Молодой человек, совершеннолетний, без химических зависимостей, с родственниками в ссоре (ну, бывает), лишился своего жилья из-за «черных риэлторов». Нет, его даже не обманули – угрозами вынудили отказаться от жилплощади.
Какое-то время снимал жилье, потом потерял работу, снимать уже не смог. После периода скитаний попал в приют благотворительной организации, помогающей бездомным. Рассказывает мне свою историю, полную жутких подробностей, при этом не выглядит ни забитым, ни даже просто интровертом. Имеет твёрдое намерение выкарабкаться из ситуации, в которую попал.
Спрашиваю: «А друзья у вас есть?» Отвечает, что есть. Спрашиваю: «Вы к ним обращались за помощью?» Отвечает: «Нет. Я никогда ничего у них не прошу, мне стыдно».
Пытаюсь убедить его, что если это действительно друзья, то, попав в беду, обращаться к ним с просьбами не только не стыдно, но и нужно (иначе какая же это дружба?). Потом ловлю себя на мысли, что представление о постыдности просьбы о помощи – это не свойство определенной социальной группы.
Много нас таких разных. И многим, случись что, стыдно просить. А многие стыдятся просящих (потому, что просить якобы стыдно).
Разговоры о том, что наше общество недоразвитое, диковатое, стали общим местом, успели уже и надоесть. Тем не менее, это так – недоразвитое, диковатое. И распространенное представление о постыдности просьбы даже в случае реальной беды (даже если речь идет об обращении к друзьям) разъедает наши души. Хотя бы потому, что коренится оно в гордыне.
Здесь же и игнорирование очевидного: в жизни человека есть множество проблем, с которыми он не в состоянии справиться в одиночку. Это факт, так устроена наша жизнь. От каких-то из этих проблем можно уйти, а от каких-то и нельзя.
Если беда – не стыдно просить. У друзей. У соседей. У всех, кто может помочь хоть чем-то.
Стыдно должно быть тому, кто воспринимает обращенную к нему просьбу, как нарушение своих личных границ, тому, кто шарахается от просящего, будто боясь заразиться от него неудачливостью. Ну и да, стыдно превращаться в «профессионального просителя», вполне способного обойтись в данный период жизни без помощи, но привыкшего жить на иждивении добрых людей. Но последнее – уже другой разговор.
Читателю может показаться, что я сгущаю краски. Ведь читатель, как и я, видит в интернете море просьб о помощи. Что ж, мы видим одно море, а другого не видим. Не сомневаюсь, что тех, кто сидит и терпит, потому что просить стесняется, о чьих бедах самые близкие люди узнают или случайно, или, когда уже, как говорится, «гром грянул», тех, кого приходится уговаривать попросить, не меньше, чем просящих. А то и больше.
Вот на днях узнал очередную историю: женщина с запущенной стадией диабета упала и три дня пролежала на полу в своей комнате – не позвонила сыновьям, не позвала на помощь девушку, которая снимает у нее вторую комнату. Обнаружили ее случайно, отправили в больницу. Как выяснилось, она тоже стеснялась просить.
Идея о постыдности просьбы о помощи сродни, например, идее о постыдности болезни. Так некоторые абсурдные выверты политкорректности находят у нас в обществе горячий отклик. Стоит нам отнестись к некоторым заболеваниям, вызывающим, например, ментальные проблемы, чуть более внимательно, чем мы привыкли, как тут же начинаются разговоры про то, что «это не болезнь, а особенное состояние», использование терминов вроде «особые люди» и прочее подобное.
Анозогнозия – отрицание болезни. И причины такого отрицания – не только в страхе, но и в той же гордыне, в презрении к больным, к слабым, к попавшим в трудные жизненные обстоятельства, к так называемым «неудачникам».
Иногда это презрение переходит в агрессивную стадию, когда в адрес «неудачников» звучат обвинения: «Сами виноваты». Если вдруг такой обвинитель попадает в разряд «неудачников», то начинает изводить уже себя: «За что мне это? Что я сделал не так?» И понятно, что ему труднее переступить через внутренний барьер и попросить. Но у каждого из нас есть право на слабость, сочувствие и помощь.
Каждый из нас ценен вне зависимости от своей «удачливости». Признание этого факта – еще один признак человечности. А культ силы, успеха ничуть не менее отвратителен, чем любые другие языческие культы.
