Блиндажи и окопы зарастают иначе, чем обычные ямы
– С чего начинается поиск, и как он происходит?
– Война оставила на земле следы – окопы, траншеи, воронки. Но со временем эти раны затягиваются, как на коже человека. Лес изменился, ведь почти 80 лет прошло. Листва опадала, потом сгнивала, ее смывало дождями, ложился снег, весной прорастала трава. Ямы выравнивались, затягивались. Поднялся культурный слой высотой до 15 см. Появились просеки там, где во время войны были деревья, на месте полей разросся кустарник.
Но поисковик сразу угадывает: вот здесь был когда-то блиндаж, а здесь окоп. Просто потому, что фортификационные объекты «оплывают» иначе, чем естественные углубления в земле. Металлические предметы (гильзы, каски) тоже указывают на участки, где проходили линии обороны.
Дальше идет работа щупом. Культурный слой поверх окопа плотный и однородный. Дно окопа – такое же. А вот в середине щуп может «проскочить» в провал. Значит, можно предположить, не на сто процентов, конечно, что в окопе была не только земля.
Если там было тело солдата, оно же не сразу истлело, сначала оно занимало определенное место. Потом оно превратилось в ту же землю, но менее плотную, чем окружающий грунт.
Если же щуп наткнется на кость, то вы услышите особый стук. Каждый предмет, на который натыкается металлический инструмент, издает свой звук: дерево, камень, стекло, металл, костные останки.
Не всегда солдаты лежат в окопах. Они могут оставаться на поверхности, под культурным слоем – в том положении, в каком приняли смерть, или растащенные животными, «растянутые» деревьями. Найти их можно только с помощью металлоискателя, по гильзам и осколкам.
Но наша методика годится только для леса, для Смоленщины. В Волгоградской области, например, земля как цемент, палящее солнце, деревьев нет. Не представляю, как там работают поисковики. А в Карачаево-Черкессии солдаты лежат под ледниками.
«Документы по Вяземскому котлу ищите в своих лесах»
– А как поисковики вообще узнают, что вот в этом районе остались лежать незахороненные солдаты? Читают книги, работают в архивах?
– Самыми первыми поисковиками, я думаю, были люди, которые просто жили рядом с местами боев. Они знали свою землю по рассказам бабушек, а не из учебников. Когда я начала заниматься поиском тридцать лет назад, мы опрашивали местных жителей.
Что касается архивов, то после событий 1941 года документов почти не осталось. Шло отступление, наши армии попали в кольцо под Вязьмой, не было никаких штабов, командиры погибли, связь прервалась, никто никому никаких донесений не писал. Когда я в первый раз приехала в архив, мне сотрудник сказал: «Документы по Вяземскому котлу ищите в своих лесах».
А вот для 1943 года, когда на территории области тоже шли жесточайшие бои, но уже освободительные, архивные документы чрезвычайно важны. В первую очередь мы ищем донесения, журналы боевых действий, карты, боевой путь дивизии. Они помогают понять, какие рядом с конкретной деревней были подразделения, какие перед ними ставились задачи. Ведь нас интересует практика, установление личности погибших солдат.
Оказывается, жена всю жизнь его ждала
– Удалось ли вам сделать какое-нибудь научное открытие в архиве или непосредственно во время поиска?
– В нашей команде есть только один человек, который работает в архиве как историк. Это Игорь Геннадьевич Михайлов, он написал множество научных статей по Вяземскому котлу. А мне ближе педагогическая работа. Мое личное мнение, что наша главная цель – это воспитание людей, а поиск – лишь средство.
По сути, погибшим солдатам уже все равно. Это для общества важно правильно относиться к их памяти.
К нам в отряды приходили «следопыты», которые по каким-то своим личным мотивам искали вещи солдат. А потом они становились хорошими поисковиками. Потому что, когда ты в одиночку ходишь и определяешь, где окоп, где колючая проволока, а где граната – это одно. Но когда перед тобой судьба человека – все представления о поиске переворачиваются.
По останкам видно, кто был молодой, кто «заматерелый», кто хрупкий, а кто здоровяк. Читаешь записку в медальоне (маленький пенал, в который вкладывался листок бумаги с данными бойца на случай его смерти), и узнаешь имя погибшего.
Видишь, что он указал адрес матери, – значит, был не женат, не оставил ни детей, ни внуков, ни правнуков. Разве что племянники найдутся. А другой и по возрасту «дядечка», и адрес жены указан. Значит, наверняка были дети, и мы сможем найти его потомков.
Когда встречаешься с родными, представления еще раз переворачиваются, не только о поиске, но и в целом о жизни. Потому что они привозят фотографии, и ты видишь, что останки – это тот парень, который смотрит на тебя со снимков.
Оказывается, он был симпатичный, или смешной, или интеллигентный, или еще какой-нибудь. Про него могла сохраниться в семье яркая история. Внуки могут рассказать: «Бабушка его всю жизнь ждала».
Оплавленный орден и фотография из морозилки
– Расскажите, пожалуйста, о находках, которые вам лично больше всего запомнились.
– Каждая находка вызывает эмоции, особенно медальоны. Там можно найти, например, такое послание: «Прошу тех, кто меня найдет, сообщить моей семье». Мы понимаем, что это он нас просит, раз мы его нашли. Там может быть написано: «Смерть фашистским гадам». А однажды мы прочитали: «Не забывайте своего отца». Очень трогает, когда находишь припрятанные в одежде иконки и крестики.
Ребята из Татарстана подобрали около села Глинка орден Красной Звезды – оплавленный, покореженный. Потом оказалось, что его носил командир экипажа танка, полностью сгоревшего. Мы привезли на это место родственников, отдали им орден – все, что осталось от человека.
На Кулагинских высотах в Духовщинском районе, где шли жесточайшие бои в 1943 году, мы подняли останки солдата по фамилии Зимин. По архивным документам установили, что он погиб 9 сентября. Нашли родственников, и они прислали нам его письмо, датированное 8 сентября. Он написал: «Это ад кромешный <…> Я, возможно, больше с вами не увижусь». И на следующий день был убит.
В позапрошлом году наши ребята нашли под Вязьмой самолет Пе-2. Обычно по номерам на двигателях можно выяснить не только марку машины, но и какой экипаж был к ней прикреплен. Тут получилась незадача: марку установили, а имена членов экипажа – нет.
У одного из пилотов оказался планшет с целой кипой документов. Но они слиплись, склеились и выглядели как камень. Хорошо, что кто-то из поисковиков посоветовал: «Положите их в морозильник».
Положили бумаги в морозильник, и действительно, листочки стали отделяться один от другого. Помимо писем, комсомольского билета и других документов там были найдены фотографии. Причем все изображения сохранились.
В нашем объединении есть командир поискового отряда, который собирает солдатские ложки. Они очень разные: есть казенные, выданные вместе с прочим снаряжением, есть привезенные из дома, есть выструганные ножом из дерева. На одной была надпись: «Люблю повеселиться, а особенно пожрать».
Муж не запрещал, а сын стал заместителем
– В вашей семье кто-то погиб во время Великой Отечественной войны?
– Мои деды вернулись с войны. Один был героический, с орденом Ленина и двумя орденами Красной Звезды. Другой – обычный солдат, но тоже прошел войну. Потерял все зубы, потому что его часть очень долго стояла в каком-то болоте.
– Семья не отговаривала вас от участия в поиске? Это ведь нелегкое дело.
– Спасибо мужу, который не запрещал мне участвовать в экспедициях, где были «одни мужики». Первое время я зазывала его с собой, и он поддерживал меня в самом начале, когда это было особенно важно. Сегодня мне помогает младший сын, он моя правая рука, мой заместитель. Невестка у меня поисковик. Старший сын тоже прошел эту школу, хотя и не остался в поиске на всю жизнь, как мы.
Два племянника до сих пор со мной в поисковом движении. Все мои родственники – сочувствующие, на каком-то этапе каждый поучаствовал в экспедициях.
Поиск для всей семьи, или «Продленка» в лесу
– Как устроен быт в лагере поисковиков? Читала, что некоторые люди участвуют в «Вахте памяти» целыми семьями, и для детей устроена какая-то «продленка». О чем идет речь?
– В лагере поисковиков – походная жизнь. Это палатки, костры, спальные мешки. Но дрова и воду нам бесплатно предоставляют администрации тех районов, где мы работаем. Они же обеспечивают круглосуточное дежурство наряда полиции и дневное дежурство медика.
Каждый день приезжает автолавка с продуктами. В лагере может одновременно жить до 800 человек, то есть примерно 70-80 отрядов. А всего в экспедициях «Вахты памяти» одного года участвует до трех тысяч поисковиков.
По своему опыту знаю: когда приезжаешь в лагерь с маленькими детьми, это сложно. Особенно, если в поиске участвуют и муж, и жена. Поэтому мы привлекли волонтеров из отряда «Наследники победы» и организовали «продленку» для малышей четырех-шести лет. (Отряд действует в рамках областной программы патриотического воспитания, человек пятнадцать из него обычно помогают обеспечивать работу «Вахты памяти»).
Волонтеры забирают детей часов на пять каждый день, разучивают с ними военные песни, рисуют, строят шалаши, показывают мультики, возят «в гости» в другие поисковые отряды, маршируют, устраивают игры на знакомство и сплочение, даже проводят «Зарницу».
Специально для детского полдника мы закупаем арбузы, йогурты, плюшки и другие «вкусности». В среднем, на «продленке» бывает по пятнадцать малышей в день.
– Как поисковики из других регионов определяются, куда им ехать летом?
– На своем сайте мы вывешиваем план поисковых работ на год еще в январе, и наши друзья видят, где будет проходить «Вахта памяти». Они могут заранее изучить местность, выбрать интересующие их участки.
Допустим, мы собираемся проводить «Вахту памяти» в Ярцевском районе. Но там большая территория, где-то бои проходили в 1941 году, а есть места, связанные с событиями 1943 года. Ребята выбирают то, что им больше подходит.
Есть отряды, которые постоянно приезжают в одно и то же место. Например, поисковики из Владимира «зацепились» за Велижский район Смоленщины, исходили там все уголки, изучили все документы. Они идут по следам дивизий, сформированных на территории нынешней Владимирской области.
Отряд «Обелиск» из Москвы сорок лет ездит в Темкинский район и знает там каждый клочок земли. Мы говорим им: «Вам надо дать вторую прописку».
«А давайте, помолимся»
– Происходят ли в лагере поисковиков поминальные службы?
– Вначале мы не знали, как относиться к останкам, и научить нас было некому. Ребята приносили их в мешках и складывали в большую яму, которую выкапывали где-нибудь в кустах. Там они и лежали, пока в лагерь не привозили гробы.
А потом мы подумали: «Какая глупость! Погибшие солдаты достойны лучшего!» Мы начали складывать останки во времянке, которая находится в самом центре лагеря, на поляне для построения. Потом догадались поставить там же православный крест. Потом поняли, что нужна еще и икона.
В какой-то момент мы «познакомились» с иконой Божией Матери «Взыскание погибших». Нам показалось, что само ее название – прямо для нас. Хотя понятно, что смысл ее в другом, и «погибшие» – это не те, кто остался лежать на ратном поле, а заблудшие души. И все-таки мы купили такую икону, и она у нас уже два десятилетия.
Затем мы придумали и начали проводить акцию «Первые свечи». Приносили церковные свечи и зажигали их вечером возле останков. Ведь найденные нами солдаты считались раньше пропавшими без вести. Получалось, что поминальные свечи мы зажигали для них первыми.
Однажды на «Вахту памяти» приехал священник из Пензы. Он предложил: «А давайте, помолимся». И у нас прошла первая поминальная молитва. В общем, шаг за шагом мы шли в правильном направлении.
Узнав о наших традициях из интернета, к нам стал приезжать православный отряд из Екатеринбурга, из Храма Владимирской иконы Пресвятой Богородицы на Семи Ключах, всегда со своим батюшкой.
Теперь поминальная молитва проходит у нас во время «Вахты памяти» каждый вечер, около одиннадцати часов. Если в лагере нет священника, ребята сами читают то, что положено. На молитву поисковики приходят только добровольно, но поляна никогда не бывает пустой.
На Преображение Господне, 19 августа, у нас проходит литургия. А шесть лет назад появилась еще одна традиция: поисковики принимают крещение в естественном водоеме. Священник проводит с желающими беседы, готовит их. Ни разу не было такого, чтобы в лагере крестились меньше пяти человек.
Проводит таинство священник либо из Екатеринбурга, либо из Пензы. В последний раз батюшки у нас в лагере не было, и крестить поисковиков приезжал епископ Рославльский и Десногорский Мелетий.
