Жители Северодонецка Александр Ухов и его жена Наталья в марте 2022-го вместе со своими собаками три недели провели в подвалах, укрываясь от обстрелов. Прошел почти год. Мы попросили Александра рассказать о том, как сейчас налаживается жизнь в его родном «треугольнике» – городах Северодонецке, Рубежном, Лисичанске.
Жизнь в трех мирах
– Александр, в соцсети «ВКонтакте» вы пишете: «Мы живем в нескольких мирах: Луганск (мир и покой); Старобельск (хроническая тревога); треугольник (неунимающаяся боль)». Расскажите поподробнее, что происходит в каждом из этих миров?
– Сейчас мы живем в городе Старобельске, но нам приходится регулярно бывать в разных городах Луганской республики. Я часто езжу в Северодонецк, где у нас осталась квартира. В Рубежное, куда сейчас вернулся мой отец. В Луганск – по работе. И по мере приближения к фронту меняется настроение и ощущения. В Рубежном, где фронт ближе, – тревожно. Возвращаешься в Старобельск – становится немного спокойнее. В Луганск приезжаешь – как у Христа за пазухой, тишина, покой, мир, как будто ничего не происходит. А там, где моя дача, – это уже вторая линия обороны, дальше уже горячий снег. Вот там продолжение войны. У нас там в лесу живут родственники, мы им привозим гуманитарку, там нет никаких магазинов. Все это – в пределах одной республики в одно и то же время.
В Беловодске, куда мы выехали в марте 2022 года, было очень спокойно, мы жили в общежитии, выживали благодаря гуманитарной помощи и денежным переводам наших друзей, но надо было начинать жить самостоятельно.
Мы решили искать работу поближе к дому, нам важно жить в доступности от Северодонецка и Рубежного – там наша квартира, наши родственники, кладбище, где похоронены родные, мы не можем бросить все это. Мой отец сначала жил вместе с нами, потом вернулся к себе в Рубежное, они вместе с другими жильцами в подъезде, кто остался, следят друг за другом, мы отвозим ему продукты, потому что цены там нереальные.
Мы преподаватели. Я преподаю философию и гуманитарные дисциплины, а моя супруга Наталья физику. Рассылали резюме в разные местные вузы, получили приглашение из нескольких и выбрали город Старобельск. Здесь есть филиал Луганского педагогического института, и нашлась работа для нас обоих. Кроме того, здесь мы смогли снять подходящее жилье, а поскольку мы уезжали с животными (у нас две собаки и две кошки), то это усложняло ситуацию.
Вся жизнь в республике сейчас зависит от ситуации на фронте. Старобельск намного ближе к фронту, чем Беловодск, поэтому тут более тревожно. Здесь мы живем от новости к новости, постоянно следим за тем, что происходит на фронте. Несколько месяцев назад мы жили буквально на чемоданах. Сумка до сих пор стоит, там тушенка, теплые вещи.
Новая самостоятельность
Когда стабилизировалась ситуация на фронте, стало проще, легче, мы немного отдохнули, можем посвятить себя работе, восстановлению жилья, помощи людям. Раньше мы думали, как бы самим выжить, сейчас можем уже сами помогать. Здесь мы работаем, стали самостоятельными людьми. У нас много студентов, нам интересно здесь. Это отвлекает от событий.
Но и тут, конечно, бывает такое, что прилетает хаймер, звонят родители студентов: «Можно наш ребенок не придет в институт сегодня». Страшно, тревожно, опять все затаились, все сидят, дрожат, расспрашивают о новостях. А потом опять все спокойно, ничего не прилетает – учимся, работаем. И так живем от выстрела к выстрелу.
«Каждый шорох в новостном контенте, каждое лишнее движение техники в Старобельске, каждый шаг властей на местах мы мониторим буквально круглосуточно: проснулся я ночью – читаю новости; читаю лекцию в универе – поглядываю на новости; сплю – читаю сводки с фронтов. Я уже научился различать настроение военных колонн: куда и с какой скоростью они едут и прочее. Мы проработали все маршруты побега, предусмотрели все комбинации продуктово-вещевого набора в случае эвакуации. Я даже не ношу сейчас вещи по сезону, поскольку они уже давно у меня упакованы в баулы. Мы отсняли и заверили копии своих трудовых, чтобы, если бегство случится ночью, мы были упакованы по максимуму с точки зрения документов. Мы не едим беженскую тушенку, поскольку она отложена на очередной побег. Наше настроение вместе с давлением скачет в унисон настроениям на фронтах.
Мой отец сейчас мерзнет в съемном сарае в Беловодске и не может вернуться в Рубежное в свою теплую и светлую квартиру с водой и удобствами, потому что на фронтах все непонятно, а от Беловодска к границе РФ ближе, чем от Рубежного. Мы с Натальей в экстренном порядке едим дорогие продукты, пьем дорогой кофе литрами, поскольку с собой мы это все не сможем увезти в руках в случае побега. Мы уже оплакали бытовую технику, которую таскали все лето из своей квартиры в Старобельск.
При всем при этом, нам уже сейчас нужно начинать писать и издавать научные статьи, заполнять индивидуальный план на год, планировать и разрабатывать массу методического материала. Но все это мы не можем делать, поскольку а) мы не знаем, где проснемся завтра и б) просто руки опускаются что-то делать. Как на этом шпагате жить дальше, мы не знаем.
В основном мы узнаем новости по сарафанному радио, интернета сейчас нет, кроме специально выделенных стационарных точек, к которым ограничен доступ. Мой брат, тоже беженец, он живет в Новосибирске, иногда мне оттуда звонит и рассказывает, что у нас происходит. Отсутствие связи придает тревожности, конечно.
– Как сейчас налаживается жизнь в разрушенных городах? Кто помогает людям, что с инфраструктурой?
– Северодонецку повезло больше, чем Рубежному и Лисичанску. Потихоньку его начали восстанавливать. Россия сейчас взялась за ремонты, причем серьезно, капитально. Например, в нашей квартире вставили окна, поменяли батареи. Сегодня знакомая позвонила, говорит, что будут и сами трубы, стояки воды менять. Поэтому мы постоянно ездим туда, чтобы общаться с рабочими, контролировать. В восстановлении Северодонецка разные российские города участвуют. Крышу нам меняли ульяновцы, батареи и окна – москвичи, Краснодарский край. Может быть и так, что фирма московская, а рабочих нанимают из местных.
Долгое время у нас на территории главного собора Северодонецка работала полевая кухня, там кормили людей. Сейчас уже нет такой потребности, сейчас люди больше нуждаются в жилье. А проблемы с жильем решаются с помощью маневренного фонда: пустующие квартиры, приведенные в порядок, объявляют под заселение, и люди могут их занимать.
Тут тоже есть проблема. Например, одна знакомая у нас уехала в Германию, хочет вернуться в Северодонецк, а ее квартира в маневренном фонде. И теперь ей надо свою квартиру вернуть. А это очень сложно, могут быть большие бюрократические проволочки.
Рубежное ближе к фронту, там как город застыл после освобождения, так и стоит. Но сейчас часто слышим разговоры, что с весны в Рубежное заезжают рабочие, батарейщики, оконщики, и что восстановлением города будет заниматься Санкт-Петербург. В Рубежном еще сохраняются очереди, люди стоят за гуманитаркой, потому что работы нет. Но так, чтобы люди голодали, нет такого.
Признаки выздоровления
– Ходят ли люди сейчас в храмы? Больше или меньше, чем раньше? Есть ли церковная благотворительность?
– В Северодонецке мы ходили в храм во имя иконы Божией Матери «Умиление», периодически заезжаем туда и сейчас. Недавно общались с настоятелем, отцом Сергием, он говорит, что летом приходило максимум три человека, то ли все разъехались, то ли дома сидели, а сейчас храм уже полный. На службу мы в этот раз не попали, но отец Сергий вынес нам передачки: это тебе передал тот-то прихожанин, это тот-то. И хотя ни с кем мы не повидались, но радостно, что наши прихожане здесь и помнят нас. В воскресенье мы обычно ходим в монастырь в Старобельске, здесь храмы полные. Многих северодончан там тоже видим.
По телевизору недавно слышал, что в нашей епархии разрушено до основания 17 храмов так, что не подлежат восстановлению. Особенно пострадали лисичанские и рубежанские храмы. Недавно я был в Рубежном, там строился храм Матроны Московской, уничтожен полностью, под основание. А храм был почти новенький, его достраивали.
«Если кто-то хотя бы раз ухаживал за тяжелобольным человеком, тот знает, как важно появление у него даже малейших признаков выздоровления: пошевелился палец, больной сам смог произнести короткое слово и т.д. Примерно так я наблюдаю за Северодонецком. (…)
У нас вновь работает университет, там уже целых 60 студентов. Работают некоторые школы. Работу получили местные от подрядчиков из России, например, мне батареи ставил специалист из соседнего дома, которому россияне платят зарплату. Работают несколько супермаркетов («Матрешка» и «Спар»). В домах запускают отопление (вчера у меня была опрессовка). В городе копают и меняют подземные коммуникации. Уже поменяли высоковольтные столбы и линии вдоль шоссе Строителей. Работают аж три заправки, на одной из которых видел своего студента из прошлой жизни, который задувает газ. Восстанавливаются некоторые храмы. В музыкальной школе, что в моем дворе, 24 декабря 2022 года прошел детский концерт учащихся, на который был приглашен и я, но не смог посетить по объективным причинам. Все это может показаться слишком слабо для Северодонецка, если бы я писал в другое время и в других обстоятельствах, но это же и не может не радовать, если учесть, что в разрушенном городе живут люди, которые ежедневно нуждаются даже в малейших изменениях к лучшему».
В Северодонецке восстанавливается главный собор, где служит митрополит Северодонецкий и Старобельский Никодим (Барановский). Возле собора недавно построили газовую котельную, это удивительно, потому что обычно такие котельные ставят на несколько домов, на квартал. А это отдельно город построил для собора. Это очень радует. Крышу везде подлатали, дыры заделали, собор законсервирован хорошо. В покупке этих материалов участвовали и мои подписчики «ВКонтакте», это так отрадно.
Привозят в епархию и гуманитарную помощь от Церкви. В основном дают муку, макароны, крупы, базовый набор. Обратили мы внимание, что в церковной гуманитарной помощи есть что-то для детей. Например, детское питание, детская зубная паста. В государственных посылках для детей ничего не встречалось.
Тебя мне Господь послал!
– Не появилась ли сейчас озлобленность у людей? Раньше вы говорили, что людям не до этого, лишь бы выжить, а вот потом, возможно, еще будут взывать к злобе, проклятиям…
– Может быть, мне просто не встречались пока такие люди. Лично у нас нет озлобленности. Возможно, потому что не настолько у нас все плохо. Квартира разрушена, но она осталась. Родственники живые. Мы нашли работу. Приспособились к ситуации. Есть люди, которые не приспособились, но и у них озлобленности я не замечал.
Я заметил, что сейчас, когда общаемся с людьми, помогаем друг другу, то часто можно услышать: «тебя мне Господь послал». Раньше у нас не было такого в обиходе. Ну помог, ну и хорошо, спасибо. А теперь: «Тебя Господь послал, ты наш ангел». Я вчера говорил со знакомой, которая следит за нашим подъездом, и говорю: «Ира, ты наш ангел, порхаешь тут, выручаешь нас». Она смеется: «Да когда меня кто ангелом называл, раньше б я такого не услышала». Есть место таким вещам, которых не было до всего этого.
Есть у нас знакомый, Виталик. Он давно пытался заниматься социальной работой, основал православный спортивный клуб «Скимен», занимался с трудными подростками, но постоянно упирался в какие-то бюрократические препоны, проверки. А сейчас он просто берет и помогает всем, кому возможно, и чувствует себя счастливым. У себя в подвале, где раньше был спортивный клуб, во время обстрелов он спасал около 200 человек – стариков, больных – кормил, помогал эвакуироваться. Мы разговаривали с ним недавно: человек счастлив сейчас, в такое время-то, оттого что может помогать людям.
Да, мы видели и видим много горя. Но иногда и горе оборачивается как-то неожиданно для человека. У нас есть знакомая зоозащитница Лера. В марте 2022 года она жила месяц в бункере с 25 собаками, мы ее уговаривали уезжать, но она не могла бросить животных, потому что они ей доверились, она не могла их предать. Она говорила, что если выживет и выживут ее собаки, то на коленях обойдет вокруг Северодонецка с молитвой Господу.
И они действительно выжили. Друзья ее устроили в Польше, она уехала со старенькой больной мамой, работает, занимается собачьим питомником, получает зарплату. Ей удалось многих своих питомцев раздать по разным странам, в Венгрию, в Германию. Мы очень за нее рады. Здесь она жила постоянно впроголодь, отрывала от себя и отдавала собакам, она такой человек, что никогда не думала о себе, только о других. Сейчас у нее все благополучно.
«Сошлись с Наташей на том, что за 11 лет совместной жизни у нас не было такого количества впечатлений, новых знакомств, новых обстоятельств, смен места жительства, подъемов и падений, эмоциональных реакций, изменений планов, целей, новых вызовов и поисков их преодолений.
С начала СВО можно сказать, что мы начали абсолютно новую жизнь, настолько, что прошлое, кажется, к нам не относилось никогда. Даже когда возвращаемся на какое-нибудь старое место или встречаем старых знакомых, все уже кажется другим, не нашим.
Ловим себя на мысли, что держимся за старое жилье, старые связи и т.д. так, будто бы хотим ухватить время за рукав и вернуть все как было. Я стал чаще смотреть на небо, там, кажется, все осталось по-прежнему, как раньше: через этот ноль можно снова и снова начинать отсчет назад: 10, 9, 8, 7…1, 0, как было. Почему-то даже иконы, кажется, по другому выглядят, и Господь на тебя по-другому смотрит. Контекст не тот, просто из теплицы выпали, в которой все было прогнозируемо: Бог жил в этом углу, а работа кипела за этим столом, ели за тем столом, а гуляли по такому-то маршруту, болеть – там, умирать – там. Жили в мире понятных знаков и устойчивых значений, а оказалось, что жили в иллюзии единственной нормальности, других и не предполагалось. Дело даже не в войне, а в том, что одной единственной, раз и навсегда данной нормальности в нашем мире не существует. Мы читали об изгнании Адама и Евы из рая как рассказ о жизни инопланетян, а оказалось, что это про нас. Не могу сейчас нормально слушать проповеди с амвона, они будто бы не о нас и не для нас. Ну впечатлились бы Адам и Ева после изгнания из рая рассказом о том, что они испытали на своем горьком опыте? Нам говорят о некой „новой нормальности« – блажен тот, кто хотя бы дожил до нее».
Коллажи Татьяны Соколовой на основе личных фотографий Александра Ухова и фотографий ИТАР-ТАСС (Станислав Красильников, Александр Река)
