Три года назад в нашей семье появился приемный ребенок. Что произошло за это время с нами, какой опыт мы приобрели?
А.В.Макаров, «Моя семья» (2005 год) /http://artnow.ru/
Когда меня спрашивают о приемном сыне посторонние или просто знакомые люди, я, конечно, стараюсь рассказать о его достижениях, о том, как многого он добился за эти годы, как почти научился жить в обычном обществе с обычными людьми, а не за высоким забором с работающими посменно воспитателями и нянями. Но наш «парадный портрет» отражает реальность лишь в небольшой степени.
На самом деле, за три года нашей совместной жизни было много неприятного, болезненного, было много разочарований и, главное, я увидела со стороны себя.
Он всегда будет помнить «тот» дом
Совершенно неважно, откуда он попал в семью – из старой ли семьи, которая по каким-то причинам не справилась, или из детского дома. У него всегда будет этот опыт, этот багаж. Даже если он никогда не будет говорить о «старой» жизни, она всегда будет в нем.
Я знаю людей, усыновивших девочку, которой было всего лишь 2 месяца, мама отказалась от нее в роддоме. И она росла с этим страшным опытом – предательства и оставленности. Я не говорю, что она была несчастна, конечно, нет – дети вообще ко всему по-другому относятся, но этот жизненный опыт у нее был.
Уже несколько лет, как наш сын живет с нами, но очень часто, забирая его из школы, я чувствую, что он допускал, что сегодня я за ним не приду, и он останется здесь, в школе, навсегда. Никакие мои слова и уверения, что я всегда буду с ним, и конфеты, и подарки не смогут перечеркнуть его ранний опыт.
От этого опускаются руки, потому что тебя как будто все время подозревают в предательстве, которого ты не совершал. Тебе надо все время заслуживать доверие несмотря на то, что, когда ты готовился взять ребенка в свою семью, тобой двигали самые благородные намерения.
Психологи говорят, что на реабилитацию ребенка, на привыкание его к нормальной жизни в семье уходит столько же лет, сколько он прожил в социальном учреждении – если он жил там до пяти лет, например, то адаптироваться к жизни вне детского дома он будет тоже пять лет и так далее. У кого-то это будет проходить более болезненно, у кого-то менее. У моей подруги приемная дочка входила в семью в течение 6 лет – очень тяжело, с истериками, с обвинением приемных родителей в каких-то немыслимых вещах, с вырыванием волос на голове. Но они с мужем терпели, а когда она стала «нормальным» человеком, пошли в детский дом и усыновили еще одного малыша.
Конечно, все это можно пережить, если ты умеешь любить. И я уверена, есть люди, которые обладают этим даром. Появление приемного сына в нашей семье заставило меня понять – я к таким людям, увы, не отношусь.
Мама-собственница, мама-эгоистка
Смешно вспоминать, но раньше я считала, что умею любить, особенно детей, в первую очередь, своих. Сейчас могу сказать лишь одно – не умею, но хотя бы это осознаю.
Из любящей мамы я вдруг в какой-то момент превратилась в человека, которого раздражает в маленьком ребенке буквально все – запах, манера говорить, даже улыбка. Сдерживать раздражение помогало лишь осознание того, что этот маленький человек не виноват, его предали, его оставили, он несчастный, и я не имею права его обидеть. Чувство стыда и вины не отменяют нелюбви, к сожалению, но все таки помогают сдерживаться.
С одной стороны, я старалась делать для приемного ребенка все, что я делала для кровных детей, – по крайней мере внешне он ни в чем не был ущемлен. С другой стороны, я пыталась разобраться в том, почему у меня, такой любящей мамы, появились эти нехорошие мысли, гадкие чувства. Я поняла, что на самом деле любовь – это огромная работа. То, что мы испытываем к собственным детям, обусловлено физиологией и самолюбием.
Мы видим в наших детях продолжения нас самих или своей второй половины – «бабушка рассказывала, что ваш папа в это время тоже читал эту книгу, катался на велосипеде, поедал крыжовник с куста…» Мы видим в них наши достоинства – один наш сын очень любит поэзию, так же, как мой муж, а у второго – мои черты («у него, как и у тебя, ярко выраженная воля к победе», – говорит о нем папа). И когда ты видишь в ребенке себя, ты не можешь его не любить, потому что ты не можешь не любить себя.
И даже их недостатки никогда не смогут заставить тебя разлюбить своих детей, потому что и они тоже – от тебя, и ты это понимаешь, а потому относишься снисходительно, прощаешь или не обращаешь внимания.
Мне могут возразить – а как же подростки, с которыми часто отношения напряженные, с которыми родители нередко ругаются и даже ссорятся? Так и это происходит от того, что подростки начинают проявлять собственное «я», они перестают быть «нашими», и эти чужие черты и раздражают больше всего.
Однажды меня неприятно поразило осознание, что я – мама-собственница, мама-эгоистка. Именно это – желание видеть в ребенке себя (пускай даже недостатки, но свои) – делало меня такой нетерпимой к приемному ребенку. В нем нет ни меня, ни мужа, он другой.
Внешние признаки любви
В фильме «Париж, я люблю тебя» собрано несколько новелл о любви. В одной из них рассказывается о том, как мужчина решает сообщить своей жене о том, что хочет с ней расстаться, потому что полюбил другую женщину. Он думает, что совершит честный поступок. Он приходит в ресторан и ждет свою жену – она опаздывает. Она всегда опаздывает, это его в ней особенно раздражает.
Но вот она приходит и он не успевает ничего ей сказать, потому что она показывает ему бумаги, где сказано, что у нее рак в последней стадии. Муж – человек благородный, конечно, он не может объявить ей в этот момент, что решил ее бросить. Он начинает ее утешать, а потом понимает, что должен в эти последние недели или месяцы жизни окружить ее заботой и любовью. Не любя по-настоящему, он создает все внешние проявления любви – он ходит с ней туда, куда она любит ходить, он смотрит с ней ее любимые фильмы, читает ей вслух любимые книги, готовит ей любимую еду. Он делает все, что раньше его так сильно раздражало, делает, потому что хочет поддержать свою умирающую жену.
И вот что интересно, служа ей таким образом, преодолевая свое раздражение, он вдруг начинает ее снова… любить. Когда его жена умирает в конце новеллы, он не возвращается к любовнице, он остается один, потому что после той настоящей любви, которую он испытал к собственной жене в конце ее жизни, он уже не может любить никого другого.
Мне кажется, это по-настоящему христианская история. Когда ты чувствуешь, что у тебя нет любви, но не поддаешься этому искушению, которому поддаться очень легко, а продолжаешь служить тем, кого ты должен любить, любовь может прийти. А еще можно обратиться к Тому, Кто есть Любовь, и попросить поделиться ею.
По прошествии трех совместных лет, в течение которых было много радостей и достижений, я поняла, что самым главным для меня было не это внешнее проявление успешности, а наш внутренний поиск. Полюбить в человеке его самого – это и означает полюбить по-настоящему.
