В системе не должны работать садисты и палачи
– Еще будучи активным бизнесменом, вы выступили одним из учредителей «Нижегородского общества прав человека». А потом стали приходить к ним в офис как волонтер. Почему вам было интересно разбираться с жалобами из мест лишения свободы?
– Там были жалобы, в том числе, от людей, которых били в полиции так же, как меня в 1992 году. На все жалобы из прокуратуры приходил ответ, что факты не подтвердились. Мне было интересно: хорошо, в каком-то случае у них не получилось найти доказательств, в каком-то случае человек, возможно, все это сочинил и наврал. Но это же не может быть в 100% случаев. Я же технарь. Очевидно, что часть этих жалоб – правильная. А ответы всегда одинаковые. Значит, механизм проверки сломан. Мне важно было разобраться, что должна проверять эта самая прокуратура, что она должна делать с этими жалобами по закону. Я собрал маленькую команду: два техсотрудника, один с юробразованием, и адвокат с приличным стажем, мы работали с жалобами. Я им таблички рисовал, через которые надо было жалобы пропустить, клеточки заполнить. Обложился книгами.
Оказывается, внутри системы существует очень много ведомственных приказов, которые подробно регламентируют, что следователь должен по каждой жалобе выполнить. К сожалению, очень много этих приказов было «для служебного пользования», а то и «совсекретных». Все это нужно было расковырять, поговорить с людьми… И я сидел в офисе до рассвета, разбирался. В процессе я понял, что мне не хватает базовых знаний. Я поступил на юрфак. И родилась идея правозащитной организации.
– С чего начался «Комитет против пыток» (признан в РФ иноагентом)?
– В 1997 году мы сделали первую публикацию, которая содержала претензию в адрес Нижегородской областной прокуратуры. Мы собрали 93 жалобы на зверства, избиения, пытки со стороны сотрудников правоохранительных органов. Жалобы обоснованные – в них выражалась готовность кого-то опознать, сообщить следствию дополнительные сведения. Все они были направлены органам прокуратуры, и на все мы через полтора месяца получили абсолютно одинаковый ответ. «Все факты тщательно изучены, прокуратурой области уделяется достаточное внимание соблюдению конституционных прав граждан, общественные организации не должны заниматься надзором за деятельностью полиции, потому что это функция прокуратуры».
У нас было представление, как заставить следственные отделы прокуратуры результативно проводить проверки по жалобам на пытки. Мы стали строить такую работу. Дело Михеева стало первым делом в России по пыткам в полиции, которое мы смогли довести до ЕСПЧ (В 1998 году сотрудника дорожно-постовой службы Алексея Михеева ложно обвинили в преступлении и пытали электрическим током в Ленинском РОВД Нижнего Новгорода – прямо в наручниках он выпрыгнул из окна третьего этажа и остался инвалидом. «Комитет против пыток» обратился в Европейский суд по правам человека, и в 2006 году пострадавшему присудили компенсацию 250 тысяч евро – прим ред).
– Почему именно оно дошло первым?
– Технология, которую мы еще двадцать пять лет назад начали разрабатывать и постоянно удерживаем в рабочем состоянии, дает возможность любому гражданину Российской Федерации вступить в уголовный процесс и защитить свои права или права другого человека. У нас целый двухтомник об этом написан. Понятно, что решение, которые следователь принимает об отказе в возбуждении уголовного дела, можно обжаловать в суд или в прокуратуру. Но для каждой инстанции нужно знать, какие важны аргументы, как правильно обжаловать, чтобы получить нужный результат. Самое главное, вы должны сделать работу по закреплению доказательств, которую не делает следователь, при этом не имея его процессуальных полномочий. Вы не можете прийти в отдел полиции и взять образец со стола, соскрести кусочек краски, которую вы в свое время кровью испачкали. Вы погубите таким образом доказательство. Это должен сделать специально назначенный следователем криминалист, составить протокол, сделать это при понятых и так далее. Не буду пересказывать весь двухтомник.
Один продолжает воровать, а другие – бить
– В общем, у вас появилась методика.
– Да, мы ее назвали методикой общественного расследования. Ее главная цель – не помощь конкретным заявителям, а изменение практики работы правоохранительных органов и, прежде всего, Следственного комитета. Мы пытаемся на законодательном, правоприменительном и других уровнях сделать незаконное насилие и пытки в полиции реально запрещенными – действием, за которым следует наказание. Заявитель – наш союзник. Мы защищаем его права, одновременно защищая права, как это называется, неопределенного круга лиц. То есть мы действуем в интересах общества. Это не пафосная фраза в данном случае, а реальность.
В качестве примера я приведу наглядную ситуацию. Адвокат, по закону обязанный действовать в интересах клиента. Клиент – воришка, к которому применили пытки, заставили в чем-то сознаться, но потом воришка смог доказать, что его действительно пытали. Тут у сотрудников полиции возникают проблемы, они обычно приходят к нему в следственный изолятор и говорят: парень, давай мы у тебя этот эпизод уберем. Получишь не три года, а год условно, а за это напишешь, что с лестницы упал, нас оговорил, и ничего на самом деле не было. Человек, как правило, соглашается. Происходит взаимозачет: два преступника договариваются, что они друг к другу претензий не имеют, и делают выводы. Первый делает вывод, что можно продолжать воровать, а те делают вывод, что можно продолжать бить. Так вот адвокат в этой ситуации празднует победу – его клиент смог защитить себя, неважно, что незаконным способом. Для адвоката это победа. Для нас – безусловно, поражение. У нас такие ситуации тоже иногда, к сожалению, возникают. Но мы делаем все, чтобы их предотвратить. Честно предупреждаем, что мы взаимозачет провести не дадим. Заявление о насилии со стороны сотрудников полиции невозможно отозвать, это не гражданский иск. Это так называемое публичное обвинение.
– У вас нет предубеждения по отношению к вашим заявителям?
– Я скажу так. У нас в полиции, представьте себе, бьют не только невиновных, у нас иногда виновных тоже бьют. Люди прямо в заявлении пишут: да, я совершил разбойное нападение, но на меня повесили еще два, которых я не совершал, потому что они у них «висяками» были на их отделе, и пытали меня вот так. Вы думаете, у меня есть большое желание этому разбойнику помогать освободиться от обвинения от двух преступлений, которых он не совершал, потому что он на самом деле только одному человеку в спину ножик воткнул? Публика неприятная. Но подавляющее большинство сотрудников разделяют мое убеждение, что мы работаем не ради наших заявителей. Мы работаем, чтобы в правоохранительную систему у нас не попадали садисты и палачи. Чтобы наша правоохранительная система действовала по закону, а не по понятиям НКВД 1937 года.
Вопрос в том, поощряет система пытки ли нет
– Можно ли делать карьеру в полиции, не пытая и не мучая людей?
– Смотря где. В уголовном розыске – нет. Он либо вынужден будет начать пытать, либо станет аутсайдером.
– А как они для себя это оправдывают?
– Тем, что может быть, конечно, человек не совершал этого преступления, но, во-первых, скорее всего, совершал, а во-вторых, этот человек все равно бандит.
– В фильме «Печать зла» Орсона Уэллса есть коррумпированный полицейский, у которого такая же логика.
– Везде есть такие полицейские, вопрос в том, система поощряет это или она с этим борется. У нас это считается нормальным, даже не ЧП. На любой территории есть так называемый зональный оперуголовного розыска. Его задача – примерно знать, кто в этом районе обычно совершает кражи. У него нет доказательств, у него стукачи, которых он прикармливает и защищает от чего-то, а они ему «сливают» информацию. Правильная она, не правильная – неизвестно. Собирать информацию – его работа. Он примерно знает, кто ведет антиобщественный образ жизни, кто занимается темными делишками.
Когда происходит очередное преступление, ему говорят: да это скорее всего Васька Кривой кошелек украл, он вчера коньяк покупал, сказал, что успешное дело у него получилось. И вот Ваську Кривого берут и начинают колотить до тех пор, пока он не признается. А Васька Кривой обязательно признается, потому что колотить его будет сильно. Ну выяснится потом, что это не Васька Кривой… В конце-то концов, Васька Кривой – равно плохой человек…
Причина пыток – безнаказанность
– Вы же говорите, что часто пыткам подвергаются люди, которые не имеют никакого криминального прошлого. Тогда откуда полицейский будет знать, что надо к этому человеку ехать, если он никогда в поле зрения полиции не попадал, и стучать на него некому?
– Что значит – не попадал? Давайте конкретные дела возьмем. Тот же Михеев, как выяснилось позже, обвиненный ложно, – подвез девушку, она после этого пропала. Имели полицейские основания его заподозрить в том, что это он с ней чего-то сделал? Ночью она уехала с ним. Имели. Они же не просто так его взяли. А дальше десять дней пытали – он сознался, что он ее изнасиловал, убил, расчленил, закопал.
– То есть когда оказываешься случайно рядом с каким-то правонарушением…
– Почему случайно – закономерность, безусловно, присутствует. Не просто так вас схватили, а потому что рядом произошло преступление.
– Да, но это не та причинно-следственная связь, которая приводит к его раскрытию.
– А для Васьки Кривого тоже никакой причинно-следственной связи не было. Он бомжевал, сдавал бутылки, ничего плохого не делал, а его вдруг схватили…
– Вы хотели разрушить тандем милиции и бандитов. А получается, что вы защищаете неприятных людей…
– Мы защищаем закон. Сейчас нет бандитов как самостоятельной силы. Она канула в Лету. А вот «менты» остались. Но в данном случае я не говорю о тех, кто «отжимает» бизнес. Мы боремся совершенно с другим явлением. Сотрудники милиции, которые применяют пытки, – другая категория. Это обычные служаки, которые приходят раскрывать преступление. Просто они его раскрывают вот так.
Мы боремся с практикой пыток – у нее есть свои носители, есть причина. Главная причина – безнаказанность. Пытки у нас запрещены, так написано в Конституции, в Законе о полиции, в Законе о федеральной службе исполнения наказаний, в Уголовном кодексе. Но у нас за нарушение этого запрета не следует никакого наказания. Поэтому наши дорогие правоприменители: полиция, ФСИН, теперь вот еще и ФСБ – полагают, по-своему справедливо, что раз за это не наказывают, то мало ли что где написано. Значит, можно. И в результате имеем то, что имеем.
Пытки отменяют свободу воли. Я не религиозный человек, но проще выразить мысль в религиозной терминологии. Человек отличается от животного мира тем, что Бог его наделил свободной волей. Природа. Эволюция. Как хотите. Появилась свободная воля, появилась рефлексия… У человека есть возможность, понимая, где добро, где зло, выбрать. А пытка принуждает его к определенным действиям – воздействуя не на его сознание, а на его пятки. Правозащитники верят, что человек обладает некоей, может быть, несколько даже иррациональной вещью, которая называется человеческое достоинство. Оно отделяет его от животного. Пытка – поругание человеческого достоинства. Отказ его признать.
– Вы пытались эти методы обсуждать с кем-то высокопоставленным?
– Конечно. Мы постоянно готовим аналитические доклады – описываем, какие нарушения были допущены сотрудниками Следственного комитета за прошедший год. Иногда нам просто вежливо отвечают: спасибо за помощь, такие-то следователи по результатам вашего обращения привлечены к дисциплинарной ответственности. Порой вплоть до увольнения… Это было в основном до 2015 года, до того, как нас начали признавать иностранными агентами. В последнее время мы получаем отписки. Я вообще не уверен, что кто-то «наверху» дочитывает до конца наши обращения. На региональном уровне реакция есть, руководители наших филиалов ходят на личные приемы в СК. Там возможно, глядя в глаза, обсудить конкретные десять дел, по которым систематически выносятся незаконные процессуальные решения.
Избил кого-то, искалечил – и забыл
– Для того, чтобы чего-то добиться, все время надо обращаться в ЕСПЧ?
– Нет, почему. На сегодняшний день у нас реализовано порядка 80 уголовных дел в России. 145 сотрудников осуждены нашим российским судом. Никакой другой суд им приговора не вынесет, к сожалению. Особенность нашей организации в том, что мы прикладываем все усилия, чтобы наше дело до Страсбурга не дошло. По десять, двадцать, тридцать раз нам отказывают в возбуждении дела, а мы продолжаем обжаловать. И даже написав жалобу в Страсбург, мы все равно продолжаем пытаться здесь это дело реализовать. К сожалению: у нас есть 38 дел, по которым Европейский суд вынес решение, Российскую Федерацию признали нарушительницей Европейской конвенции в этих случаях, люди получили компенсацию. Но при этом конкретный сотрудник полиции, который пять или десять лет назад кого-то избил, искалечил, зачастую даже не знает ничего про это решение Европейского суда. Его это вообще никак не касается. Он избил кого-то, искалечил – и забыл. Еще после этого десять человек искалечил, и еще пятьдесят искалечит. Какая же это победа?
– Как вы оплачиваете юристов?
– Мы двадцать лет работаем благодаря иностранным грантам. Среди наших доноров известные международные организации: Фонд добровольных взносов ООН для помощи жертвам пыток, Совет Европы, Еврокомиссия. В 2019 году мы запустили краудфандинг, и думаю, что эту долю финансирования за счет граждан будем постепенно наращивать. Мне, конечно, было бы очень приятно – это ведь не только материальная поддержка, но одновременно и моральная поддержка. Человек сознательно поддержал то, что мы делаем. У нас меньше половины денег уходит на оплату работу юристов. Больше 10 млн рублей в год (при общем бюджете порядка 100 млн рублей) мы тратим на проведение экспертиз в официальных государственных учреждениях. Но мы перестали быть НКО. Мы – обычная коммерческая фирма, которая оказывает юридические услуги. Просто услуги оплачивают не лица, которым мы их оказываем, а третьи лица. В этом ничего необычного нет.
– А сколько сейчас юристов на вас работает?
– Больше сорока. Тридцать восемь штатных. Я тоже, в общем, юрист, хотя и не успевший получить диплом. То есть пришлось уже ближе к сорока сесть за парту, третий раз поступить в институт.
Случай грохнул на всю страну
– От помощи журналистов много зависит?
– Я могу сказать следующее: без поддержки СМИ победа невозможна. Добиться доведения дела до суда только правовыми методами в России практически невозможно. Здесь формула такая: юридическая составляющая и фактологическая. То есть успех во многом зависит от конкретных обстоятельств дела, личности следователя, который расследует дело о пытках в Cледственном комитете. Это все перемножается. Если какой-то из этих множителей равен нулю, то произведение будет равно нулю. И один из таких множителей – СМИ.
– Вы можете предсказать, какое дело станет резонансным?
– Какое дело дойдет до суда – я могу предсказать с определенной долей вероятности. А вот по поводу резонансности – я вообще не понимаю, как это происходит. Помните дело Назарова? Наверное, одно из самых громких дел о пытках. Казань, ОВД «Дальний». О нем знают все. При этом бывают и более шокирующие подробности, и Назаров этот – не самый положительный герой. Две или три судимости… Какая тут химия сработала, я не понимаю. Случай грохнул на всю страну так, что министр внутренних дел Татарстана Сафаров слетел с должности.
Фото: Павел Смертин
