С 19 по 25 января в московском кинотеатре «Пионер» показывают важную премьеру осени одиннадцатого года – очередной российский фильм-изгой, фильм-призрак, исключенный из обычного проката за форматное несоответствие, – снятый по одноименной пьесе Пушкина «Борис Годунов». Кроме шанса оценить удачную экранизацию на подобающе большом экране, в ближайший понедельник, сразу после окончания сеанса, состоится творческая встреча потрясенных зрителей с автором картины Владимиром Мирзоевым. Проигнорированный нами полтора-два месяца назад ввиду упорной информационной конкуренции, на этот раз «Годунов» не ускользнет от пристального и пристрастного внимания.
Драма драм
Как господин Журден, непредумышленно и сам того не зная, изъяснялся прозой, так любой из нас, не разбираясь в тонкостях проката, интуитивно превосходно знает, что именно он может и чего, как правило, не может встретить в большинстве так называемых кинотеатров (однообразно оснащенных помещений, похожих на обычный театр не больше, чем манекен в витрине на живого человека). Достаточно лишь изредка их посещать, а то и просто иногда читать афиши, чтобы постепенно уяснить, какого рода фильмы там дают всегда, в любое время года или суток; какие – иногда и не везде; какие –после дождичка в четверг – и только загодя приобретя билет – точней, купив его с такими муками, чтоб дважды пожалеть об этом.
В первой категории – традиционное меню на каждый день любого мультиплекса: фэнтези, комедии, боевики, фантастика и остальные, сразу вычисляемые образцы какого-либо развлекательного жанра. Во второй и третьей категориях – среди картин, выныривающих лишь по праздникам и в рамках «ограниченного проката» (непопулярная забава редких заведений), – прочая продукция, из-за нехватки лучшего понятия довольно грубо именуемая «драмой».
Прокатить по-русски
Не важно, плох или хорош конкретный фильм; понравился он или не понравился кому-то. Решающая роль в его ближайшем будущем (после государственного разрешения на показы) отведена не этим – признаться, тоже не последним – факторам, а грубо-обобщенной жанровой классификации картины в натренированных глазах владельца/управленца кинотеатром. Классификация ее как «драмы» еще не гарантирует, но все-таки, в отсутствие особых свойств, с высокой вероятностью грозит непопаданием в афиши наряду с десятками и сотнями непризнанных картин, какими бы неповторимыми или одинаковыми они ни были. А если к этому тревожному клейму (к определению «драма») норовит пристать эпитет вроде «авторская», «артхаусная» и т.п. – считайте, что в России вам широкого проката не видать, как собственных ушей.
В какой-нибудь Японии, Америке и Франции – возможно, почему бы нет. Особенно, коль скоро в мировом турне картину украшает пальмовая веточка или, вдруг, крылатый лев (то или другое – знак не обязательно победы, но участия в престижном фестивале). В последнем варианте я б со счетов не сбрасывал не только развитые страны, но и Антарктиду, и Африку, и Атлантиду; однако вы жестоко ошибетесь, если с помощью волшебных чар эмблематических растений и животных надеетесь вселиться в наши мультиплексы хотя бы на одну неделю.
Плевать, что вы экранизировали русскую, а не французскую и не японскую литературу. Плевать, что фильм – об интригующем и не вполне осмысленном периоде родной истории и, раз такое дело, о кремлевских тайнах. Пристроить свежеснятую работу в расписание десятка местных киноцентров не под силу даже легендарным именам, не говоря уже о привлеченных звездах (вспомните Сергея Александровича Соловьева и многолетние его мытарства не только с продолжением «Ассы», но и с конвенциональнейшей «Карениной»). Максимум, на который вы как здешний драмодел реально претендуете, – не более чем единичные показы и, если повезет, тот самый ограниченный прокат в одном, двух или трех на всю страну площадках, придуманных специально для таких, как ваш уродец, лент и чудом выживших в эпоху эффективных арендаторов и всеобщей самоокупаемости.
Еще один фильм-призрак
Описанная ситуация (включая поиски альтернативного проката) сложилась не вчера, и у наших профессионалов, в том числе Мирзоева, имелось время, чтобы изучить ее и вдоль, и поперек. Уверен, что в категорических (несправедливых, вопиющих, огорчительных) отказах всех без исключения сетей и крупных кинотеатров-одиночек «поработать» с «Годуновым» (даже на правах короткого эксперимента), режиссер увидел что угодно только не сюрприз.
Фильм не попал и в фестивальную обойму. Выйдя в свет, он тихо – превратившись в молчаливое свидетельство царящего кругом безумия, став еще одним российским фильмом-призраком – шел весь ноябрь на одном экране в кинотеатре под названием «Бульвар», что в популярнейшем у юмористов Бутово. (Вероятно, были и другие точки, предложившие свои услуги, но Мирзоев, не добившись более влиятельных площадок, предпочел не гнаться за числом. Наградой стали героические путешествия на южную окраину Москвы всех тех, кто понимает, что пожертвовать два-три часа искусства ради, –благородный и почтенный риск).
Теперь, когда «Бульвар» насытил горстку подневольных рецензентов, кучку преданных искусству экстремалов, и несколько аборигенов Бутово, «Годунова» согласилось приютить одно из редких нынче мест в Москве, кинотеатр на Кутузовском проспекте «Пионер», в котором авторские фильмы – не ошибки в расписании и не исключения из правил, а результат целенаправленной стратегии хозяев, обеспокоенных не только прибылью, но также эстетическими гранями предлагаемого зрителю ассортимента.
Всепоглощающая каша
Несмотря на систематическую интервенции в кинематограф, Мирзоев пользуется репутацией скорее театрального, чем кино- режиссера. В его обширном творческом наследии, изученном мной очень конспективно, заметна (в тех его работах, что не спрятались) ставка на эксцентрику и игровой процесс, подчиняющий себе конечный результат. Даже находясь на съемочной площадке, Мирзоев остается верен театральной логике и нередко, кажется, стремится выразить хрупкую сценическую атмосферу прихотливыми движениями камеры, попутными экспромтами и неразлучными их спутниками – ляпами. Любым отчетливым, простым и сложным, явным и сокрытым ритмам, выстроенным ранее и ожидающим пошаговой реализации, режиссер предпочитает нечто вроде расплывающейся нарративной каши, получаемой из общей неразборчивости; каши, преспокойно поглощающей акценты, пунктуацию, законченные предложения, размывая синтаксис как таковой.
Минусы и плюсы
Эту фирменную мирзоевскую кашу называют смесью театра и кино, но убедительной она выходит не всегда – примером в целом неудачной каши назову телеспектакль «Пьеса для мужчины» (2009) по мотивам Даниила Хармса. «Годунов», на первый взгляд, наследует мирзоевскому стилю в части хлестаковской легковесности и замысловатого авантюризма, но в то же время виртуозно избегает все, казалось, полагающиеся им с рождения недостатки. В частности – нахрапистой эксплуатации шедевра. Планов въехать в рай да на чужом горбу; нет зашифрованного сочинения на тему «Вот мой настоящий Пушкин»; нет попыток с умным видом уточнить или дополнить пушкинскую пьесу.
Экранизация Мирзоева – четвертая по счету. Предшествовали ей фильм-опера в ультра-пышном позднесталинском стиле с тенором Козловским в главной роли (1954), совместный с чехами проект Бондарчука-отца (последняя его прижизненная постановка, 1986) и снова мюзикл – Анджея Жулавского с дирижером Ростроповичем и Вишневской-Мнишек (1989). Мирзоевский из них – и наиболее бесхитростный, и самый безбюджетный. Критики успели максимально разойтись в его оценках, но вот какой занятый фокус: все перечисленные ими минусы и плюсы суммарно образуют редкого единодушия и стройности мозаику, позволяющую констатировать в остатке полноценную удачу.
Сначала о бесспорных плюсах. Первое и основное – бережное (но и без драматизаций) оживление пушкинского текста, который произносится героями с минимальными купюрами и без всяких «инновационных» обновлений. Второе – замечательный, частично идеальный кастинг. Не верите? Судите сами. В роли узурпатора, тяжелой поступью спускающегося в заветные чертоги внутреннего ада – наделенный зверской хитростью и обхитривший самого себя Максим Суханов (пугающе, к тому же, схожий с сохранившимися изображениями Годунова). Готовящийся встретить вечность Пимен? Извольте – умирающий от рака Козаков, поставивший на роли летописца точку в личной фильмографии. Достойный, согласитесь, образ для последней роли, и уместный, лучше не придумать, в качестве финального аккорда козаковских поэтических концертов (прежде всего – пушкинских стихов). Отрепьев – навсегда «ошпаренный» Андрей Мерзликин, рядом с отроком Лжедимитрием выглядящий старым, но на самом деле равный самозванцу по психологическому возрасту и адекватный в инфантильном XXI веке (напомню, кстати, что первоисточник был написан не уставшим классиком, а человеком 26-ти лет отроду – биологически не столько Пименом, сколь его учеником Григорием). Думный дьяк, исполненный телевизионным архивариусом и таксидермистом свежепамятного прошлого Леонидом «Намедни» Парфеновым – маленькая роль, акупунктурно точный выбор.
Но даже эти два огромных плюса – глубокая, почти не устаревшая прямая речь, произнесенная актерами, конгениально подходящими героям – сработали бы с большими потерями, вложи Мирзоев некую прибавочную, не предусмотренную первоисточником концепцию, помимо, в сущности, стандартного (и в отношении классики уместного) приема – телепортации из прошлого немедля в настоящее, без пояснений или остановок.
Пушкинская правда
Причина в том, что пушкинская пьеса, несмотря на возраст драматурга, – одно из самых важных, в равной мере вымышленных и документальных, художественных и политических произведений, написанных на русском языке. Посвященный странным и многозначительным сюжетам, до сих пор не получившим исторического объяснения. Согласия между учеными нет даже в узловых вопросах – таких, как смерть царевича и личность самозванца. Занявшись этим сверхзапутанным материалом в осмыслении Карамзина, Пушкин ухитрился ничего не упростить и, обратив сюжет в литературу, осмыслить и представить всякого участника событий как по-своему центрального и тайного героя (проводника Божественного Провидения) – осмысленного, умного, глубокого, стремящегося ко всему, на что способен и считает благом.
Из неизбежно многочисленных нововведений, связанных с согласованием времен, Мирзоев иногда бьет в яблочко (когда Борис играет с мальчиком-царевичем, к примеру), иногда как будто мажет в молоко (купание в бассейне Самозванца и Марины). Другая, может быть, хроническая мирзоевская слабость: непонятно, где здесь, собственно, кино (помимо, если придираться, отчасти телевизионной каши). Но даже дефицит кино здесь не критичен, поскольку Пушкин, как в пословице, готов платить за всех, а режиссер как будто на подхвате. И пушкинские смыслы, даже в слабых эпизодах и на фоне «непонятного кино», не упростились, не опошлились, не перевелись в идеологию, гуманистическую в том числе, придуманную из самых чистых и высоких побуждений.
Снятый наспех, будто телепередача (состоящая частично из поддельных репортажей или съемок скрытой камерой), «Годунов» Мирзоева не претендует на особое прочтение, на собственную тонкую интерпретацию. И, как ни странно, именно проявленная режиссером скромность, перейдя отчасти в авторское самоустранение – стратегия, во многих случаях чреватая провалом, – на сей раз обеспечила и выполнение поставленной задачи, и в результате явный творческий успех.
Николай ПРОПУЩИН
