– Какие дети попадают в Федеральный банк данных сирот?
– Федеральный банк данных включает только детей, законным представителем которых является государство. Там не будет недавно выявленных детей, детей, помещенных в детдома по заявлению родителей, может там не быть и детей мигрантов, которые подлежат репатриации.
Порядок попадания в банк такой: после того как выявляется ребёнок, нуждающийся в семейном устройстве, один месяц его устраивают на местном уровне без помещения в региональный банк данных, потом один месяц ребенок находится в региональном банке, а потом сведения о нем должны быть переданы на федеральный уровень. После этого в трехдневный срок сведения о ребёнке обязаны поместить в ФБД.
На практике, однако, срок варьируется. Например, если на ребёнка есть кандидаты, но они должны в течение 10 дней дать ответ, или дело об усыновлении передано в суд, но он рассмотрит его через месяц, срок продлевается. То есть, сначала ребенка пытаются устроить на местном уровне. И бывает, если ребёнок на местном уровне устроен, информацию о нём в ФБД вообще не передают.
– Иными словами, помещение информация о ребёнке в ФБД означает, что его не смогли устроить к родственникам и на местном уровне?
– Увы, на практике это часто обозначает, что с родственниками ребёнка работали плохо. Например, бывает – ребёнок живёт в Москве, а кто-то из его семьи – в Саратове. Нередко для того, чтобы найти эту тётю в Саратове, соцработнику нужно опросить соседей, окружение семьи, потому что самих родителей опросить невозможно. Увы, я в своей практике не встречала, чтобы социальный работник тщательно проработал все опции. Как правило, у него на это просто нет времени.
Скамейка запасных родителей
– Есть ли у опеки какие-то базы данных потенциальных приемных родителей?
– В Москве пытались сделать базу данных приемных родителей, но она очень подвижна – люди берут детей и уходят. По факту, в России скамейку запасных приемных родителей составляют люди, которые уже взяли детей и потенциально готовы взять еще ребенка.
На мой взгляд, наличие таких готовых кандидатов сильно улучшила бы ситуацию с устройством. Подобные вещи, например, есть в Америке. Когда я работала в иностранном усыновлении, у меня был случай, когда одна пара, бравшая нашего ребёнка, сначала усыновила ребёнка из США.
Выглядело это так: ребёнку была неделя от роду, усыновители жили в Калифорнии и стояли в очереди на младенца. Утром был звонок из опеки Техаса, что подходящий ребёнок появился, им велели к вечеру его забрать. То есть, в такой системе государство не хочет устраивать ребенку даже временное содержание на ночлег. Кто-то из супругов был в командировке, они летели в Техас из разных штатов, закупали памперсы в аэропортах. К вечеру они ребёнка забрали.
Действует ли такая система сейчас, я не знаю. Но 25 лет назад в Америке очереди отдельных штатов были объединены. Получается большая очень мобильная система, но очень недешевая. Вообще любая быстродействующая система – дорогая, потому что нужно постоянно обновлять базы и быть на связи со всеми сторонами.
Для сравнения, у нас устройство происходит очень небыстро. И ситуацию, когда ребёнок из больницы поступает в дом ребёнка, в то время как на младенцев стоит очередь, я могу объяснить либо коррупцией, либо неповоротливостью системы.
Закон о запрете иностранного усыновления приняли, а я продолжаю сталкиваться с ситуациями, когда детей в системе придерживают, как будто ждут, что появится кто-то, кто будет способен за них заплатить. Ну, либо чиновники просто не понимают, что каждый день в детдоме делает ребенка чуть больше социопатом, чем он мог бы быть.
– Появление скамейки кандидатов в приемные родители позволило бы сделать так, чтобы в ФБД детей не было вообще?
– Нет. В банке всё равно останутся дети с особыми потребностями, потому что найти семью для такого ребёнка сложно. Останутся сиблинговые группы (братья и сестры), в просторечии «паровозики», потому что по закону братья и сёстры у нас устраиваются вместе, а найти семью одновременно для трёх, а то и пяти детей тоже непросто. Ещё останутся подростки, про которых понятно, что у них много психологических проблем, и легко с ними не будет.
Собственно, именно эти категории детей в Америке подлежат устройству в фостерные семьи – профессиональные семьи приемных родителей, туда размещают детей, которых не удалось передать на усыновление. Родители в них работают, как воспитатели, – за зарплату.
Юридически американский фостер похож на нашу возмездную опеку или приемную семью. Но у нас «не усыновили» не означает, что ребёнка не любят или не считают своим; наши граждане не усыновляют детей по другим причинам.
У нас принципиально иной экономический уровень, а реабилитация приемного ребенка – это, как правило, недешевая история, поэтому люди хотят получать хотя бы немного денег. Потому что в Америке достаточно обратиться к местному эрготерапевту, и он тут же направит ребёнка в реабилитацию по месту жительства или, если такой реабилитации нет, распишет маршрут, куда обращаться. У нас, увы, нет ни гибкой системы здравоохранения, ни гибкой системы образования, рассчитанной на то, чтобы построить ребёнку индивидуальный маршрут.
Бесплатной медицины для ребёнка с проблемами у нас тоже фактически нет, а те опции, которые может предоставить система образования, для детей из детдомов зачастую недостаточны.
Почему все едут в Москву
– Несколько лет назад Москва заявляла, что не будет платить пособия за региональных детей. Не потерял ли после этого смысл Федеральный банк?
– Москва и Россия – это у нас отдельные государства. Глубина неинформированности местных врачей о детях с особыми потребностями ошеломляет. То есть, приходя в поликлинику, родители могут столкнуться с фразой: «Мы понятия не имеем, как лечить вашего ребёнка».
Родители особых детей едут в Москву, совершенно не от того, что мечтают тут жить. Это даже не про Федеральный банк данных, это про неравномерное устройство страны. Например, когда к нам в проект обращаются люди из регионов, я иногда не знаю, что им посоветовать, потому что наша работа рассчитана на постоянную переписку, а на местах иногда нет не только компьютеров, но света и большую часть года – дорог.
А история с «московскими выплатами» такова. Когда ФБД только создали, Москва платила за «своих» детей больше других регионов. Это быстро поняли на местах, и московских детей разобрали. Тогда москвичи стали говорить: «Мы будем брать детей из других мест, но жить они будут в Москве, и нам нужны московские выплаты». Получалось, что Москва платит за всех, а ресурс, увы, не бесконечен.
Сначала московские власти перестали платить тем, у кого в Москве не было своего жилья, потому что детей привозили и регистрировали в съёмном. Сейчас «московские выплаты» иногда удаётся получить по суду. В общем, логика властей понятна, хотя и абсолютно противозаконна, потому что страна у нас единая, и права ребенка таким образом нарушаются.
Читаем между строк
– Анкеты детей в ФБД на редкость лаконичны. Можно ли разглядеть в них какие-то неявные указания на состояние ребёнка?
– Если вы внимательно посмотрите на карточки, не у всех детей среди форм устройства есть «усыновление». Иногда написано, что ребёнок может быть помещен в приемную семью, опекунскую семью. Это может означать, что ребёнок живёт в детском доме, пока его мама сидит в тюрьме. Когда она выйдет, вопрос о месте пребывания ребёнка, придётся решать заново.
Есть некоторая путаница с графой «братья и сестры». Иногда туда вносят братьев и сестёр, отдельно от которых ребёнок не может быть устроен. А в других случаях – просто братьев и сестёр, которые существуют. Например, мама каждый год рожает по ребёнку и отказывается от них, и эти дети попадают в семьи по очереди. По моим наблюдениям, каждый регион заполняет эту графу по-своему. То есть, каждый раз нужно звонить региональному оператору, и выяснять, устраивается ребёнок в семью один или вместе с сиблингами.
По закону, в карточке ФБД нельзя писать диагноз. Но иногда по описанию его можно понять. Например, очень легко опознать детей со спинномозговой грыжей. Это дети, «которым всегда придется пользоваться памперсом, они не смогут ходить, но смогут пользоваться коляской активного типа». То есть, если руки работают и лицо на фото без особенностей – скорее всего, оно. Оказалось, что детей со spina bifida у нас в системе много.
С другой стороны, очень сложно писать про ВИЧ. Здесь, кроме страха попасть под закон о разглашении информации, есть реальная опасность, что ребенка, опознав, затравят.
В некоторых регионах дети, которых считают перспективными для семейного устройства, описываются более подробно. Остальных описывают кратко и скупо. На это можно было бы опираться как на критерий, если бы в каждом регионе не существовало своих особенностей, – например, сел старательный сотрудник и подробно описал всех.
Ещё бывают дети, которых опека искренне желает устроить в своём регионе. Такого ребёнка подробно не опишут, его характеристику услышит только человек, лично пришедший к инспектору на месте.
– Может ли это быть коррупционной схемой, когда ребёнка фактически «придерживают»?
– Да, может. Но я всегда призываю помнить, что ребёнок, это, грубо говоря, «скоропортящийся товар». То есть, он быстро перестанет быть тем семимесячным младенцем, которого хотят все.
Детдомовцы, которых нет в банке
– Есть ли у нас категории детей, которые живут в детдомах, но которых при этом в банке нет?
– Есть, это семейные дети, в основном живущие в детских домах-интернатах. Родители не в состоянии за ними ухаживать, поэтому кого-то забирают на выходные, но чаще дети живут в интернате постоянно. Официально они считаются помещенными в интернат временно на полгода по заявлению родителей.
Эти заявления каждые полгода переписываются, и зачастую эта история длится до совершеннолетия ребёнка. В обычных детских домах такая ситуация тоже бывает, но реже, потому что там социальные работники за ней пристально следят. Единого электронного ресурса, на котором отображалась бы количество таких детей, нет.
Алименты приходится выбивать опекунам
– Кто платит за содержание «домашних» детей в детдомах?
– За помещение ребёнка в детский дом или дом-интернат по заявлению родителей с них берется плата. Однако еще два года назад встречались случаи, когда родители получали за детей пенсию на ребенка-инвалида, и при этом умудрялись держать их в интернете на полном гособеспечении.
С другой стороны, у нас есть весьма сомнительная в педагогическом смысле схема, когда опекунам нужно связываться с лишенными родительских прав кровными родителями ребёнка, чтобы стребовать с них алименты.
То есть, если родитель отказывается от ребенка при рождении, он ничего не платит. Сделать так, чтобы родители несли финансовую ответственность за отказ от ребёнка, пытались – это привело к росту числа убийств новорожденных.
Если от ребёнка отказались, и он находится под опекой, в какой-то момент кровные родители могут отозвать свое заявление об отказе и потребовать ребёнка назад. Чтобы не допускать подобных случаев, кровных родителей стали лишать родительских прав. Однако, по закону, родители, лишенные родительских прав, должны выплачивать алименты.
Сейчас обязанность по выбиванию этих алиментов легла на плечи опекунов. Получается, перед ними поставили противоречивую задачу – с одной стороны, для психологического благополучия ребенка важно создать у него положительный образ кровного родителя. Но когда с тех же родителей начинают требовать алименты, отношения портятся.
Причём государственные соцработники не всегда горят желанием уладить «алиментный вопрос» своими силами, пока ребёнок находится в детдоме. Если же опекуны пытаются отказаться от этих родительских выплат, им начинают говорить: «Вы – плохой опекун, вы не защищаете интересы ребенка».
