«Разрушенный храм – как человек, который болен». Руководитель фонда «Белый ирис» спасает старинные церкви и учит этому всех желающих

Ольга Шитова успешно работала в финансовой сфере, когда почувствовала в душе опустошение и неудовлетворенность. Поиски своего предназначения привели ее к восстановлению разрушенных храмов. Фонд, которым сегодня руководит Ольга, уже спас от исчезновения несколько объектов. Оказывается, что при желании храм можно спасти, даже если денег на это почти нет.

В поисках смыслов

– Как возникла идея создать благотворительный фонд «Белый ирис»?

– Думаю, предпосылки к этому были еще в детстве. Я родилась в деревне под Брянском. Помню, мы с семьей рано утром едем в город освящать куличи и яйца на Пасху. И вижу, как народ тоже туда тянется – кто пешком, кто на велосипеде, с корзинками, сумками. И мне стало так всех жалко. Думаю, вот бы у нас в деревне был храм, мы бы ходили туда пасочки святить.

Много лет спустя, в 2014 году, когда я была в поиске работы, подруга как-то меня спросила, о чем я мечтаю. И я, не задумываясь, сказала: «Хочу, чтобы в моей деревне появился храм». А подруга ответила, что мечтает, чтобы в ее деревне восстановили храм, и предложила мне учредить фонд.

Про восстановление храмов я тогда ничего не знала, поэтому стала искать информацию. Нашла в интернете только 73-й Федеральный закон об объектах культурного наследия и статью Светланы Александровны Мельниковой, руководителя центра «Сельская церковь», о том, как восстановить храм в глубинке. Я почитала, встретилась со Светланой Александровной. Фонд мы тогда так и не создали, но я стала добровольцем в центре «Сельская церковь».

– А потом было знакомство с Казанским храмом в селе Курба?

– Точно. Мне случайно в социальной сети попалась статья о строительстве храмов в дореволюционной России. На фотографии к посту был Казанский храм. Я его долго рассматривала, переживала – такой красивый, необычный – и в заброшенном, разрушающемся состоянии.

Потом другая знакомая скинула ссылку на публикацию об этом же храме. Я долго не решалась открыть, понимала, что это будет точкой невозврата. Так и случилось. Под постом было две тысячи комментариев! Думаю: «Ничего себе, интересно, что люди пишут». В основном были возмущения, что пропадает такая красота, а в конце: «Создайте кто-нибудь группу, я не знаю, как это делать».

Думаю: организовать чат – это самое простое, это я могу сделать. Создала группу, опубликовала на нее ссылку, и сразу более 200 человек подписалось. Стали обсуждать, что делать, и я как-то сразу почувствовала: ответственность теперь лежит на мне. 

Позвонила в администрацию, узнала, кому принадлежит храм. Рассказала, что мы вот такие собрались в чате, хотим помочь его сохранить. На том конце ответили: «Здорово, хоть кому-то наш храм нужен». Познакомилась с батюшкой, который этот храм опекал, и выяснилось, что незадолго до этого в нем отслужили первую литургию. Потом была поездка в Курбу для знакомства с местными жителями, чтобы понять, для кого храм восстанавливать.

В первый раз мы просто ходили по деревне и спрашивали жителей, как они относятся к идее восстановить храм. Со мной была местный краевед Елена Николаевна Белова, которая очень радела за храм. Разговаривали и со школьниками, и со взрослыми, и с бабушками – все выразили желание не только сохранить храм, но и ходить в него. Это очень воодушевило продолжать дело.

А в чате участники группы в это время начали спрашивать, куда перечислять средства. Стала думать куда, на карточку не хотелось. Поговорила об этом с бывшей коллегой, и мы вместе решили создать фонд. Так 28 апреля 2016 года появился «Белый ирис».

В тот момент я очень чутко ко всему относилась и, если бы были препятствия, наверное, не пошла бы на это. Но явных трудностей и организационных проблем не было. Зарегистрировали фонд, потом договорились с Институтом наследия, и нам дали бесплатно комнату под офис. Это было для нас большой поддержкой, за что мы ему очень благодарны.  

– А до того как стать руководителем фонда, у вас была успешная карьера?

– Вполне. Моим последним местом работы было агентство по ипотечному жилищному кредитованию в Москве. Мы занимались развитием рынка ипотечного кредитования и жилищного строительства.

Крупные проекты, которые успешно реализовала наша команда, – это военная ипотека для обеспечения жильем военнослужащих и их семей и реструктуризация ипотечных кредитов во время кризиса в экономике страны. В тот момент ставки по ипотеке повысились и многие заемщики не смогли продолжать платить.

Мы разработали продукт реструктуризации ипотечных кредитов, чтобы дать людям шанс встать на ноги и не потерять квартиру. Продукт позже был внедрен и для банковского рынка, чтобы по примеру нашего агентства банки работали со своими должниками.

Но в последние годы в агентстве поднимались вопросы о реорганизации, к тому же я перестала понимать свою роль в этой деятельности, а мне всегда было важно знать, что я делаю и какая польза от моего труда. И я ушла дальше искать то, что наполнит мою жизнь смыслами, – дала возможность душе выбрать то, на что она откликнется. Она откликнулась на восстановление храмов и заликовала.

Самое страшное – дать надежду, ничего не сделать и уйти

– Фонд занимается только первичным работами или полным восстановлением храма?

– Фонд ориентируется на полное восстановление объектов, чтобы храм стал действующим. Например, в Казанском храме в селе Курба мы уже приступаем к реставрационным работам. Но хочу отметить, что для нас важно не просто восстановить объект, но и оживить территорию вокруг, чтобы местные жители включались в этот процесс и тоже участвовали.

Важно, чтобы уже в процессе восстановления они начали заботиться о храме, ухаживать за ним, его содержать, потому что в дальнейшем сопровождение ложится на общину. Иногда нам даже не нужно идти до конца, потому что община обретает силы, чтобы самостоятельно продолжить работу по восстановлению храма.

А вместе с храмом в село, как правило, возвращается культурная и социальная жизнь, улучшается экономика, потому что начинают приезжать туристы.

– Как вы работаете с местным населением?

– Везде по-разному, так как у каждого села своя история, своя атмосфера и разные ресурсы. Всегда знакомимся с главой района, главой поселения, берем благословение у правящего архиерея. Далее знакомимся с местными жителями.

В Курбе я просто пошла по селу, а в Аксиньине мы провели встречу с местными жителями на уровне главы поселения и настоятеля прихода. На первой встрече люди высказывали накопившуюся боль: никто о них не думает, все их забыли, а на следующей встрече уже мы предложили им помечтать о том, каким они хотят увидеть свое село.

Удивительно, что когда мы вновь собрались через несколько лет, то поняли, что многие их мечты сбылись и село действительно изменилось.

В целом в каждом селе у нас есть инициативная группа и лидер, благодаря им есть возможность коммуницировать с местным населением.

– Жизнь в селах, где вы восстанавливаете храмы, действительно меняется?

– Кардинальным образом. Например, в селе Аксиньино Тульской области жители практически не общались друг с другом, у них не было никаких совместных мероприятий, все сидели по домам. А сейчас у них своя община, каждое воскресенье вместе собираются на молебен, отмечают престольные праздники, день села, государственные и православные праздники.

Когда приезжает священник Димитрий Нестеров служить литургию, храм наполняется – приезжают люди даже из соседних сел. Государство обратило внимание на Аксиньино, там сделали прекрасную дорогу, построили новый медпункт, провели газ, интернет. За шесть лет жизнь в селе преобразилась. В Курбе тоже все меняется, и там дороги ремонтируются, появляются новые торговые точки, строятся дома, появился клуб, село газифицируют.

Когда мы заходим на новую территорию, мы понимаем, что должны привнести сюда что-то полезное. Самое страшное – это прийти, дать надежду, ничего не сделать и уйти. Это вгонит людей в еще большую депрессию. Поэтому мы заходим аккуратно, с пониманием всей своей ответственности: куда идем, зачем и что должны будем сделать.

Как минимум – провести консервацию, как максимум – провести реставрацию и что-то большее по оживлению территории и увеличению градуса счастья в сердцах местных жителей. С ними мы стараемся сразу обсудить наши возможности и их роль в проекте: да, мы поддержим, привлечем специалистов, но должно быть активное участие и инициативы и с их стороны.

– Чем консервационные работы отличаются от реставрационных?

– Консервация и первоочередные противоаварийные работы позволяют предотвратить разрушение храма. Это самый простой этап, который можно сделать в короткие сроки без больших финансовых вложений. Для этого в основном нужны только плотник и кровельщик, который умеет делать временную кровлю и стропильную систему.

Процесс реставрации более длительный и дорогостоящий. Только на разработку проекта реставрации нужны год-полтора и команда специалистов. Например, в разработке проекта реставрации Спасского храма в Аксиньине участие приняло больше 30 специалистов, потому что возвести храм нужно в аутентичном виде, исходя из тех материалов, из которых он был построен, по тем технологиям, по которым он тогда создавался, в том облике, в котором он был возведен.

Реставрация – это работа не только с фундаментом, конструкциями, кровлей, интерьерами, но с историей места, памятника и людей, живших и создававших эту красоту в те времена. Можно, конечно, при наличии денег провести реставрацию года за три, но это не самый лучший подход. Разрушенный храм как человек, который болен, у него множество причин разрушения, его нужно лечить поэтапно, чтобы он привыкал к своему новому состоянию.

И самое главное – организовать работу так, чтобы, пока храм восстанавливается, и местные жители бы преображались, а это не может произойти по щелчку. Постепенно должно прийти понимание важности духовного развития, приобщения к духовной жизни через труд. На это и 10 лет может уйти.

– Участвуют ли в ваших проектах добровольцы?

– Да, люди откликаются. Есть те, кто участвует в наших выездах, а есть те, кто задействован в, так скажем, интеллектуальной работе. Например, студенты Высшей школы экономики разработали для нас концепцию музейного комплекса в селе Аксиньино и туристические маршруты. Они провели краеведческие исследования и на их основе создали экспозицию, которую мы потом выставляли в Москве (в Кремлевском дворце), в Туле, в самом Аксиньине.

Местные жители признавались, что не ожидали, что получится настолько интересная выставка. В этом году студенты МГСУ и МИФИ будут проводить краеведческие исследования в Курбе. Активно привлекаем добровольцев-дизайнеров, IT-добровольцев на платформе ProCharity. Мы всегда рады новым людям, которые готовы бескорыстно трудиться для сохранения памятников культуры и духовной жизни в селах.

 «Почему кто-то, а не я?»

– Расскажите, как возникла «Школа хранителей храмов»?

– Как-то, еще до пандемии, мне приснился сон: я умерла и душа моя летит куда-то. И голос мне говорит: «Рано тебе еще, надо с родителями проститься, последователей найти… Уйдешь, и кто вместо тебя останется?» Я проснулась и думаю: действительно, надо мне последователей найти, но где же их взять? С тех пор мысль эта меня не оставляла.

К нам в фонд часто обращаются с просьбой взять на попечение храм. Очень было много заявок в 2024 и 2023 годах. Всех жалко, а помочь не можешь, ресурсов таких нет. Ведь у каждого храма должен быть свой человек, который будет организовывать работы, общаться с местными жителями, с органами власти. А отказывать рука не поднимается.

И тут я думаю: хорошо бы этих людей, которые к нам обращаются, обучить, рассказать, как мы работаем, и пусть сами занимаются храмами потихонечку.

Мне же последователей надо найти!

В 2022 году мы выиграли грант, кинули клич в социальных сетях, народ откликнулся.

Вначале думали, что все наши хранители сбегут после первой встречи, когда поймут, с чем им придется столкнуться и сколько времени это займет. Но, к счастью, наши страхи не оправдались. Планировали выпустить 16 человек, в итоге было 22 выпускника. И мы увидели очень хорошие результаты, вовлеченность и осознанность – люди пришли не из романтических идей, а готовые заниматься храмом, если надо, всю жизнь или, по крайней мере, долгосрочно.

Соответственно, поскольку мы увидели положительные результаты, мы запустили второй поток, сейчас как раз у них заканчивается обучение. В школе наши хранители получают вдохновение, знания и поддержку. А после учебы человек продолжает двигаться дальше уже самостоятельно. У него руки-крылья, как говорится, не опускаются.

– Как выстроен процесс обучения?

– Мы берем в школу хранителя уже с храмом, который он хочет восстановить. В начале обучения он составляет план работы и в течение курса (он длится девять месяцев) по этому плану идет, а мы консультируем и помогаем двигаться вперед.

В программе обучения несколько блоков: мы рассказываем, как сохранять храм, как привлекать деньги, как формировать сообщество, как продвигать свой проект.

Наша задача – дать понимание этапов работы, сформировать круг поддержки и помочь установить контакты со священником, органами власти, может, с органами охраны и т.д., чтобы человек почувствовал себя уверенно стоящим на ногах и продолжал двигаться самостоятельно.

– Были за время обучения интересные истории хранителей?

– Конечно! Например, история Татьяны Федотовой из Санкт-Петербурга. Она восстанавливает храм Покрова Пресвятой Богородицы в деревне Каменки, у них там с мужем дача. Храм был взорван в советские годы, и от него осталась одна крипта. Татьяна несколько раз обращалась к нам в фонд, чтобы мы взяли храм под опеку, но мы не брали, так как уже не было возможности. Когда появилась идея создать «Школу хранителей храмов», мы сразу позвонили Татьяне – но та от страха отказалась. Позже я сама позвонила ей, поговорила, и Татьяна решилась.

Во время обучения она показала прекрасные результаты: получилось сформировать свою общину, привлечь добровольцев, начались работы в храме, местные власти начали оказывать поддержку. Нас это очень порадовало – у человека было столько сомнений и страхов, в итоге жизнь закипела. Уверена, что в скором будущем крипта превратится во вновь воссозданный прекрасный храм.

Другой пример – Владимир Тишкин, который восстанавливает храм в честь святой Екатерины в Тульской области, в селе Грибоедово. Купил он там недалеко домик и все ходил вокруг разрушенного храма и думал: «Ну, кто же его восстановит?» А под Новый год осенило – почему кто-то, а не я? Взял лопату, мешки и пошел убирать мусор у храма. Потом пришел к нам в школу, получил информацию, нашел архитектора, сделал хорошую консервацию. Там сейчас тоже все прекрасно, колоссальная разница, что было и что стало.

– Какие у фонда дальнейшие планы?

– Отреставрировать основные храмы, которые находятся у нас на попечении, – Казанский храм в Ярославской области, Спасский и Петропавловский храмы в Тверской области и другие. Есть храмы, которые ждут очередь на консервацию. То есть планируем довести каждый объект до того логического завершения, когда уже не потребуется наша помощь.

Также планируем развивать проект «Школа хранителей храма», он сейчас очень востребован и действительно дает необходимую поддержку людям, которые ранее никак не были связаны с сохранением культурного наследия. Планируем тиражировать школу в регионах.

– Какое самое большое открытие вы сделали за время работы с разрушенными храмами?

– Каждый день приносит новое открытие (смеется). Больше всего впечатляет перемена в жителях сел, где мы восстанавливаем храмы, – меня всякий раз поражает, как со временем в их потухших глазах появляется надежда. Они сами не осознают, как от внешних перемен в селе начинается их внутреннее преображение, как у них появляется вера в лучшее, желание быть с Богом. Получается, что мы восстанавливаем не только внешний, но и внутренний храм человека, помогаем вернуться к Творцу. Очень рада, что наша команда имеет к этому какое-то отношение.

Коллажи Дмитрия Петрова с использованием фото Павла Смертина и архива благотворительного фонда «Белый ирис»