«Ей просто нужно было понять, что мы те самые люди, которых она ждала». Так говорит приемная мама Наташа о своей дочке Маше, которая в 4 года узнала, что такое «мама» и «папа».
Маша живет в семье Натальи уже год. А не так давно Наталья подружилась с Сашей, 17-летней девочкой, живущей в ЦССВ «Солнечный круг». Саша, несмотря на свой «предвыпускной» возраст, тоже хочет семью. Потому что любовь нужна каждому.
Мы хотим рассказать три истории о «путешествии друг к другу». О себе рассказывают три очень разные мамы, которые уже приняли в свою семью ребенка из детского дома, и готовы это сделать снова.
«Мапа»
Елена, 48 лет:
Мой муж умер, когда моей дочери было 1 год и 7 месяцев. И я его люблю до сих пор. Я хотела, чтобы у нас с мужем было трое детей. И я решила: раз не получилось нам с супругом родить троих детей, я наши мечты все равно выполню, но другим способом. Эту свою мечту даже озвучила своему шефу, а он сказал: «Ты сумасшедшая?». Окружающие вообще не всегда меня понимают. Но я к этому отношусь спокойно, главное для меня – поддержка моей сестры, она меня понимает. Да, мы, приемные родители, немножко сумасшедшие – в положительном смысле. И понемножку и окружение начинает менять свое отношение.
Можно же рассуждать так: чтобы у нас не было проблем, можно вообще не замечать ни брошенных собак, ни брошенных стариков, ни брошенных бомжей, ни брошенных детей. И мы будем жить, защищая себя от любых раздражителей. Как человек в футляре. Но это неправильно. И я вижу, как меняется постепенно отношение к моей позиции. То есть люди меняются в чем-то благодаря моим поступкам. Допустим, та же наша консьержка в доме. Или учителя в школе. Кто-то раньше из них мне говорил: «А зачем вам это надо?». Я тогда была шокирована – как может педагог такое сказать?!
Я как-то встретила в юности женщину, хрупкую, маленькую украинку. У нее было 4 кровных детей и еще 5 приемных. Это было еще в СССР, когда детей отдавали из детдомов самых худших. Такие у нее и были, причем как раз подростки. Это было 30 лет назад. Я до этого даже не знала, что есть детские дома, знала только об интернатах.
Когда я с ней встретилась, я была поражена. А когда я последний раз с ней встречалась, в целом у нее было уже около 20 детей, старшие уже выросли к тому времени. Когда-то она развелась со своим мужем – сказала, что чудо, лежащее на диване, плохой пример для подражания. И все тянула сама. Она была в католической вере, и ее храм, община очень ей помогали. Я вижу в целом, что где есть Бог в семье, семье легче. Возможно, пример этой женщины стал для меня некоей отправной точкой.
Я волонтер в фонде «Волонтеры в помощь детям-сиротам». Благодаря этой своей работе я познакомилась с Сашей. Мне сказали: «Мы знаем, кто тебе нужен». И прислали его фотографию. Я не задумываясь, поехала в Ивантеевку, в детский дом. И вот уже год как Саша в моей семье. У нас контакт пошел с самого первого дня. Я вообще фаталист по жизни и не выбираю детей. Я поняла, что что мне Бог дает, то и мое. От этого 10-летнего мальчика отказывались дважды. Да, он сложный. А я не знала, что бывают сложные или несложные дети. Моей кровной дочери 15 лет – и она тоже сложная. Но я борюсь, бьюсь, воспитываю.
Сережа тоже оказался у нас случайно. Я поехала в ЦССВ «Солнечный круг», услышав призыв взять детей к себе в гости на майские праздники. Я откликнулась. Поехала знакомиться. Для меня это был неожиданный опыт, кажется, даже было непонимание, во что я ввязываюсь. Но нам было интересно вместе. И я забрала Сережу к нам в гости. Потом и на вторые праздники… А теперь мы все вместе – мы с Сережей и Сашей – отправились в путешествие с фондом.
Я понимаю и то, почему Сашку возвращали. Дважды. Он иногда делает такие вещи… он умный мальчик, но характер очень упрямый, много истерит. Мне иногда не хватает своей силы. Я подозреваю, что возвращали именно потому, что за этой показной понтовитостью прячется душа, которая хочет ласки. Он недолюбленный, недотепленный.
А знаете, меня мама тоже никогда не обнимала. И я сама чуралась такой ласки. Но зная, что я должна это дать Саше, я это делала. А он сначала не мог засыпать в одиночку. Боялся темноты. И за первый месяц мы с ним сделали такой колоссальный шаг вперед в нашей взаимной адаптации. Через месяц мы с ним поехали на слет, и нам даже сказали: «Ленка, что ты с ним сделала? Он стал совершенно другой!».
Пути приемных родителей примерно одинаковы. Когда я читала книгу Дианы Машковой «Если б не было тебя», я была поражена – как точно в ней описаны и мои ощущения. Сейчас буду читать ее новую вторую книгу «Караван счастливых историй». Это вообще очень важно – чтобы еще неопытные приемные родители, ищущие себя, прислушивались к знанию и опыту уже состоявшихся приемных семей. Это очень помогает справиться со своими сомнениями.
Я стала более спокойной, более уверенной в себе. Мне теперь иногда приходится говорить такие вещи, которые я раньше и себе не говорила. Например, я могу сказать: «Это моя квартира! Это мой дом, мои правила! И делать надо так, а не по-другому». Я была более податливая, мягкая, а теперь появился какой-то внутренний стержень, окреп. Я была неуверенная. Все же жизнь без мужа… я была и остаюсь такая «мапа» – и мама, и папа. Так что эта ситуация мне даже помогла. Оказывается, эта новая жизнь открывает и в тебе какие-то новые черты характера.
Все это фатальная неизбежность. Мы ведь изначально приехали пообщаться с другим мальчиком, и сидели с Сашей ждали его. А тут в кабинет заглянул Сережка, и его воспитатели спросили: «Сереж, пойдешь в семью к Елене?». И он ответил: «Пойду!». Так и состоялось наше первое знакомство.
А вот еще удивительные совпадения. У Саши мама умерла. У Сережи мама умерла. И ту, и другую звали Елена. Как меня. Но и это еще не все. Общество у нас злое. И в детях тоже есть жестокость. Мою дочку Таню называли безотцовщиной, Сашу называют детдомовцем. А теперь у нас есть Татьяна Владимировна, Александр Владимирович и Сергей Владимирович. Вот она, моя сбывшаяся мечта о трех детях. Что это – судьба? У них даже отчества одинаковые…
Президент
Ольга, 50 лет:
У меня шестеро детей. История с «приемством» началась внезапно еще лет 20 назад – сейчас сыну уже 31 год. Гоша был первым пришедшим в дом ребенком. Подруга умерла от перитонита, и мне сказали: «Возьми его на недельку, будем искать родных». Прошло время, наступила осень, началась школа… Гоша так и остался у меня. Все близкие его сразу исчезли. Учился парень на отлично, и надо было поддержать его в учебе, я взялась платить за его учебу в лицее… так все и осталось. Гоша, помню, всегда шептал, когда я с кем-то разговаривала: «Не говори, что я не твой».
Потом появилась Нина. Она ни дня не была в детском доме. Жила с обеспеченной мамой, но алкоголичкой, которая на нее не жалела денег и откупалась от чиновников. Это было серьезное испытание. Девочка воровала, при этом требовала покупать ей дорогие вещи, которые не носила больше нескольких раз. Она привыкла потреблять. Я покупаю ей телефон за 6 тысяч. «Я потеряла». Покупаю снова другой. «Я его уронила». А она, оказывается, его растоптала – потому что не хочет такой телефон, хочет за 30 тысяч . Но эта выходка ей не удалась. «Он у тебя пашет? Вот теперь и ходи с этим разбитым телефоном до 18 лет, а если его потеряешь, я куплю телефон тебе за 500 рублей».
Потом появилась Нина. Она ни дня не была в детском доме. Жила с обеспеченной мамой, но алкоголичкой, которая на нее не жалела денег и откупалась от чиновников. Это было серьезное испытание. Девочка воровала, при этом требовала покупать ей дорогие вещи, которые не носила больше нескольких раз. Она привыкла потреблять. Я покупаю ей телефон за 6 тысяч. «Я потеряла». Покупаю снова другой. «Я его уронила». А она, оказывается, его растоптала – потому что не хочет такой телефон, хочет за 30 тысяч . Но эта выходка ей не удалась. «Он у тебя пашет? Вот теперь и ходи с этим разбитым телефоном до 18 лет, а если его потеряешь, я куплю телефон тебе за 500 рублей».
Приходилось диктовать ей правила проживания в нашем доме. На самом деле диктовать – она брала ручку и писала. «У меня дверь открыта. Если ты не согласна с моими правилами – в 24 часа ты выезжаешь отсюда в детский дом и до своего совершеннолетия будешь там жить», – говорила я ей. Это хоть как-то сработало, хотя на самом деле я не собиралась отдавать Нину. Если ко мне приходят в дом – то в нем и остаются. Но президент здесь я, и я издаю указы.
«Как только мне исполнится 18 лет, я буду пить, курить и делать что хочу!» – заявляла мне Нина. Меня это не пугало. Мы даже поиграли, словно ей уже 18 и она у меня снимает комнату. Надолго ее не хватило. Она не следила за продуктами, деньги, которые я дала ей на жизнь, она тут же потратила. У Нины я долго не могла нащупать стержень.
Полгода назад я взяла к нам мальчика 14 лет. Я никогда специально никого не искала – дети приходили сами. Фактически я взяла Севу не глядя. Мне просто позвонили и сказали – нельзя никак его в детский дом. Он там не был ни дня. Я приехала, увидела – и взяла. Никакого «чувства» не было. Страшненький, угловатый. Но он пришел в дом – и было ощущение, что он жил тут всегда.
Родители его наркоманы. Мама умерла в 6 лет. Папа сидел, но тоже умер 2 года назад. Бабушка забрала его в свое время в деревню, и там он жил, и это даже было неплохо – мальчишка привык к труду. Но зато у него запущено развитие – в свои 14 лет он еще на уровне начальной школы. Подтягиваем знания, и он очень старается. Но я привыкла, что у меня всегда несколько детей в доме. И когда Нина выросла, мне стало не хватать этой большой семьи. И появилась мысль взять к нам еще мальчика. Думаю, что это должен быть ребенок от 7 до 12 лет, чтобы он не выделялся на фоне Севы.
Готовы ли мои дети к новому принятию ребенка? Матвею, моему младшему кровному сыну, сейчас 15 лет, и он не против. Он и к Севе относится покровительственно, как к своему младшему брату. Ощущает себя хозяином дома. А вот у Севы промелькнула легкая ревность. Пришлось объяснять: «Сева, но ты не думай, что я поеду специально кого-то искать. Я же тебя специально не искала. Вот так же могут вдруг снова попросить – позарез надо помочь! И как тогда быть?» – «Да… помочь надо». – «А ты будешь старший, твое слово будет закон» – «Хорошо. Бери».
А Нине сейчас исполнилось 18 лет. Я для нее накопила почти 2 млн рублей. Вытянула ее до иняза, училась она в школе на 4 и 5. Неожиданно от психолога недавно я узнала, что Нина говорит обо мне как об очень любящей маме, и говорит, что сама хочет так же воспитывать своих детей. А на рисунках размещает меня и наших других детей в центр – мы семья.
Прокачанная мама
Наталья, 45 лет:
У меня три кровных сына – 19 лет, 16 и 8. О том, чтобы взять в семью приемного ребенка, мы с мужем стали думать где-то уже год назад. И в Школу приемных родителей (ШПР) мы шли не за справкой. А чтобы понять, нужно нам это или нет. Хотели больше информации. Пройдя школу, мы укрепились в желании взять ребенка. И через полгода после ШПР мы взяли Машу, она с нами уже полгода.
Я уже была многодетной мамой, беря Машу. Так что моя история – точно не про материнский инстинкт, как это бывает у некоторых родителей, которые берут ребенка, чтобы реализоваться как мама. Я уже была реализовавшейся мамой. Скорее, меня тянула идея поделиться тем, что у нас есть, и позаботиться о ком-то. Я вообще глубоко копала в своей мотивации. Я прокачивала все, у меня целый список. Мне это помогло определиться с тем, какой ребенок будет нужен, чтобы сфокусироваться на этой цели. И мы решили, что это будет ребенок с ВИЧ. Мы взяли ее из Центра «Соколенок» в Москве. Мы с мужем хотим вырастить полноценного гражданина. Чтобы дочка не чувствовала себя ущемленной и реализовалась в этой жизни. Маше сейчас 4,5 года.
Она нас сразу называла «мама» и «папа», но не воспринимала нас как родительские фигуры. Потому что их просто не было в ее картине мира. Для нее это некая абстракция. Это меня очень волновало. Я видела, что в ней есть самость. Но нам нужно было показать Маше, что, несмотря на то, что мы сильные, нам можно доверять, на нас можно положиться.
Мы прошли определенные испытания, которые она нам сознательно или бессознательно устраивала. На поверхности все выглядело вроде бы хорошо, но я, имея материнский опыт, понимала, что у нас с ней нет контакта как с ребенком. Она продолжает тревожиться, боится, не доверяет, и у нее нет привязанности. Я сначала испугалась, что у нее реактивное расстройство привязанности – когда ребенок вообще не умеет привязываться и любить. Но повезло в том, что Маша сохранила в себе какую-то надежду, веру в то, что у нее появятся родители.
Первые две недели это послушный робот, который все делает безукоризненно. Ты даже начинаешь бояться: а что внутри? Возникает волнение, что внутри что-то прячется. И действительно, потом начинается. «Я это не ем!» – «Маша, ты это ела вчера!». Но когда это началось с жизненно важными препаратами, которые она принимает постоянно, мы испугались.
Как быть? Пытались дать лекарства с игрой какой-то, чтобы не прессовать, не проявлять грубость, хотя, возможно, именно эти границы она пыталась выявить – что мы с ней можем сделать? Такое ощущение, что ребенок проверяет тебя на силу, на прочность.
Когда Маша приняла нас как родителей, эти ситуации стали более управляемыми, ведь у нас появились рычаги управления. И потребность в «тестировании» нас пропала. Иногда в ней проявляется агрессия, но у нас уже есть диалог, и я могу выводить ее из этого состояния.
Она сама придумала вот такую версию своего поведения: в рот ей попадает какая-то жидкость, которая ее отравляет. И она начинает плохо себя вести. Она сама не может управлять собой, это что-то, что приходит извне. Я ей предлагаю проглотить эту «жидкость» или выплюнуть, даю ей стакан воды. И часто эта ее истерика и проходит с глотком воды, и у нее даже меняется лицо. И она говорит: «Мамочка, все прошло».
Даже мой опыт, и мое психологическое образование мне не всегда помогало. Часто ты ощущаешь свою беспомощность, все обнуляется. Падает самооценка, и снижается уверенность в своей родительской позиции. Очень нужна поддержка фонда, нужны советы профессиональных психологов.
Важна и поддержка второй половины. А мужчины ведут себя по-разному. Многие дистанцируются и стараются уйти от этих проблем. Уходят в работу, погружаются в себя. Когда мы принимали решение, что возьмем Машу, для меня было важно, чтобы это было наше обоюдное решение, а не мое решение, которое муж поддержал. Иначе бы это вылилось во фразы: «Ты сама этого хотела».
Но, конечно, мы не могли все предусмотреть. В семье у нас была довольно жесткая и понятная иерархия, и когда мы брали Машу, мы как бы выделили ей местечко в этой иерархии и решили: ну а вот тут Маша будет. А Маша сказала – нет, мне это местечко не нравится, я буду вот здесь. И тут все «поехало». Все стало ломаться. Я испугалась в том числе и за наш брак, семья для меня все в жизни. Был момент, когда промелькнула мысль «Боже, зачем мы это сделали?». Но говорят, что эта мысль всех посещает на разных этапах. Я поделилась с мужем, а он сказал: «Ну а что теперь обсуждать? У нас разве есть какие-то варианты?». Для нас нет вариантов.
Некоторые семьи считают, что у них могут быть какие-то варианты. Возвратов много, и это ужасно. Кстати, когда мы брали Машу, другая женщина брала из этого же детского дома тоже девочку на удочерение. И она советовала мне, как сделать так, чтобы процедуру удочерения пройти максимально быстро. Я не понимала, зачем эта спешка, детский дом там очень хороший, я Машу не «спасала» из каких-то ужасных условий, мы спокойно проходили все процедуры… В этой же женщине был какой-то ажиотаж.
А когда мы приехали на Новый год поздравлять Машиных подружек и воспитателей, и спросили, как дела у той девочки, нам сказали: «А ее вернули. Через две недели». Через две недели! Как не подошедший товар. А формулировка возврата была такая: «Это оказалось сложнее, чем мы думали». Родители даже ничего не предприняли, что можно успеть за две недели? Но они сказали: «Нет, лучше мы вернем ее сейчас, чем позже, когда она уже к нам привыкнет».
Мы не допускали для себя такого варианта, как возврат. Мы искали способы решения проблем. Роль мужчины, отца тут очень важна. Я не знаю, как бы я справилась, если бы была без мужа в такой ситуации как приемство. Нужен и оппонент, и тот, кто, наоборот, поддержит твои идеи и гипотезы. Так что приемство может быть ударом по всей системе под названием «семья». Нужна подпитка своей ресурсности – будь то муж, подруга, духовник или психолог… но в любом случае поддержка нужна. Я думаю, что более сложных испытаний у меня в жизни никогда не было.
Сейчас Маша изменилась. Ей просто нужно было понять, что это те самые люди, которых она ждала. Да, она не понимала, что это такое, но подспудное желание жить в семье у нее было. Так же, как оно есть и во всех этих ребятах. Это видно и в подростках.
И при этом если в детях помладше просто непонимание, то в подростках есть страх. Это мы проходим сейчас с Сашей. Саше 17 лет, она учится в колледже. И она не знает, что ей нужно, какая семья, но чувствует, что это ей необходимо. Здесь уже идет другая работа – совместная, обоюдная, нужны шаги навстречу друг другу. В этой суздальской поездке с фондом «Арифметика добра» нам удается проходить эти шаги, я чувствую, как мы с Сашей становимся ближе. И я понимаю, что наша семья – ресурс для Саши.
И даже маленькая Маша тоже ресурс для нее. Ведь подростки очень тянутся к маленьким детям в семье. Это какая-то естественная потребность. Когда есть окружение, семья, родители или наставники, которые могут поделиться опытом, поддержать, ободрить, когда есть и старшие, и младшие дети, о которых подросток может тоже заботиться и получать отдачу, – это важно. Это наполняет жизнь смыслом. Новыми смыслами.
Успехи, которые появляются в процессе преодоления сложностей, дают очень много энергии и даже прилив эйфории, когда ты ощущаешь, что ты можешь очень много. И появляется желание еще себя реализовать, потратить себя. В момент адаптации с приемным ребенком таких мыслей – взять следующего приемного ребенка – точно не приходит в голову. А вот когда эта адаптация проходит успешно, ты видишь, как изменились глаза ребенка, его поведение, то конечно, хочется это не просто повторить – а повторять!
