8 июня – день социального работника в России. Мы привыкли думать, что соцработник – это тетенька с авоськой, которая носит продукты пенсионерам. Но это лишь малая часть айсберга профессии. Сегодня многие соцработники – просто шерлокихолмсы в юбке.
«Есть человек, он страдает, мы помогаем»
Рассказывает Наталья Кузнецова, соцработник службы Милосердия, помогающая бездомным уже 15 лет.
– Как бы вы сами сказали – что у вас за работа такая?
– Наша главная задача – сделать так, чтобы человек не остался на улице. Мы работаем с людьми, которые не помнят, где живут, не понимают часто – как оказались на улице. Они не готовы говорить правду, потому что им страшно. Не готовы, порой, принять помощь.
И вот с этим минимумом данных надо понять историю человека, отделив в ней правду от вымысла, составить его психологический портрет и создать тактический и стратегический план помощи.
А немало и таких, кто «ломает» всю проделанную работу и в последний момент отказывается принять помощь.
Бывают совершенно тупиковые случаи, и из них тоже ищешь выход. Например, вернуть домой слепую ВИЧ-инфицированную гражданку другого государства без документов, которая не может назвать город, где жила.
Много тяжелых случаев у нас бывало, тут уже как следователь начинаешь работать. Помню, у одной бабушки в кармане был чек из магазина, который находится в Отрадном, а саму бабушку нашли в Коломенском, на другом конце Москвы. Где живет, не могла сказать, но фамилию свою вспомнила. Мы обзвонили людей с той же фамилией, но родственников так и не нашли.
Сейчас, к сожалению, есть тенденция: родственники такой вот бабушки в деменции ее одевают и выпроваживают на улицу, иногда даже отвозят в другой район…
В итоге бабушку мы устроили в центр социальной адаптации.
Но того, что было в начале нашей работы, когда люди умирали в каких-то грязных каморках, покрытые вшами, сейчас уже нет. Сегодня работают центры социальной адаптации, пункты социальной помощи. Многие бездомные знают, где можно переночевать, поесть, погреться, они сами обращаются за помощью, когда нужно.
Большинство людей довольно сообразительны в своей бездомной жизни, у них есть свой мир, и они после больницы туда возвращаются. Часто отказываясь от направления в ЦСА (центр социальной адаптации). Вот если человек уже совершенно потерял возможность выживать на улице, его отправляют в центр социальной адаптации для инвалидов, откуда после оформления документов он попадет в интернат.
– Не вызывает ли работа разочарования, раздражения: стараешься-стараешься, а человек каким был, таким остался?
– Нет. Я знаю, что целиком взять на себя ответственность за жизнь человека я не в силах. Но бывают случаи, когда и раздражишься: ты лоб разбивал, добивался для человека перемен к лучшему, а он взял и все испортил. Но в целом я понимаю, с кем работаю, и не жду, что они будут паиньками, начнут все делать «правильно».
Однажды я работала с пациенткой (выпускницей детского дома) на протяжении нескольких месяцев. У нее ВИЧ, не было паспорта. Я добилась места в медико-социальном учреждении, купила билеты, нашла сопровождающего, организовала встречу, а она решила не возвращаться домой и тихонько улизнула. И ты ничего не можешь сделать, свободен ведь человек…
Или вот был у меня парнишка, которому я пыталась сделать паспорт, он временно жил в приюте при храме. В результате он украл электроинструменты из храма и исчез.
Конечно, я сердилась. Но от таких случаев я не разочаровываюсь в работе. Если бы я имела дело с человеком, на которого я рассчитывала, а он меня подвел, это одно. А здесь – совсем другое.
Есть человек, он страдает, ему надо помочь. Не нужно влезать ему в душу, перевоспитывать.
Надо быть, наверное, святым, чтобы сделать такого человека лучше, понимаете?
– А как ваши близкие смотрят на вашу работу? Не говорят «с ума сошла»?
– У меня из близких родственников только дочка, она врач-эндокринолог. Дочка мне помогает, часто участвует в отправке бездомных инвалидов домой, сопровождает тех, кому нужна помощь в пути, – она такая любительница путешествовать. Допустим, человеку надо поменять памперс в дороге, накормить-напоить, дочка это делает. Но да, есть и родственники, которые удивляются, недоумевают – «что это я такое делаю, зачем»? Но они почти не влияют на мою жизнь.
– А какая ситуация для соцработника считается наиболее тяжелой, когда не знаешь – что вообще делать?
– Очень тяжелая ситуация – когда у бездомного человека психические нарушения. Раньше таких людей годами держали в больницах, а сейчас нет: подлечили, успокоили – и на улицу. Мест в интернатах не хватает, родственникам они часто не нужны.
Вот недавно из НИИ им. Склифосовского обратился хирург, у него в отделении оказалась пациентка – освободившаяся из заключения бывшая детдомовка, со старыми неправильно сросшимися переломами ног и колотыми ранами и психическими нарушениями. Она терроризировала соседок по палате, грозилась убить. Что тут можно сделать? Как это дело разрешить? Я едва уговорила врача не выбрасывать ее на газон, а отправить ее на Краснопрудную улицу, дом 3, там есть пункт срочной социальной помощи. Но что с ней будет дальше, все равно неизвестно.
Бывают и другие сложноразрешимые ситуации. Сейчас пытаемся помочь девушке с Украины. Она говорит, что родом из Донецкой области, а из консульства поступила информация, что у нее сохранилась прописка в городе Владимир-Волынский (почти на границе с Польшей). Прямые поезда туда не ходят, непонятно, как и куда ее отправить.
У девушки ВИЧ и эпилепсия, в Москве она проституцией занималась. Сложность в том, что она ослепла, а ее паспорт – у «хозяйки». Будем решать вопрос с консульством.
«Меня затянуло»
Татьяна Залесская, сотрудник программы «Возвращение», по образованию учитель истории, преподавала МХК (мировую художественную культуру) в школе. По программе культурного обмена уехала на год в Голландию, а когда вернулась, поняла, что хочет развиваться исключительно в социальной направленности.
– С бездомными я общаюсь давно: была волонтером в «Пельмешках на плешке», в автобусе «Милосердие», в больницах. А началось все случайно. В храме мученицы Татианы увидела объявление: по вторникам мы готовим еду для бездомных, приходите помогать. Я подумала: почему бы и нет? Это я могу.
Пришла, помогла, но на вокзал ехать не собиралась – было страшновато.. Ребята уговорили, и меня затянуло. Чувствуешь большую отдачу, кода делаешь то, в чем человек остро нуждается прямо здесь и сейчас.
В первый раз меня очень удивило, что я увидела не тех «пугающих» людей, которых представляла. Это были относительно чистые, опрятные люди, я бы и не подумала, что они бездомные! Это не те, от которых в метро шарахаются пассажиры. Такие – верхушка айсберга, особый пласт бездомных – они уже и до кормлений не доходят, это совсем другая стадия деформации.
Сейчас я социальный работник в «Ангаре спасения». Родные и друзья подшучивают иногда, но все привыкли, звонят, спрашивают: «Человек лежит на земле, что мне с ним делать?» Я теперь как справочная.
А знакомые говорят и так: «Это же бомжи, зачем ты с ними работаешь? Это не опасно? Тебе не противно?»
Но многие реагирует позитивно, рассказывают, как сами встретили бездомного и помогли ему.
Эта работа расширяет мой мир. Нам кажется, что все живут, как мы, с такими же ценностями и взглядами на жизнь, примерно с тем же жизненным маршрутом. Но оказывается, есть люди совсем из другого мира, и тогда ты понимаешь, что твоя реальность – это только маленький кусочек большого целого.
«Я столько всего узнала о людях»
Сколько всего я узнала здесь о людях, какие бывают истории! Однажды пришла девочка лет 16, она сбежала из дома в Ташкенте, каким-то чудом доехала до Москвы. Она – гражданка РФ, но постоянно проживает в Узбекистане и границу пересекла нелегально. Причем была уже на большом сроке беременности. У ее мамы был рак, и она в сердцах сказала дочери: «В подоле принесла, еще школу не закончила – я и так болею, на что мы будем жить?»
Девочка решила взять все в свои руки – заработать денег для себя, ребенка и мамы. Конечно, на работу она не устроилась, а вернуться в Узбекистан не могла, да и не было денег на дорогу. Она сама говорила нам: «Ну и наломала я дров..»
В итоге мы действовали совместно с органами опеки, вызвали маму, она приехала в Москву и увезла дочь. Мы оплачивали билеты в обе стороны, у них совершенно не было денег. Мама этой девочки приехала с гостинцами, подарками, плакала, благодарила, очень радовалась, что дочка цела.
Я думаю, что самое тяжелое в нашей работе – ежедневно выносить эту концентрацию горя. Еще очень устаешь от того, что тебе все время врут.
Постоянно приходится вытягивать правду. Нам необходимо знать, что на самом деле произошло, не для того, чтобы уличить человека, а чтобы понять, как ему помочь.
Была у нас женщина, рассказывала, что приехала в Москву писать диссертацию, пыталась устроиться в научно-исследовательский институт, работала здесь, работала там, – и все это было совершенно нелогично, не складывалось в общую картину. Долго пытались узнать правду, она обижалась, что мы не верим, агрессивно реагировала.
Потом расплакалась, рассказала, что она жила у мужчины, он ее обманывал, бил, выгонял из дома, не один раз она и сама уходила, но всегда снова возвращалась, пока не попала в больницу с сотрясением мозга.
Дома она не была уже 10 лет, мать не хотела ее видеть – она и ей рассказывала небылицы, но когда узнала, что на самом деле происходило эти годы, сказала: «Пусть приезжает, моя бедная девочка».
Почему соцработник не спорит с бездомным, когда тот врет
Бездомные врут очень часто, причем далеко не всегда ради выгоды.
Это бывает от того, что человек не может принять свое положение, и придумывает миф, для самого себя в первую очередь: на улице я по вине злых людей, а так у меня 10 высших образований и раньше был капитаном подлодки.
В таких случаях мы не спорим, потому что понимаем, что это защитный механизм, он помогает выжить.
Очень расстраивает, когда люди усугубляют свое положение. Бывает, мы много работаем с человеком, беседуем, разбираемся, налаживаем контакт, восстанавливаем ему документы, ищем его родственников, подыскиваем работу. И вроде бы жизнь налаживается, но вдруг он уходит в длительный запой, приходит с разбитой головой, двух слов связать не может, документы потерял, влип в какую-нибудь историю. Происходит сильный откат назад, и надо ждать, пока человек придет в себя, чтобы потом опять все начинать сначала…
Я работаю в программе «Возвращение», в основном занимаюсь отправками людей домой. К нам приходят те, кто попал в трудную ситуацию, часто это не бездомные, а люди, которые приехали в Москву на заработки и в силу разных причин остались здесь без средств к существованию. Мы разбираемся в ситуации, связываемся с родственниками, выясняем, действительно ли человеку есть, куда ехать, и не окажется ли он в «чистом поле».
Нам важно вместе с подопечным проработать социальный маршрут, не только физический.
Иногда приходится перенаправлять людей. Часто бывает: приходит мужчина, говорит: «Отправьте меня в Иркутск, у меня там жена», а прописан он где-нибудь в Костроме. Связываемся с женой, а она отвечает: «Мы три года как с ним развелись, я из Иркутска давно уехала». Таких случаев очень много, мы стараемся убедить человека ехать по месту прописки или в социальные учреждения, пытаемся найти других родственников, готовых его принять.
Еще один распространенный сценарий: приходит бабушка и говорит: «Я в Москве проездом, еду к Клавдии Ивановне в Киев, но денег не хватило.
Мы с ней в институте учились, она меня точно ждет. Телефон – нет, не помню, адрес тоже. Но я Киев знаю, я там найду. Хотите, нарисую, как пройти?». А последний раз эта бабушка общалась с Клавдией Ивановной лет 10 назад. В этом случае мы стараемся убедить человека вернуться домой, потому что Клавдии Ивановны, может быть, уже давно нет, как и улицы, на которой она жила.
Часто приезжают «к Путину искать правду». Даже сало в подарок для президента привозили.
Так и говорят: «Мне, пожалуйста, билет на 16-е, потому что у меня 15-го встреча с Путиным».
Мне нравится моя работа. Нравится вникать в истории, находить выходы. Иногда человек сам не видит, что можно сделать в его ситуации, кажется, все – тупик. Но у нас есть наработки, мы можем подобрать какие-то варианты, алгоритмы. Самое приятное – когда ты можешь предложить человеку выход из его беды, и человек его принимает.
