Прикладной анализ поведения, ABA-терапия: сила в гибкости

31 декабря 2019 года Сертификационная комиссия по прикладному анализу поведения, ПАП (англ. Applied behavior analysis, ABA), объявила о том, что с 2023 года оставит для себя юрисдикцию только США и Канады. Это совпало с важной вехой в истории развития ПАП в России: в 2020 году исполнилось уже 10 лет с тех пор, как Центр проблем аутизма (ЦПА) привез в нашу страну первых специалистов по прикладному поведенческому анализу, совместно с Московским институтом психоанализа организовал обучение российских специалистов, начал активно применять ПАП в инклюзивной модели обучения детей с аутизмом, в том числе неречевых, которые ранее считались необучаемыми.

На наши вопросы о судьбах ПАП в России отвечают президент Центра проблем аутизма Екатерина Мень, Екатерина Жесткова, первый в России сертифицированный по международному стандарту поведенческий аналитик, член правления Российской ассоциации специалистов прикладного анализа поведения, и Николай Алипов, доктор медицинских наук, научный редактор первого фундаментального учебника «Прикладной анализ поведения» на русском языке.

У нас появился метод, от которого мы можем плясать, как от печки

– Катя, казалось бы, за 10 лет стало очевидным, что ПАП открывает для детей с расстройствами нейроразвития уникальные возможности социализации и развития. В то же время вам до сих пор приходится слышать массу упреков по этому поводу. Один из них заключается в том, что занятия ПАП с ребенком – это бизнес и главным выгодоприобретателем является тот, кто оказывает услугу. Что вы могли бы ответить тем, кто так говорит?

– В России не производятся и не закупаются многие жизненно важные препараты, и когда благотворительные организации собирают огромные суммы на то, чтобы купить лекарство за границей и дать шанс больному ребенку на выживание, тоже можно услышать, что это неправильно. «Вы спасете двоих-троих, а как же остальные? Нужно добиваться, чтобы обо всех позаботилось государство».

Пока мы добьемся, чтобы государство взяло на себя соответствующие обязательства, многие наши граждане умрут, и то, что они умрут «бесплатно», вряд ли может нас утешить. Если НКО не могут спасти всех сразу, это не повод не спасти кого-то.

Центр проблем аутизма, являясь апологетом и провайдером метода ПАП, не оказывает непосредственных услуг клиентам, не продает сервисы. Мы строим различные модели и технологии в коррекции, медицине и образовании, опираясь на метод ПАП. В рамках этих моделей все дети, наши подопечные, получают терапию и обучение на основе поведенческих методик бесплатно.

В этом смысле мы как НКО свободны от позиции выгодоприобретателей и достаточно независимы в оценке тех сервисов, которые предоставляются на коммерческой основе. Но мы очень поддерживаем развитие этих услуг в форме хорошо подготовленных АВА-центров. Если в силу дороговизны ПАП мы не можем обеспечить этот сервис для всех детей с нарушениями в развитии, это не повод отказаться от помощи какому-то количеству детей.

– Но государство действительно должно обеспечить эффективную терапию нуждающимся пациенту, разве нет?

– Да, но необходимо понимать, что пока мы, заинтересованные граждане, не привезем эффективную методику, пока мы не продемонстрируем – в том числе государственным чиновникам, – что это работает и в конечном итоге оказывается даже экономически выгодным, мы никогда не убедим государство в необходимости финансирования. Только так всегда и везде пробивают себе дорогу новые терапии и передовые методы реабилитации.

Вот яркий пример – препарат спинраза для детей со спинальной мышечной атрофией. Президент объявил о введении специального налога на высокие доходы физических лиц для создания целевого государственного фонда, средства из которого пойдут на закупку спинразы. Но произошло это только после того, как НКО привезли лекарство в Россию и помогли десяткам больных детей, после исков родителей к государству и широкой общественной кампании в их поддержку.

Так что для меня выбор очевиден. Не внедрять в России терапию ПАП, доказавшую свою эффективность за рубежом, только потому, что кто-то на этом заработает, это как отказывать онкобольному в дорогостоящем лекарстве, которое может продлить ему жизнь.

Есть еще одно экономическое правило – увеличение количества отечественных специалистов, не уступающих в квалификации первым приглашенным из-за рубежа экспертам, существенно снижает стоимость услуг. Конечно, валютные цены иностранных консультантов на сегодня почти неподъемны, но именно отечественные, работающие и живущие в России и достигшие такой же квалификации поведенческие аналитики и терапевты приводят ценообразование к разумному балансу.

В этом, как мне кажется, в том числе логика появления Сертификационного совета: внутренний рынок услуг и должен регулироваться не гастролерами, а местными специалистами, сильно заинтересованными в развитии отечественной профессиональной среды.

– Как вы пришли к идее о том, что ПАП необходим в России?

– После того как моему сыну диагностировали аутизм, он занимался два года в одном из центров развития, которых в то время было всего несколько на многомиллионную Москву. Я много читала об аутизме и понимала, насколько критично раннее вмешательство: чем эффективнее оно, тем выше шансы ребенка на приличное качество жизни в будущем.

Увы, это время было потрачено понапрасну. Два года ребенок провел в неструктурированных, по большей части развлекательных занятиях, которые в итоге не дали ему ничего. Физически он рос, а психически не развивался.

Петь песенки и водить хороводы без четкого определения целей и планов, основанных на предварительном тщательном анализе поведения ребенка, на понимании, чему именно надо учить в данную минуту и как эта данная минута связана с его будущим, без учета его индивидуальных особенностей, интересов, сильных и слабых сторон – это просто спускать время в унитаз.

Я поняла это не сразу, но, когда осознала эту проблему, передо мной встала задача найти то, что работает, организовать такой сервис для своего сына и других детей с аутизмом.

Я долго читала научные статьи, читала и форумы, а также дискуссии в интернет-группах родителей детей с РАС. Оказалось, что вполне рутинная вещь в США – это занятия детей с АВА-терапевтами.

– Рутинная, вероятно, потому, что много часов терапии в разных штатах покрывается страховкой?

– Отчасти да. Но ведь это достижение тоже не само по себе образовалось. В США ПАП как эффективный метод обучения тоже внедрялся в очень агрессивной среде.

Один из первых экспериментаторов в этой области именно с детьми-аутистами, Ивар Ловаас, начинал свои работы в среде полного психоаналитического торжества. Помимо исследований, которые проводил Ловаас, необходимо было ломать внешнюю профессиональную парадигму и, главное, распространять новую истину среди родителей. В этом огромную помощь Ловаасу оказал другой ученый – Бернард Римланд, основатель американского Института исследований аутизма.

Когда я думала, в каком виде и как делать первые шаги с АВА в нашей стране, я, углубившись в тему, узнала, что когда-то в США был «дикий» рынок такого рода услуг. Кто угодно называл себя поведенческим терапевтом, и родители нередко платили большие деньги за некачественные занятия. Именно поэтому высококвалифицированные специалисты, заинтересованные в том, чтобы их методику не дискредитировали всякие проходимцы, озаботились созданием стандарта профессии и специальной сертификационной комиссии. Без такой сертификации мечтать о заходе в страховые пакеты было бы невозможно.

В 1970-е годы в США был создан комитет по независимой экспертизе консультантов докторского уровня в области анализа поведения, отвечающих за мониторинг предоставления этих услуг.

Джерри Шук, который принимал участие в создании первого списка задач и аттестационного экзамена, затем в 1998 году создал некоммерческую организацию Совет по сертификации аналитиков поведения (Behavior Analyst Certification Board, ВАСВ).

Кстати, знаменитая родительница и писатель Кэтрин Морис, двое аутичных детей которой были вылечены именно АВА-терапией, пожертвовала на развитие Совета 10 000 долларов. Короче говоря, когда я всматривалась в этот ландшафт, ВАСВ как раз вошел в Национальную комиссию по сертифицирующим агентствам (NCCA) и сильно выделялся своей стройностью и развитостью по сравнению с прочими игроками.

Стандарт ВАСВ совершенствуется, и с 2010 года, когда в России мы начали проводить первое обучение специалистов на его основе, сам совет тоже сильно продвинулся. Неотъемлемой частью этого стандарта стали этические требования к специалисту, правила его поведения в отношении ребенка и его семьи.

И уж раз мы опоздали с данной терапией лет на 40, я решила, что мы должны с самого начала ориентироваться именно на этот строгий и высокий профессиональный стандарт.

АВА-терапевт – профессия очень сложная. Его работа не легче, чем работа врача, требует постоянной переподготовки, потому что постоянно появляются новые научные данные, новые методики, основанные на науке ПАП, – их сегодня 29. Каждая исследуется и проверяется в строгих доказательных дизайнах. Это именно терапия со всеми вытекающими лечебными смыслами.

ПАП опирается на объективные физиологические законы. Модификация поведения меняет мозг и нейро-синаптические связи. В некотором смысле, терапия, основанная на ПАП, – это операция на мозге, только неинвазивная. Разумеется, точность работы имеет значение. Некомпетентность терапевта может серьезно навредить клиенту.

ЦПА начал сотрудничать с Московским институтом психоанализа, который первым в Восточной Европе получил международную аккредитацию курса по подготовке специалистов прикладного поведенческого анализа. Таким образом удалось эту уже закрепленную планку профессиональной подготовки сразу удержать в России.

Сегодня заботу об этой планке взяли на себя уже отечественные специалисты, подготовленные в рамках этого стандарта. Много лет работает профессиональная ассоциация специалистов прикладного анализа поведения RusABA, которая занимается формированием профсообщества в рамках этого образца, проводя профессиональные конференции и собственное обучение, занимаясь целевым книгоизданием по профессии.

За 10 лет изменилось очень многое. Сейчас ПАП взяли на вооружение многие центры развития для детей с аутизмом, его даже стали рекомендовать детские психиатры, но самое главное наше достижение – мы привели прикладной поведенческий анализ в российскую школу, и это позволило нам ввести детей с аутизмом в обычные классы по всей России.

– Это огромный шаг вперед, ведь еще недавно родители сталкивались с вердиктом «необучаемый», особенно если ребенок не говорит, и не могли мечтать даже о коррекционной школе. И несмотря на это, отечественная дефектология в общем и целом стоит в оппозиции к ПАП. Вам ведь часто приходится с этим сталкиваться?

– Конечно. И вот что меня поражает. Специалисты оспаривают ПАП в рамках частных оценок: мне не нравится, это не наш метод, я лучше применю свое, привычное, что прекрасно работает уже 30 лет. Но «прекрасно работает» – это ощущение самого специалиста, не имеющее научных свидетельств. Это совсем не исключает того, что его методика может быть эффективной, однако сегодня такое заявление требует подкрепления в виде результатов исследований, соответствующих мировым стандартам.

Прикладной поведенческий анализ продемонстрировал свою эффективность во множестве исследований со строгими дизайнами, более того, отдельные его методы постоянно проверяются, перепроверяются, сравниваются между собой.

Даже внутри доказанных вмешательств позиции уточняются. Так, на сегодня одной из самых эффективных моделей раннего вмешательства считается основанная в том числе на ПАП Дэнверская модель (ESDM). Это действительно эффективный метод. Однако продолжаются уточнения, не позволяющие переоценивать «Дэнвер».

К методологии исследований Денверской модели претензий много было и раньше. А в 2019 году вышла работа, в том числе с участием Салли Роджерс, одной из авторов Денверской модели раннего вмешательства. Выяснилось, что «Дэнвер» может быть не столь эффективным вмешательством, как надеялись создатели. Исследование было мультицентровым и рандомизированным.

«Денвер» отнюдь не плох и не бесполезен. Это работающий метод. Но появилось еще несколько отличных моделей раннего вмешательства, и само раннее вмешательство в аутизме совершенствуется так, что разница между очень хорошим и отличным становится более заметной.

Еще один пример – метод подсказок. Обучая ребенка какому-то навыку, терапевт сначала может дать ему физическую подсказку, то есть буквально держать его руки в своих и выполнять какую-то манипуляцию. Постепенно полная физическая подсказка заменяется частичной, затем жестовой, визуальной, затем вербальной и так по лесенке вверх к самостоятельности.

Казалось бы, очевидно, что для неговорящего ребенка именно в таком порядке и должно происходить обучение навыку, однако эта очевидная вещь оказалась неверной. Для большого количества таких детей вербальная подсказка работала лучше уже на начальном этапе. Это было представлено в качественном исследовании команды Autism Partnership, и один из его руководителей Джон Макикен сказал: «Все, что мы предполагаем, надо проверять».

– Под проверкой понимаются эксперименты или обратная связь с исполнителями терапии и родителями?

– Не просто эксперименты, а исследования на больших выборках, с контрольной группой детей, которая не получает данную терапию. В остальном дети в обеих группах должны быть приблизительно в равных условиях. Кроме того, мы заранее должны определить критерии, по которым мы будем сравнивать результаты детей обеих групп в конце исследования.

Поскольку аутизм – это спектр расстройств и он может протекать с разной тяжестью и разными особенностями, понятно, что не всякая методика из «набора» ПАП универсальна и эффективна для всех, поэтому в исследовании всегда важно точно определить, для кого именно и для достижения какой цели она предназначена.

Сила Прикладного поведенческого анализа – в гибкости. Это не просто некий «метод» в узком смысле слова. Это научный подход, объединяющий множество методов и приемов, основанных на объективных законах поведения. Сегодня их 29. При этом требуется максимальная индивидуализация, поиск каждый раз своеобразного их сочетания в применении к пациенту. ПАП работает и с трехлетним ребенком, и с 15-летним подростком с аутизмом, применяется к сильно ограниченному в умениях и к высокофункциональному, и скроена терапия будет по-разному, несмотря на общие принципы, лежащие в ее основе.

– Катя, не могу не спросить вот о чем. В спорах о ПАП постоянно всплывает в качестве ссылки на авторитет статья «Десять аргументов против АВА-терапии» кандидата психологических наук Марии Михайловны Либлинг. Она приняла участие в круглом столе во время Международной конференции ЦПА «Аутизм. Вызовы и решения», где сказала, что ПАП – работающий метод, но его не стоит переоценивать и хорош он не для всех. То есть Мария Михайловна, по-видимому, до сих пор считает, что аргументы «против» более сильны, чем аргументы «за». Вы хотите возразить? На круглом столе разговор до этого не дошел.

– Прежде всего, я хочу сказать здесь, что я искренне благодарна Марии Михайловне и другим оппонентам ПАП, которые приняли участие в круглом столе, потому что это стало началом разговора, началом прямой, а не заочной дискуссии, это первый шаг к чему-то конструктивному.

Не знаю, однако, стоит ли разбирать аргументы Либлинг из статьи, ведь они направлены против того, что она считает АВА-терапией, а не против реального прикладного анализа поведения, с которым она, судя по статье, почти не знакома.

– И все-таки давайте попробуем обсудить хотя бы некоторые из них. Вот мне кажется очень несправедливым ее утверждение, что ПАП направлен на то, чтобы сделать ребенка послушным, удобным взрослому, что во главу угла ставится не развитие ребенка, не его интересы, а соответствие некоторым стандартам, установленным взрослыми. Якобы, определяя поведение как «желательное» и «нежелательное», поведенческий терапевт имеет в виду, что оно является тем или иным для взрослого, а не для ребенка.

– Разумеется, это совершенно не соответствует действительности.

Интерес ребенка даже в самом базовом смысле слова – это то, что зашито в сам подход. Первый вопрос, который задаст родителю АВА-инструктор, еще только договариваясь о первой встрече: «Чем ваш ребенок интересуется?».

Ребенок может не хотеть чем-то заниматься, отказываться осваивать какой-то полезный навык, и у специалиста не всегда получается преодолеть это нежелание, если ребенок не знает, что ждет его на том берегу задачи. И это должно быть тем, ради чего он захочет, преодолев себя, ее исполнить.

Дефектолог назовет это «дрессурой за конфетку». Но при этом именно классический дефектолог совершенно не оценивает реальный интерес ребенка-аутиста как что-то значимое.

Вот ребенок получает удовольствие от того, что теребит веревочку. Типовой педагог проигнорирует этот факт как незначительный или даже вредный, а поведенческий терапевт использует его в качестве подкрепления. Через этот маленький и не наполненный социальным смыслом интерес он выведет его к освоению социально значимого навыка, а затем и к более сложному интересу – за веревочку в буквальном смысле слова ребенка приводят к удовольствию от похвалы, от улыбки, от совместной деятельности, от самого факта решения поставленной задачи!

Веревочка может помочь открыть ресурс внутренней мотивации даже у того ребенка, про которого неповеденческий специалист сказал: «Извините, он все время орет, и я не знаю, что с ним делать».

И уж совсем лукавым мне представляется упрек в том, что родители хотят «удобного» ребенка. Лукавство состоит в допущении того, что человек, даже очень маленький, может вести себя в обществе, не согласуясь с его нормами.

Бывают случаи, когда ребенок с аутизмом кричит 12 часов подряд и громит все вокруг, не спит ночью. С ним нельзя ехать в общественном транспорте, заходить в магазин. Как можно ставить под сомнение стремление родителей избавиться от этих кошмаров поведения? Это просто виктимизация родителей.

Мне всегда хочется спросить этих обвинителей: а вы тоже не приучали своего ребенка здороваться, вовремя приходить домой, мыть руки после туалета, не хамить старшим, не брать чужое и через муки преодолевать толстый роман «Война и мир»? Разве обычному родителю не «удобней» иметь послушного ребенка, усвоившего социальные правила? Это вообще-то называется воспитанием.

– А вот аргумент, который многим кажется весьма существенным: развитие ребенка происходит в первую очередь не на каких-то занятиях, а в игре!

– А что если ребенок не играет? В том-то и дело, что игровая активность отсутствует у подавляющего числа маленьких детей с аутизмом. Да, без игры малыш не развивается, и именно поэтому в ПАП имеются методики развития игровых навыков.

В том-то и проблема, что большинство «старых» экспертов в аутизме могут из головы придумывать разные умозрительные типологии аутизма, а на практике занимаются лишь с аутичными детьми, которых теперь принято называть высокофункциональными. Те, кто не соответствует их критериям, – для них слепое пятно. Это классическое когнитивное искажение – отбор лишь того, что попадает в поле моего зрения. С тяжелыми детьми они не работают.

Вот у нас в проекте есть Даня. Он не говорил, не сидел, бегал без остановки, выхватывал из рук других гаджеты, игрой не интересовался, врачи ставили ему умственную отсталость. Его никогда не взяли бы в работу специалисты, руководствующиеся принципами критиков ПАП. Но с Даней занимались поведенческие терапевты, и сегодня он учится в 7-м классе обычной школы, прекрасно исполняет все правила школы, с удовольствием осваивает физику и иностранные языки, оставаясь при этом невербальным.

Да, я знаю аутичного и очень умного молодого человека 25 лет, которому во многом помогла старшая коллега Либлинг профессор Ольга Сергеевна Никольская, но он, к сожалению, сидит дома, он не смог найти свою социальную нишу. Играл он в детстве очень неплохо, кстати.

– То, что такие дети, как Даня, стали учиться в школе, общаться с нейротипичными ровесниками, это огромное достижение. Чего еще удалось достигнуть за эти годы благодаря ПАП?

– Очень многого. Есть такая поговорка – «неизбежны только смерть и налоги». В случае с аутизмом неизбежны три вещи – смерть, налоги и прикладной анализ поведения.

Не сможете вы без него ни учить, ни включать, ни устроить на работу, ни обучить обслуживать себя.

У нас появился метод, от которого мы можем, условно говоря, плясать как от печки. Относительно него мы можем оценивать другие методы, мы теперь понимаем, что такое эффективность и неэффективность. Нам гораздо проще стало бороться с шарлатанами, с безумными теориями аутизма, которые имели своим следствием бесполезные, а порой и опасные подходы, как, например, холдинг-терапия.

ПАП стал своеобразной точкой сборки. Врач не всегда знает, отчего плачет или кричит неговорящий ребенок с аутизмом – это физическая проблема, у него что-то болит или это поведение вызвано коммуникативным дефицитом, «дурной привычкой» или не замечаемым нами неприятным стимулом? Традиционный педагог советует родителям в таком случае отвести ребенка к психиатру и «чего-нибудь попить». Поведенческий же аналитик обладает методикой, позволяющей отделить поведение, вызванное болью, от других видов поведения.

– Получается, что ПАП универсален?

– Универсальны, скорее, законы поведения.

Сам же метод не является универсальным и не может заменить собой все, например медицину, место которой в аутизме значительно. Но если раньше родители не знали, что выбрать, и часто оказывались жертвами непрофессионалов или просто теряли время и деньги на занятия, интересные для кого-то, но совершенно бесполезные для их ребенка, то теперь их выбор упрощается. Есть верная методика, которая к тому же умелым специалистом будет скроена по их ребенку.

АВА-терапевт четко оговорит цели, задачи, план работы, критерии оценки. Он не скажет: «Я поработал, и ваш ребенок похорошел», он предъявит конкретные результаты своей работы, о которых вы с ним договорились заранее. Это огромный сдвиг в жизни аутистического сообщества, который невозможно переоценить.

– Неужели все дефектологи – оппоненты поведенческого подхода?

– Да нет, конечно. Это вообще искусственное противопоставление. Как считать, что сурдопедагог оппонент тифлопедагогу. Это просто разные специализации.

Возвращаясь к оппонированию дефектологов – знаете, что интересно? Учиться на АВА-терапевтов к нам приходят и те, кто поработал дефектологом. Они признаются, что их представления о ПАП были совершенно неверными, и, осваивая эти подходы и методы, они от них уже не отказываются.

Поведенческие методики, как признаются специалисты, эффективны не только для детей. Они и самому терапевту позволяют гораздо меньше выгорать. Мне не раз приходилось слышать: «Не понимаю, как я работал раньше, без АВА».

Меня, честно говоря, удивляет, что АВА-терапия до сих пор нашими психологами считается чужестранным методом, который не подходит для нашей почвы. Ведь наш великий Лев Семенович Выготский приложил усилия для того, чтобы у нас был издан бихевиорист Эдвард Ли Торндайк, он писал предисловия к его книгам, но, по-моему, с тех пор Торндайк у нас не переиздавался.

Вообще бихевиористы всего мира своим отцом считают великого русского физиолога Павлова. У меня такое ощущение, что и Выготского, и Павлова даже в профильных вузах изучают очень плохо.

Нужно снимать этот искусственный конфликт. Нужно внедрять ПАП в курсы подготовки дефектологов и коррекционных педагогов. И над этим мы будем упорно работать.

Прогресс, казавшийся невозможным, стал реальностью

Екатерина Жесткова, педагог-психолог, руководитель проекта «Шаг вперед», сертифицированный поведенческий аналитик, специалист уровня ВСВА.

– Екатерина, какое значение для детей с аутизмом и их семей сыграло появление метода ПАП в России?

– Представьте себе ситуацию: вы пришли к ребенку на занятие, а все, что он хочет, и все, что он делает, – теребит длинные уши игрушечного зайца, сидя за дверью. Любая попытка приблизиться к нему, присоединиться к его игре, увлечь его еще чем-то провоцирует длинную истерику. Ваш ангелочек начинает кричать, биться и, даже если вы отойдете и оставите свои попытки, он успокоится нескоро.

Много раз я видела, как педагоги пробуют увлечь ребенка игрой, показывают палочки, зайчиков, картинки с жирафом, громко и четко произносят слова и просят что-то сделать веселыми голосами, а наш малыш продолжает сидеть за дверью со своим зайцем.

Конечно, в жизни семьи этого мальчика произошли колоссальные изменения, когда мы, его педагоги, научились использовать прикладной анализ поведения. Постепенно поведение стало улучшаться, ребенок начал имитировать действия взрослых, затем повторять звуки, через несколько месяцев пошел в детский сад, а затем и в школу. Прогресс, до этого казавшийся невозможным, стал реальностью.

Это только один случай, который произошел с одним мальчиком много лет назад. Представляете, скольким мальчикам и девочкам люди, изучающие и практикующие ПАП, смогли помочь с тех пор?

– Что вам лично дала возможность получения профессии в России?

– Поначалу информации о прикладном анализе поведения на русском языке не было, не было книг, вебинаров, курсов, и мы были вынуждены довольствоваться скудными обрывками информации, которые нам удавалось раздобыть.

Но результаты применения метода были столь вдохновляющими, что мы искали любую информацию и любую возможность узнать больше. Поэтому курсы обучения ПАП на русском языке были огромной радостью, и без преувеличения могу сказать, что это обучение изменило меня навсегда.

– Как ваша помощь детям с аутизмом без применения АВА отличается от той, что вы стали способны оказывать с АВА?

– До применения методов АВА попытки справиться с проблемным поведением ребенка терпели крах одна за другой. День шел за днем, ситуация не улучшалась, навыки не формировались, плохое поведение сохранялось на прежнем уровне.

С помощью отлично структурированного, бесконечно логичного и обоснованного подхода возможности педагога возрастают многократно. Аналитик поведения всегда, в любую секунду знает, чем ему заняться, какой навык на каком этапе развития находится, каков будет следующий этап и следующий навык, почему именно этот навык следует формировать сейчас и на что мы в этой работе опираемся.

От вас не требуется совершать чудеса, опираясь на тезисы «я так чувствую», «у меня стаж 20 лет, я любое занятие могу провести». Есть четкий алгоритм действий, многократно опробованный на практике и доказавший свою эффективность в ходе научных исследований, учитывающий индивидуальные особенности каждого ребенка, требования и уклад каждой семьи.

Работать, опираясь на такой надежный теоретический фундамент и с учетом результатов практики коллег, – это очень здорово, не нужно действовать наугад, блуждать в потемках собственных субъективных предположений.

Абсолютно родной метод

Николай Алипов, доктор медицинских наук, научный редактор первого фундаментального учебника «Прикладной анализ поведения» (авторы Джон О. Купер, Тимоти Э. Херон, Уильям Л. Хьюард, М. «Практика», 2016) на русском языке.

– Николай Николаевич, насколько работа над учебником по ПАП была для вас, физиолога, обычной, а насколько экстравагантной?

– Вот этими двумя словами, наверное, полностью описываются мои ощущения от работы над учебником. Предельно интересной и предельно экстравагантной. С одной стороны, все такое знакомое, Павлов, бихевиористы, стимулы, подкрепления-наказания.

 С другой стороны, я довольно быстро понял, что попал в какой-то совершенно новый для меня мир, в известной степени отгороженный от иных миров как по принципиальным соображениям (именно так бихевиористские дисциплины себя и позиционируют), так и в результате явного дефицита знаний друг о друге со стороны бихевиоризма и классической рефлексологии. Вдобавок я столкнулся с новой для меня, молодой, но развитой и крайне эффективной практической дисциплиной.

Наконец, мне стало ясно, что это не просто сложный перевод, к каким я, в общем, привык, – это масштабный проект, далеко выходящий за рамки одной книги и имеющий отношение к становлению новой, хотя и близкой для нас дисциплины.

Я предельно признателен моим коллегам и друзьям из команды переводчиков – психологам, поведенщикам, лингвистам, психиатрам, коррекционным педагогам, без которых если бы этот проект и состоялся, то в совершенно в ином качестве.

– К ПАП много претензий в русле «это заморский метод, а у нас своя дефектологическая школа». Этот метод для нас действительно не родной?

– Абсолютно родной, я бы сказал. «Кто контролирует среду, тот контролирует поведение» – основа отечественной рефлексологии. Собственно, это положение Павлова, и Беррес Скиннер (на учении которого базируется ПАП) всю жизнь это подчеркивал (фотопортрет Павлова – единственный, который всегда висел в его кабинете). Павлов, в свою очередь, с большой симпатией и пристальным вниманием следил за работами бихевиористов.

Просто-напросто традиции павловской школы в значительной мере теряются, а бихевиоризм в России только появляется – в течение длительного времени он был гнилым буржуазным учением. Принятие ПАП российским сообществом мне кажется бесспорным.

– Как научный редактор перевода фундаментального учебника «Прикладной анализ поведения» скажите, как, на ваш взгляд, появление учебника повлияло на процесс профессиональной подготовки отечественных специалистов в области ПАП?

– По роду моей деятельности мне ближе фундаментальные вопросы поведения, о конкретном влиянии на подготовку специалистов лучше спросить у профессиональных практикующих поведенщиков.

Я могу сказать только, что мы ждали (и ждем) от появления этой книги в России. Собственно, две вещи.

Во-первых, это такое руководство, без которого подготовка современного поведенщика (по крайней мере по международным критериям) не может считаться полной. С появлением перевода эта подготовка должна, по нашим ожиданиям, перейти на совершенно новый, гораздо более профессиональный, соответствующий мировым стандартам и интегрированный в мировое сообщество уровень.

Во-вторых, в этом руководстве имеются постоянные (и неизбежные) пересечения с павловской школой, ее концепциями и терминологией. При переводе мы старались все эти пересечения учесть, тем более что таково было и мнение авторов (что вызывало порой острые дискуссии в отечественном сообществе).

Мы рассчитываем, что это может быть первым шагом к формированию национальной поведенческой школы, интегрированной в мировое сообщество, но со своими особенностями, безусловно, имеющими право на существование.

Иллюстрации Оксаны Романовой