Сегодня в России на каждые 100 тысяч населения 600 человек сидит в тюрьмах. По этому показателю мы «уступаем» только США (730 заключенных на 100 тысяч). В странах Западной Европы в местах лишения свободы находится 100 человек на 100 тысяч населения, в скандинавских странах – 60-70 человек. Эти цифры привел крупнейший современный криминолог Нильс КРИСТИ, член Академии наук Норвегии и Швеции, один из иностранных экспертов Национальной комиссии США, член редакционного совета международного журнала «Теоретическая криминология», в прошлом – директор Норвежского института криминологии и президент Скандинавского совета по криминологии, выступивший с несколькими лекциями в Москве. После одной из лекций он дал интервью корреспонденту сайта «Милосердие.ru»
— Господин Кристи, конечно, приведенные вами цифры малоутешительны, но реально ли в одночасье уменьшить количество заключенных? Не правильнее ли думать о профилактике преступности, прежде всего подростковой, которая со временем и приведет к уменьшению количества заключенных?
— Я бывал во многих российских тюрьмах и колониях. Большинство людей там сидит за незначительные преступления. Кстати, слово «преступление» я очень не люблю. Это абстрактное понятие, уводящее нас от реальности. Проще наклеить на человека ярлык преступника, чем разобраться в обстоятельствах. Например, убила жена мужа – это сразу расценивается как тяжкое преступление, и женщина получает большой срок. Если же разобраться, что предшествовало трагедии, скорее всего найдутся серьезные смягчающие обстоятельства. С другой стороны, разве даже самое суровое наказание может компенсировать отнятие человеческой жизни? Нам кажется, что мы наказываем справедливо, но, я думаю, справедливость здесь невозможна. Можно говорить о равновесии, тогда за убийство всегда надо убивать – «око за око, зуб за зуб», но мы не примем такое общество. Лучше, если хотим быть цивилизованными людьми, вспоминать о милосердии.
— Как отреагирует Европа, если в России вновь будут применять смертную казнь (мораторий на нее истекает в 2007 году, и многие за то, чтобы его не продлевать)?
— Если это случится, Россия будет исключена из целого ряда европейских организаций. И Грузию не примут в Европейский Союз, пока они не отменят смертную казнь.
— Но в некоторых американских штатах есть смертная казнь…
— Жаль, что Америка не горит желанием вступить в Европейский Союз, а потому не считается с мнением Европы. Отсутствие смертной казни в законодательстве – абсолютное требование для всех, желающих быть принятыми в европейское сообщество. Моя позиция однозначна – аморально, когда одни люди отнимают жизнь у других.
— В связи с разгулом терроризма в Европе не увеличилось число сторонников смертной казни?
— Нет. Как раз борьба с терроризмом, которую возглавляют Соединенные Штаты – прекрасная иллюстрация того, как опасно отвечать на зло злом. Карательные меры не уменьшают терроризм, а, наоборот, провоцируют его дальнейшее развитие. И к Нюрнбергскому процессу, во время которого я был студентом, с годами мое отношение изменилось. Тогда, после войны, я считал его положительным явлением, сегодня думаю, что он неправомерен. Во-первых, в суде сидели американцы, только что сбросившие бомбу на Хиросиму и Нагасаки, англичане и французы, сравнявшие Дрезден с землей, русские, у которых в это время «расцветал» ГУЛАГ. Во-вторых, весь процесс был сконцентрирован на преступлении отдельных личностей, лидеров. А последователи – рядовые немцы, поддержавшие фашизм, служившие ему верой и правдой? Одним лидерам не под силу было бы воплотить античеловеческие идеи на практике. Главная беда в том, что большая часть нации поддержала фашизм. Многие – идейно. Вот и надо было выслушать людей, понять, что их привлекло в фашизме, объяснить, как они плохо поступили. Мы же не верим в силу слова, убеждения, поэтому стремимся карать. А вот в Южной Африке после падения апартеида пошли другим, правильным, на мой взгляд, путем. Создали советы, организовали слушания, на которых не судили, а обсуждали, что же произошло. Потому что нашлись моральные лидеры, как Нельсон Мандела, которые сказали: давайте все-таки поймем друг друга. И они смогли создать в стране мир, а не продолжать несчастья.
— Можете вы себе представить государство без тюрем, законодательство, в котором отсутствует нелюбимый вами термин «преступление»?
— Мне нравится эта идея! Думаю, здорово было бы жить в обществе, в котором нет слова «преступление», а каждый поступок обсуждается, как реальное действие, а не как абстрактное понятие. Совсем упразднить тюрьмы невозможно, но стремиться к их сокращению, уменьшению числа заключенных, перехода от осуждения к обсуждению необходимо. А нашим социологам, криминологам следует учиться у писателей – не рассуждать абстрактно, а рассказывать реальные истории, видеть за каждой трагедией реального, живого человека. Я не призываю отменить систему наказания, но это не та область, в которой надо стремиться быть стахановцами. А многие, к сожалению, стремятся, борьба с преступностью превращена в индустрию.
— Раз вы заговорили о писателях, то нельзя не вспомнить «Преступление и наказание». Достоевский, безусловно, видит в Раскольникове человека, сострадает ему, но все же не сомневается, что он должен понести наказание. И слово «преступление» в названии романа он не берет в кавычки. Значит, можно одновременно видеть реального человека, сострадать ему и при этом признавать такое понятие, как преступление, и справедливость наказания?
— Но почему вы должны называть это преступлением? Мне в романе Достоевского было интересно прочитать, как все произошло. И именно потому, что там это описано подробно, я могу сказать: то, что совершил Раскольников, неприемлемо, плохо. Зачем подменять серьезный анализ абстрактным понятием? То же самое я имел в виду, когда говорил о Нюрнбергском процессе. Надо было стремиться получить максимально полное описание того, что происходило. Описание не однобокое, а по возможности приближенное к реальности. Поэтому я за обсуждение, за диалог, за медиацию. Считаю, что уважаемая мной организация «Amnisty International» совершает ошибку, требуя наказания нарушителей прав человека. Этим они невольно приучают нас относиться к системе наказания как само собой разумеющемуся. Мне же ближе пример Южной Африки и Латинской Америки (Аргентины и Уругвая), развивающих медиацию*. Восстановительное правосудие должно максимально заменять карательное.
Беседовал Леонид ВИНОГРАДОВ
От редакции
Многие установки г-на Кристи кажутся утопическими. Однако Нильс Кристи – не блаженный мечтатель, но опытный практик. В качестве иллюстрации предлагаем вам отрывок из его книги «Борьба с преступностью как индустрия (вперед к ГУЛАГу западного образца?)» (М., «Центр содействия реформе уголовного правосудия», 2001):
В ожидании наказания
Был период, когда в нашей стране не хватало мест в тюрьмах. Выход из этой кризисной ситуации нашли самый простой: осужденных ставили на очередь.
В 1990 году у нас 2500 человек были заключены в тюрьму. Но на листе ожидания находилось 4500 человек. Мы организовали очередь, где они ожидали исполнения наказания.
Власти в замешательстве. Очереди в детских садах, очереди в госпиталях, очередь за домашними сиделками. И очередь на исполнение наказания. Тут что-то не так.
Я могу понять чувство неловкости, возникающее у представителей власти, особенно когда пытаюсь объяснить эту ситуацию кому-либо в Англии или в Соединенных Штатах. Создается ощущение, что граждане этих стран не верят своим ушам. Очередь на заключение в тюрьму? Это звучит как что-то из ряда вон выходящее, диссонанс, как включение хард-рока в середине пьесы Дебюсси.
Почему?
Причина неловкости скорее всего в том, что подобная ситуация не согласуется с распространенными стереотипами, относящимися как к заключенным, так и к функциям исправительной системы. Мы все знаем основные правила игры про полицейских и бандитов. Полиция должна поймать бандитов, бросить их в тюрьму и держать там. Это трудное и опасное дело. При любой возможности эти негодяи пускаются в бега. В эту игру мы играли в детстве. Этой игрой заняты средства массовой информации — игрой в действительность, подчиненную сценарию. Преступник арестован, изолирован до суда и затем отправляется прямо в тюрьму отбывать срок.
Это описание соответствует действительности в некоторых тяжелых случаях. Однако в большинстве случаев это не так. Большинство осужденных — это люди, обычные люди, не какая-то особая порода, не бандиты. Они в чем-то виноваты, но их нельзя считать дикими животными. Они способны ждать, как и все мы. Драма уже совершилась.
Очередь не соответствует стереотипам (oжидание суда — это совсем не то, что ожидание наказания. При ожидании суда игра идет по сценарию, а не вопреки ему. Только те, кого волнуют гражданские свободы, иногда заговаривают о том, что среди людей на листе ожидания могут оказаться и невиновные). Признать очередь означает признать то, что ожидающие люди не представляют опасности, что они не какие-то чудовища. В конце концов их отправят в тюрьму, но не для того, чтобы защитить от них окружающих. Это обстоятельство заставляет задуматься. Вот чем хорошо это мероприятие. <…>
Сейчас, в 1999 году, листа ожидания больше не существует. Да, конечно, кое-кто еще ждет своей очереди, но теперь, что очень важно, очередь эта гораздо малочисленнее. В целом же ситуация не изменилась. Осужденные получают предписания с указанием срока и места отбывания наказания и, прихватив с собой самое необходимое, приходят в указанное время к тюрьме. Так и должно происходить в гражданском обществе.
Все это верно, но не совсем. Приходят не все. Получившие большие сроки и отбывающие наказания в главных тюрьмах в основном появляются вовремя. Как и те, кто осужден за вождение автомобиля в пьяном виде. А вот маргиналы — алкоголики, наркоманы, лица, не имеющие постоянного адреса или кочующие по ночлежкам, — этих правил не соблюдают. «Приходится переносить их на другие даты — как делают в авиакомпаниях,— говорит тюремный надзиратель Альф Бьярн Ольсен. — Например, в понедельник у нас освобождается две камеры, а мы вызвали пятерых. Если приходят все, то троих мы отправляем в другие тюрьмы». И такое происходит по всей стране. Единственное исключение — трудовая колония Сестре-Слидре — туда в назначенный срок является 95% осужденных. Надзиратель Ойвинд Кьелдсберг объясняет это так: «Полиция беседует с каждым, кто должен отбывать наказание. Осужденные сообщают полиции, когда им было бы удобнее отсидеть свой срок. Таким образом нам удается избежать лишних трудностей».
Встречи в горах
Каждый год после Рождества довольно необычное собрание проводится где-нибудь в горах Норвегии. Сейчас, после двадцати таких собраний, это стало своего рода традицией. Собрание проводится в отеле с хорошей репутацией, продолжается три дня и две ночи, и в нем принимают участие две сотни человек.
Присутствуют представители пяти групп. Первая: ответственные должностные лица исправительной системы, начальники тюрем, работники охраны, врачи, социальные работники, работники надзорной службы, преподаватели исправительных учреждений, судьи, сотрудники полиции.
Вторая: политики, члены стортинга (законодательной ассамблеи), иногда министры, всегда кто-то из советников и местные политические деятели.
Третья: «либеральная оппозиция», непрофессионалы, интересующиеся делами уголовной полиции, студенты, адвокаты, университетские преподаватели.
Четвертая: представители средств массовой информации.
Пятая: заключенные, зачастую все еще отбывающие наказание и получившие на эти дни отпуск. Некоторые приезжают из тюрем на машинах вместе с представителями администрации. Другие, получив временное освобождение, приезжают на обычном автобусе. Не каждому предоставляется временное увольнение из тюрьмы для участия в собрании. Тех заключенных, которые весьма склонны к побегу, не выпускают. Но среди участников часто есть люди, отбывающие заключение за серьезные преступления: убийства, наркотики, вооруженные грабежи, шпионаж. Поздними вечерами и даже ночами можно видеть (если знать, кто есть кто) заключенных, начальников тюрем, охранников, полицейских и представителей либеральной оппозиции, горячо обсуждающих исправительную политику в целом и условия содержания в частности. Но их можно застать и за спокойным мирным обсуждением планов на завтрашнюю лыжную прогулку.
Важным результатом этих собраний представляется включение отбывающих наказание людей в духовно объединенное сообщество тех, кто принимает решения.
Возникает вопрос: почему представители власти принимают участие в этих поездках в горы?
Самое очевидное: отдых в горах — это всегда приятно. Кому не хочется иногда отвлечься от тягот службы в тюрьме или полиции? Но там их ждет не только отдых. Там представителей власти критикуют, с ними спорят, выясняют отношения. И все это потом попадает на страницы газет и журналов.
Гораздо важнее удовольствия от горных прогулок то, что там каждый ощущает себя членом некоего духовного сообщества. Норвегия маленькая страна. Люди, ответственные за функционирование государственной системы борьбы с преступностью, просто не могут не знать друг друга или, по крайней мере, друг о друге. Они не могут спрятаться от критиков, а критики не могут избежать встреч с ответственными лицами. В некоторой степени мы принуждены к близости. Тем не менее, до искажений дело не доходит. Вы можете, например, испытывать сильное чувство враждебности к чьим-то идеям, но всегда остается место для сомнений в своей правоте. Может быть, противная партия в чем-то и права. Забавно то обстоятельство, что большинство чиновников получило юридическое образование. Они старые ученики своих еще более старых критиков. В таких условиях разум не порождает чудовищ.
Однако это слишком идиллическая картинка. Конечно, в собраниях участвуют избранные. Кто-то из ревнителей сурового закона и строгого порядка не может и представить себя в числе участников «нагорных собраний». Однако в них участвует достаточное количество людей из разных слоев, чтобы образовалась атмосфера диалога. Участников достаточно много, чтобы заронить в системе фундаментальное сомнение, скажем, в продуктивности идеи строительства новых тюрем или некоторые сомнения в полезности европейских и, особенно, американских тенденций. <…>
Главным результатом этих встреч является, скорее всего, выработка своего рода неформальных минимальных стандартов того, что подобает делать для исправления и что нет, а также соглашения о том, что эти стандарты имеют силу для всех человеческих созданий. <…>
В прямо противоположной ситуации — когда преступник рассматривается как существо другой породы, нечеловек, как предмет,— не существует пределов для возможных злодеяний <в его отношении>.
Конечно, сейчас сложно представить себе что-либо подобное на российской почве. И тем не менее, гражданское общество, к которому апеллирует Нильс Кристи, – продукт христианской цивилизации, укорененный в Евангельской истине о ценности в очах Божиих и персональной ответственности за судьбу мира каждого человека. Поэтому, пока мы не утратили права называться православной страной, пока Церковь имеет вес в формировании образов российской действительности, есть и надежда, что рано или поздно наши преступники с одной стороны и наше правосудие и пенитенциарная система – с другой, хоть сколько-нибудь приблизятся к нарисованной выше идиллической картине.
________
* медиация, посредничество – одна из основных практик восстановительного правосудия, введение в процесс примирения сторон и заглаживания вреда беспристрастной третьей стороны, участника, способствующего процессу примирения.
Назад
