Не тот великан и хохмач Гиляровский, который прославился своими гигантскими обвислыми усами, казачьей папахой и книгой «Москва и москвичи». Не Василий Федорович Малиновский, вошедший в историю как первый директор легендарного Царскосельского лицея. И не загадочный зодчий-масон В.Баженов, самый романтичный русский архитектор.
Нет, то были однофамильцы, известные в узком кругу доктора-психиатры. Создатель учения о галюцинациях В.Гиляровский, основоположник отечественной научной психиатрии П.Малиновский и автор книги «Психология казнимых» Н.Баженов.
«Дом для безумцев» и главный его реформатор
Психиатрическая клиническая больница № 3 имени Василия Гиляровского была основана в 1808 году. Первоначальное ее название – «Доллгауз» или «Дом ума лишенных». Доллгауз – нем. toll – безумный, сумасшедший, нем. haus – дом. Со вторым названием все ясно и без перевода.
Деньги на сооружение этой лечебнице выделил лично император Александр Павлович, отщипнув ощутимую часть от средств, приготовленных на его коронацию. Строилось учреждение государственной важности.
Самым известным директором этой больницы считается Василий Федорович Саблер. Он был гуманист и человеколюбец, своего рода Федор Гааз. Только Гааз облегчал страдания заключенных, а Саблер – душевнобольных.
Можно сказать, что именно Василий Федорович реформировал всю московскую, если не российскую систему психиатрических клиник. И точно уж Саблер впервые внушил окружающим некогда недопустимую, даже крамольную мысль: душевнобольные – тоже люди, они чувствуют, страдают, мучаются и не надо бы усугублять эти мучения.
Именно при Саблере больных перестали сковывать цепями, трудотерапия сделалась дозированной, в практику ввели игры и музицирование. Научное, лечебное и человеческое кредо Саблера было таким: «Врач, пользуясь обломками разрушенного здания рассудка, возводит из старого материала новое здание».
Кроме того, благодаря хлопотам Саблера Преображенская больница получила статус именно больницы. До этого, до 1830 года она считалась просто богадельней, то есть, медицины в этих стенах не было вообще.
Было введено строгое разделение больных по отделениям (излечимые, неизлечимые и выздоравливающие) и по группам – буйные, беспокойные и спокойные, а также слабые и неопрятные.
Еще один этап развития больницы пришелся на 1877 год. И опять это стало качественным рывком, основанным на достижениях прогресса. «Скорбные разумом» получили прогрессивную каминную вентиляцию, водяное отопление и многое другое, от чего их жизнь стала еще чуть-чуть приятнее.
Удобные ткацкие, швейные и переплетные мастерские, сад, огород, своя библиотека. Среди пациентов было очень много образованных людей.
А спустя год ввели запрет на применение смирительных рубашек.
Дом скорби и его увеселения
Устраивались и веселые праздники. Вот описание одного из новогодних торжеств: «Устроителями праздника для своих больных выступили сами врачи. В обыкновенно мрачном доме звучала музыка вальдтейфельского вальса, исполнявшаяся духовым оркестром. В зале были нарядные дамы, кавалеры в черных сюртуках и белых галстуках. Лишь некоторые больничные куртки и серые платья напоминали о месте, где все это происходило.
Оркестр помещался на сцене в зале, который был переполнен публикой из больных… Во время исполнения пьес все зрители сидели спокойно, внимательно слушали музыку. И только кое-где в рядах по каким-то не совсем уместным движениям, звукам и проявлявшимся по временам странностям можно было заметить присутствие здесь не нормальных в поведении людей…
Публика перешла в нижний зал, где больных ждал новогодний чай со сдобными сухарями и печеньем. Желавшие их отведать сами подходили к открытым буфетам. Приставленные к больным надзиратели подавали кушанья, которые те выбирали сами. Здесь были все вместе: совершенно спокойные больные, готовившиеся на выписку из больницы, больные, не всегда спокойные и потому сопровождавшиеся особыми надзирателями, а также неизлечимые хроники, маньяки, слабоумные, другие».
Праздник закончился танцами.
Один из врачей откровенничал с корреспондентом: «Развлечения вообще, а музыка в особенности, очень хорошо действуют на больных… Мы, по возможности, стараемся устраивать для них подобные вечера каждое воскресенье. А если, бывает, пропустим неделю, то больные сами начинают спрашивать, почему не было вечера, да будет ли в следующее воскресенье. Каждый из них очень недоволен, если дашь ему какой-нибудь уклончивый ответ».
Не удивительно, что наряду со шприцами, спринцовками и смирительными рубашками, в больнице имелись скрипки, рояль, бильярд и «волшебный фонарь» для показа «туманных картин» – праотец современного кинопроектора.
А в 1903 году в газете «Московский листок» появилась заметка: «Последний бывший на днях случай побега душевно-больного Кузнецова из городской Преображенской больницы, как оказывается, не особо волнует служащих больничного отделения городской Управы. Аналогичные случаи побегов, по словам служащих, совершаются в этой больнице каждый год, раз пять или шесть, причем бежавшие больные почти всегда после двух или трехдневного своего нахождения в бегах сами же возвращаются в больницу».
Лучшее доказательство успешной деятельности трудно себе представить. Не зря спустя два года главный врач больницы Николай Баженов был удостоен одной из высочайших международных наград – французского ордена Почетного Легиона.
«Студент хладных вод»
Родственники, как правило, вносили за больного деньги. Стандартная такса составляла 6 рублей 60 копеек, но при желании можно было доплатить за всякие деликатесы. Однако основным источником финансирования этой больницы был здешний «дурак» Иван Яковлевич Корейша – «пророк» в «темной ситцевой рубашке и в темном халате с овчинным воротником, подпоясанный мочалой либо полотенцем, но шея и грудь широко открытые: на груди, на голом теле, виден крест на шнурке».
В том, что Корейшу называли дураком, не было ничего обидного. В то время это слово обозначало не столько степень умственного развития, сколько род занятий. В этом смысле весьма характерно название книги Ивана Прыжова: «26 московских лжепророков, лжеюродивых, дур и дураков».
Кстати, он же составил и «Житие Ивана Яковлевича, известного пророка в Москве». Несмотря на то, что Иван Яковлевич во время интервью больше помалкивал, сегодня это – основной источник сведений о Корейше, некогда шумевшем на всю страну.
Родился этот необычный человек в 1783 году в Смоленске. Обучался в семинарии, преподавал, затем сделался странником. Жил в Соловецком монастыре, затем в Киево-Печерской лавре и Ниловой пустыни. Опять преподавал в родном Смоленске.
А потом вдруг поселился в заброшенной бане, стал ходить по морозной земле босиком, питаться одним хлебом, смоченным летом водой, а зимой талым снегом.
Категорически потребовал, чтобы посетители входили в его баню (а затем – в шалаш) исключительно на четвереньках и снискал себе славу пророка.
И вправду выдал несколько пророчеств, но, поскольку говорил иносказательно, успех этих пророчеств под вопросом. В частности, свою самую знаменитую фразу произнес за год до вторжения Наполеона. В ответ на чье-то замечание о том, что одевается не по погоде, Корейша заявил: «Подождите год-годик, и жарко будет, и мерзнуть станете».
Называл себя «студентом хладных вод».
Доходы с дурака
Официальные власти и официальная медицина признавала его симулянтом. Единого мнения Церкви на этот счет не было, но, так или иначе, последние 47 лет своей жизни он провел в психиатрических лечебницах, из которых 44 года – в Преображенской больнице.
В его медкарте значилось: «Причины болезни – неистовые занятия религиозными книгами. Болезнь совершенно неизлечима».
Особой популярностью Иван Яковлевич пользовался у женской части населения. Прыжов писал: «Войдемте в его палату. Стены уставлены множеством икон, словно часовня какая. На полу пред образами стоит большой высеребренный подсвечник с местной свечой; в подсвечник «ставят» свечи. Налево низко молится странник с растрепанными волосами и в порыжелом от солнца кафтане. Направо, в углу, еще ниже молится баба. Прямо на диване сидит молоденькая девушка, а на полу возле него известная купчиха З-ая… Направо в углу, на полу лежит Иван Яковлевич, закрытый до половины одеялом. Он может ходить, но несколько лет уж предпочитает лежать… И этот темный цвет белья, и обычай Ивана Яковлевича совершать на постели все отправления, как-то обеды и ужины, (он все ест руками – будь это щи, или каша) и о себя обтираться, все это делает из его постели какую-то темногрязную массу, к которой трудно и подойти».
Вряд ли можно назвать нравственным тот факт, что здешняя администрация, по сути, поощряла посещение корейшиной палаты. Но «студент хладных вод» давал возможность той лечебнице существовать вполне безбедно – с почитателей Корейши брали мзду. Билет (их и вправду печатали) стоил 20 копеек. Не так уж и много. Но брали количеством.
* * *
В 1911 году в Преображенскую больницу поступает новый сотрудник – Василий Алексеевич Гиляровский. Ему принадлежит фраза: «Преображенская больница – это в живых образах, лицах и фактах история нашей отечественной психиатрии».
В подтверждение этого в 1968 году здесь открыли музей. Там есть о чем рассказать посетителю.
