Вывод первый – о том, что доверие должно быть разумным
Наш загородный реабилитационный центр в 1997 году дал страшный сбой. Поначалу наши парни в нем жили вообще без постоянного воспитателя: мы думали, что все само собой образуется, что они уже люди верующие. Но это были романтические обольщения, ничего они сами не могут, если с ними нет серьезных людей.
В 1997 году с ними уже был воспитатель, но это был человек довольно слабый, не слишком способный при необходимости дать отпор. По неосмотрительности мы поселили туда одного матерого бандита. В колонии он был таким знатоком святых отцов, таким «старцем»! Был он слепой и без руки, и мне казалось, что он уже по своим тяжелейшим увечьям безопасен. Но этот слепец со своим подручным сумел на всю деревню страха нагнать: пошли с ножом по людям, врывались в дома, нож к горлу… До крови дело дошло.
Тогда я понял, что до того, как ехать в нашу деревню, бывшие заключенные должны пожить около нас в городе, чтобы мы к ним присмотрелись. Ведь в тюрьме человек проявляет себя совсем иначе, чем когда живешь с ним бок о бок.
Так появился наш приют в Петербурге. Когда мы его открыли, стало понятно, насколько он был нам нужен. Сюда и в отпуск можно из деревни приехать – это тоже иногда необходимо.
Вывод второй – о том, что свободное время хорошо тогда, когда его нет
Если наши подопечные не занимаются очень плотно каким-то хорошо организованным трудом, то ничего не получается – они впадают в прежнее состояние.
В нашем городском приюте мы не можем организовать такой труд. Многие освободившиеся ходили в больницу с нашими добровольцами, помогали в детском приюте, но в основном болтались здесь, в братстве, при кухне. Почистить картошку – сколько это? Ну полчаса. А потом? В магазин – это они любят больше всего: пошел, погулял, поболтался, заодно и пивка выпил. И начинается… Какая тут реабилитация? Это халява, к которой они быстро привыкают и начинают ею пользоваться. Приходят к нам готовые работать, но без постоянного труда развращаются буквально в неделю.
Мы искали подходящее производство, где требуется низкоквалифицированная рабочая сила (грузчики, разнорабочие), и с воспитателем посылали туда. Но если там бывают простои, то обычный рабочий сидит, курит, ждет, а для наших это плохо. Им лучше всего какой-то конвейер: встал и восемь часов, не отрываясь, молотишь, чтобы как следует устать. Приехал уставший, помолился и спишь. Такого производства нам найти не удалось.
Остается одно: организовать собственные мастерские, которые были бы еще и рентабельными. Сейчас мы озабочены именно этой проблемой.
Вывод третий – о том, кто в доме хозяин
В нашей деревне в Псковской области с поиском работы проблем нет – там есть хозяйство, которое мы стараемся развивать: огороды, теплицы, коровы, свиньи, гуси, кролики… Но мы стали замечать паразитические настроения: подопечные наши поняли, что этот реабилитационный центр существует для них, что кто-то дает на него деньги, а воспитатели получают зарплату. И они решили, что они здесь главные действующие лица: «Нас, – говорят, – не будет, – и вас не будет. Это наш дом, на нас иностранцы деньги дают».
Сейчас мы пришли к выводу, что надо менять исходную установку. По крайней мере, для них. Хотя мы и остаемся реабилитационным центром, но для тех, кому мы помогаем, это должно быть подсобным хозяйством нашего прихода, которое существует и без них. Есть вы тут, нет вас – все равно оно работает и должно приносить пользу. Устраивают вас условия, которые мы предлагаем, – пожалуйста, живите и трудитесь. Но если вы неэффективны, то вы здесь не нужны. Это более естественная постановка вопроса, и сейчас мы медленно на эти рельсы переходим, другие смыслы во все это для них вкладываем.
Вывод четвертый – о том, как трудно помочь человеку измениться. Особенно если он этого не хочет
Поначалу мы были настроены на удержание в центре всех, кто к нам попадал: «Давай, – говорили мы, – живи на земле, мы тебе поможем, учись, женись». В этом, видимо, присутствовала определенная искусственность: человек не хочет трудиться, а мы бьемся, тянем его за уши…
Был у нас один парень, Олег, самый молодой (16 лет), но при этом вполне сформировавшийся алкоголик. У него есть бабушка, которая с ним не справлялась. Взяли мы его в центр, прожил он месяца три, а потом задурил. Выгнали. Пожил с бабушкой и братом, а брат у него очень жестокий, бьет смертным боем и его, и бабушку. Олег приполз на коленях, как шелковый, лишь бы взяли: «Я все понял…» Два-три месяца проходит – опять начинается. Мы ему: «Олег, ну ты вспомни, как ты нас умолял…» Все понимает, но уходит и опять пьет. Работать не любит страшно. Так мы его три раза выгоняли и опять брали.
Не нужно, вероятно, этим заниматься. Не работаешь – вон отсюда, без всякой жалости. Хочешь пить – иди, пей, гуляй, делай что хочешь. Если работаешь хоть как-то – оставайся. Для таких стоит что-то делать, а остальным мы все равно не поможем, только попортим себе нервы и в глубоком разочаровании ко всей этой деятельности прикроем центр.
До сих пор из всех желающих к нам идти мы выбирали в колонии единицы – главным образом тех, кому после освобождения негде жить. Сейчас хотим попробовать по-другому: принимать больше, но быстрее отсеивать и оставлять только людей, действительно способных принять помощь, которую мы готовы им дать.
Система реабилитации заключенных: шаг за шагом
Братство св. Анастасии Узорешительницы помогает заключенным с 1992 года. Система реабилитации, сложившаяся за это время, рассчитана на молодых людей (от 16 до 30) и разделена на три ступени.
Первая ступень – в Колпинской детской колонии. Священник приезжает служить в колонийском храме, исповедовать, причащать. Сестры милосердия обрабатывают заключенным раны и язвы, возникающие от плохих условий жизни, недостатка питания, витаминов. Иконописец каждую неделю ведет занятия по живописи, пользующиеся большой популярностью.
Следущая ступень, появившаяся в 1995 году, – загородный реабилитационный центр в Псковской области, место для жизни, учебы и работы. Сейчас в Пушкиногорском районе построено уже два благоустроенных дома для общины бывших заключенных, есть приусадебное хозяйство. В местном ПТУ можно получить профессию шофера и слесаря. В центре постоянно находятся воспитатели из братства, которые работают по две недели, сменяя друг друга. Теоретически освободившиеся могут остаться в деревне на всю жизнь, но пока рекордный срок жизни здесь – четыре года.
В 2001 году к системе была добавлена промежуточная ступень – приют свт. Василия Великого в Петербурге, неподалеку от здания братства. Шесть человек могут жить здесь сразу после освобождения, пока в течение двух-трех месяцев члены братства помогают им восстановить документы, пройти медицинское обследование, найти подходящую работу.
От редакции: О. Александр к результатам работы центра относится критически и об успехах ничего говорить не стал. Но все же, рассказывая о людях, прошедших через центр, он называл и тех, кем можно гордиться. Кто-то из них остался работать в братстве и работает за двоих. Есть монахи и священники. А кто-то работает на заводе, завел семью, избавился от наркотиков и пытается вытянуть друзей. «Я думаю, что примерно 50 процентов (точно не высчитывал) выходит с положительным результатом, – говорит о. Александр. – Да и у остальных хотя бы по житейским соображениям жизнь стала более приемлемой. И как бы мы с ними ни расстались, каких бы ни было скандалов, на Пасху все они приходят к нам».
