигналы от проводов-аксонов, ведущих к соседним нервным клеткам. Число связей между нейронами достигает пика в весьма раннем возрасте. К двум годам концентрация синапсов максимальна. Затем, к переходному возрасту 60% из них исчезает, но зато оставшееся число не меняется до гробовой доски. Именно «огромное число потенциально жизнеспособных связей объясняет… податливость и способность [ребенка, — П.Г.] непрерывно меняться под воздействием окружающей среды». Поэтому так быстро дети учат языки; поэтому их дар (который есть у каждого здорового ребенка) улавливать-запоминать буквально на лету фонемы неродного языка уже с двенадцати месяцев неуклонно начинает чахнуть (с. 23).
Или – как другой пример – сенсорная депривация, пережитая в младенчестве. Ребенок, появившийся на свет с катарактой обоих глаз, должен быть (если это возможно) вылечен в первые 6 месяцев, в самом крайнем случае – лет до семи-восьми. Избавившись от болезни позднее, он рискует навсегда остаться неспособным к распознанию пространственных образов. Причина в том, что к школьному возрасту соответствующие сегменты мозга уже развиты с учетом прожитого опыта.
Отсюда угрожающая параллель: технологичный и кажущийся столь комфортным «симбиоз» ребенка с, например, PC (аналогично — с никогда не выключаемым экраном телевизора) сродни такой же депривации (с. 24).
Люди цифровые и аналоговые
Мысль, четко прозвучавшая на старте, становится магистральной во второй главе («Мозговая пропасть: технологии, разделившие поколения»): влияние хайтек-прогресса на молодое поколение. Вкратце объяснив, как быстро развивается наш мозг и почему так важен детский опыт, Смолл констатирует, что между поколениями последних лет пролегает «мозговая пропасть». «Похоже…наше общество разделяется на две культурные группы (почему культурные? Ладно, не суть важно, – П.Г.): «цифровых от рождения», которые родились в мире компьютерных технологий, и «цифровые иммигранты», которые познакомились с компьютером уже став вполне взрослыми людьми» (с. 49).
И эта «пропасть» – не красивая метафора (или не только она), но зафиксированное многочисленными экспериментами различие в сформированных нейронных связях и общей мозговой активности среднего представителя каждого поколения – «цифровых» и, раз такое дело, «аналоговых» (Смолл, впрочем, кажется, нигде не произносит этого напрашивающегося понятия). Смолл даже говорит об иной «прошивке» – сильный, нарочито электронный термин – юной компьютеризованной генерации по сравнению с ближайшими их предками и старшими братьями, родившимися на каких-нибудь два года раньше. Не занимаясь точной датировкой цифрового поколения, Смолл не забывает подчеркнуть, что пропасть, о которой речь, гораздо глубже, чем предполагает известная всем испокон веков «проблема отцов и детей» с их пестуемыми любовно расхождениями во вкусах, привычках, темпераменте и пр. Мы лишены возможности перечислять детали, но в книге нравам подрастающего поколения автор уделил немало сил.
Для описания «технических» возможностей новейшей электронной молодежи (опять-таки, сравнительно со «старичками» – всеми, кто постарше, сильно или чуть) автор не жалеет красок: они одновременно могут делать сразу три-четыре дела, изобретательней в моторике, ловчее в освоении новых гаджетов. Многозадачность, несомненно, их принципиальная способность; иные восхищенные нейрологи оценивают выше раз в два, чем у их родителей. Вдобавок те из них, кто режется в компьютерные игры, обычно лучше тех, кто не-, в периферийном зрении (есть ссылка на исследование университета Рочестера, с. 46). И, между прочим, – незатихающим проклятиям в адрес игр назло – их «когнитивные способности», похоже, тоже зачастую лучше тех, кто не играет (см. эксперименты новозеландца-нейрофизиолога Пола Кирни, там же).
Но, кроме этих несомненно ярких достижений, сожительство с «хай-теком» принес и многие другие, уже неоднозначные, а то и однозначно беспокоящие следствия.
Эти слабые лобные доли
Ну, из очевидного – издержек интернет-зависимости (которой, как гласит замер трехлетней давности, страдает каждый пятый школьник в США – и, разумеется, все большее число подросших, взрослых людей, которые, хотя и «иммигранты» в этом дигитальном мире, полны решимости реализовывать себя посредством монитора и клавиатуры) – рассматривать не будем, хотя их много, и они важны (Смолл с цифрами в руках упоминает скверную учебу, слабость и наплевательское отношение к физ развитию и т.д.).
Оказывается, что постоянное пользование, например, интернетом, происходящее за счет редукции «реальной жизни», лишает развивающийся мозг достаточного опыта, систематичных «вызовов», необходимых для ответного развития соответствующих нейронных связей, в частности – развития лобных долей. Меж тем, «недоразвитые лобные доли мешают… правильно рассуждать». Отсюда это рискованное, пренебрегающее очевидными опасностями поведение компьютерно зависимых и таких вроде бы боязливых подростков – оно детерминировано, по мнению автора, чувствами безнаказанности и неуязвимости – вполне, разумеется, ложными, если говорить о соответствии реальному положению дел, о защищенности, которая имеется в реале. Оно и понятно – ибо искусство предосторожности и науку рассудительности (Стролл пишет не так кучеряво) подростку следует освоить в этом самом переходном возрасте синхронно с развитием лобных долей. Смолл связывает с этим безрассудством впечатляющую статистику смертей молодых американцев за рулем – (с. 203-204).
Не менее чревато разными и часто самыми внезапными опасностями элементарная неспособность или слабая способность «дигитальных от рождения» распознавать невербальные сигналы (с. 208), которыми мы обмениваемся в ходе «живого общения» – интонацию, мимику, поведенческие нюансы, требующие для своего считывания, пусть даже самого приблизительного и ошибочного, пусть даже самый мимолетный перенос в так называемую «шкуру» собеседника; знаки, понимание которых невозможно без мысленного представления себя на его месте, коротко выражаясь – без знаменитой «эмпатии», о которой мы часто писали и на упоминание которой пора установить эмбарго.
Эксперимент, проведенный в Лондонском университетском колледже при помощи магнитно-резонансной томографии, показал, что подростки 11-17 лет и взрослые от 21 до 27 года, размышляя над «рутинным вопросами» (Куда сходить сегодня пообедать? Какой фильм посмотреть вечером?), использовали разные участки мозга: у школьников за принятие соответствующего решения «отвечали» височные доли, а у тех, кому пошел третий десяток, включалась префронтальная кора лобных долей, сиречь участок, отвечающий за то, как наши поступки отразятся на ближних (с. 61).
Давно известно, что чем ребенок младше, тем больше нужно ему времени, чтобы ответить на вопрос, что будет чувствовать, например, его подружка, если он не пригласит ее к себе на вечеринку. Выходит, что подростки, проводящие всю жизнь за монитором, всерьез задерживаются на этой детской, как бы полуаутичной стадии «конкретного», по Пиаже, мышления, а проще – интеллектуальной недоразвитости.
Хваленая многозадачность тоже не настолько хороша и эффективна, как могло показаться в начале – иначе бы откуда взяться множественным траблам интернет-аддиктов с успеваемостью. Часто этот (ныне суперпопулярный) «многозадачный режим» переходит в беду, знакомую уже не только детям, но и взрослым (заканчиваем с ювенальными проблемами и переходим к общим психо-бедам технически передового человечества), а именно – в «состояние рассеянного внимания», когда мы следим за всем сразу, но целиком ни на чем не сосредотачиваемся. Внешне похожее на режим многозадачности, это состояние принципиально от него отлично тем, что совершенно не предполагает ясной цели ни одного занятия по отдельности. Ученые, кажется, единодушны в том, что продолжительное рассеянное внимание изнурительно и травматично для мозга. Оказавшись в этой ситуации, «мозг инстинктивно шлет надпочечникам сигнал к выбросу кортизола и адреналина… (которые) добавляют нам энергии и улучшают память, но со временем эти гормоны стресса затрудняют работу сознания, вызывают депрессию и мешают работе гиппокампа» (с. 41).
И все это, вообразите, по вине – сейчас нет времени перечислять все доказательства, но Смолл об этом мог бы говорить часами – избыточно долго эксплуатируемого компьютерного монитора, который в наш жестокий век взвалил на себя те работы по идиотизации подрастающего поколения, которые ранее числились за телевизором.
Все это не какое-нибудь консервативное кликушество – недаром Американская Ассоциация педиатрии не позволяет оставлять детей до двух лет в комнате с включенным ТВ (кстати, о вреде последнего в книге приводится немало, без преувеличения, жутких фактов – например, имеется прямая связь между распространением аутизмом и склонностью семьи жить с невыключаемым «голубым экраном»).
Мозг в наших руках
В книге речь не только о подростках. Взрослые также испытывают огромное воздействие новейших технологий, и, как мы сами знаем, не меньше школьников подвержены зависимости от интернета и своих игрушек. Хайтек организует целые системы потребления, которым автор уделяет особо пристальное влияние. Так, маркетологам и всевозможным менеджерам по продажам будет небезыинтересна Пятая глава («Хай-тек культура в обществе…»), из которой следует, что сетевое потребление имеет совершенно специфический характер, отличный от традиционного шоппинга, что приводит к новым видам спроса и предложения (с. 139-141).
Но ни пугающая статистика, ни признание безудержности технологической экспансии, ни даже констатация того, что в наши дни решения возникшей проблемы «компьютерного переформатирования мозга» пока не существует не превращаются для Смолла в повод предаваться апокалиптическим пророчествам и публицистическому ражу. Окруженный грозным виртуальным буйством, автор сохраняет трезвость мысли, эмоциональную нейтральность и спокойную уверенность, что человек – и его мозг – сумеют выкрутиться из этой заварушки. Стоит только захотеть.
И это очень симпатичная черта книжки, цель которой указать как на опасности, так и на те спасительные ресурсы, которые идут с опасностями в одном комплекте. Простые до смешного и доступные чуть ли не всякому ресурсы. Неудивительно, что, следуя такому вполне корректному научному курсу, Смолл не только не конфликтует с традиционной моралью, но даже выступает ее неожиданным апологетом.
Подчеркивая, например, насколько более благополучна – во всех отношениях – атмосфера в семьях, члены которых привыкли каждый вечер собираться к ужину за одним столом. Показывая, например, доказательно и иллюстративно, насколько ценными становятся обычнейшие, «грубые», физические вещи и занятия. Уча, насколько важно для умственного и психического здоровья регулярно выключать свои компьютеры и телефоны, и пребывать вне доступа, наслаждаясь заново обретенным телом, вновь возвращенной автономией и самостью. Насколько жизненно необходимо регулярно закрывать распахнутые настежь окна передовой «многозадачности», чтобы сосредоточиться на чем-нибудь одном. Хотя бы на затачивании карандаша. Напоминая, что не человек для интернета, а интернет для человека.
Польза этой книги в том, что, написанная не каким-нибудь анахоретом и замшелым консерватором, а вполне себе успешным представителем науки, она наглядно, но без идущих в нагрузку идеологических обоснований, демонстрирует, что на сегодняшний момент нет гаджетов и не такой Сети, которые без ущерба были бы способны заменить реальное общение: жизнь взрослых людей сугубая виртуальность обедняет, а психику подрастающего поколения способна жесточайше искалечить. Обычнейший, но человеческий, оффлайновый контакт становится в таких комфортных, но неестественных, мягко говоря, условиях натуральным лакомством, деликатесом. Особой – может, даже высшей – ценностью. Которую надо холить и лелеять. О которой нельзя забывать, если хочешь вернуться домой из виртуальных вне- и бестелесных странствий. Человеку верующему – особенно.
Петр ГРИНЕВ мл.
