Старик
В отделении гнойной хирургии новый больной. Обычно здесь находятся мужчины без документов и постоянного места жительства. У многих – застарелые трофические язвы и обморожения. Старика привезли из интерната для ветеранов войны. У него гангрена ноги. Он лежит одиноко и молчаливо, на вопросы соседей отвечает неохотно.
– Как зовут?
– Да зовите Иваном.
– Сколько лет?
– Много. 84 год пошел.
В палате на 12 человек своя жизнь: люди давно перезнакомились, рассказали о своих болезнях, скитаниях, близких, пожаловались кое на кого и теперь ожидают историю нового постояльца. А он молчит.
К ним обычно заходят не родственники и знакомые, а социальные работники. Тех, кто не скрывает своей настоящей жизни, рассказывает о себе и дает адреса родных, через какое-то время удается или отправить домой, или дождаться приезда близких. Некоторые не хотят возвращаться к семьям.
Таков, например, Саша: около сорока лет, работал на стройке, получил травму, нога плохо заживает. Он не калека, то есть руки и ноги при нем. А в отделении гнойной хирургии это редкость. Поэтому его пока оставили здесь как помощника. Самый тяжело больной в палате – Иван, старик. Почти ничего не ест, ни о чем ни просит. Он не хочет оперироваться, а гангрена по-другому не лечится. Нужна ампутация.
Саша ухаживает за Иваном Ивановичем. Ночами старика мучает бессонница. А днем, когда в палате оживленная обстановка, ему хочется спать. Старик то и дело раздражается и ворчит.
Врачи каждый день спрашивают Ивана Ивановича, не передумал ли он с отказом от ампутации. Старик отрицательно качает головой.
– Ну что же вы, Иван Иванович, не хотите себе помочь? Вы же бывалый человек, на войне не боялись. Там, наверно, страшнее было…
– Может и так…
Узнав, что старик воевал, соседи искренне интересуются его боевым прошлым, но и здесь Иван Иванович сохраняет невозмутимость.
– А чего рассказывать, сами все знаете. Телевизор смотрите, там вам покажут…
Социальный работник – женщина из подкомиссии по работе с бездомными, навещая Ивана Ивановича, тихонько беседовала с ним. Елена спрашивала, не хотел бы он принять Святое Крещение. Старик не сразу, но согласился.
После совершения Таинства Иван Иванович дал согласие и на ампутацию. Врачи сделали все возможное, но операция не помогла. Иван Иванович понимал, что жить осталось совсем немного. За эти несколько дней он заметно изменился: стал с аппетитом есть и впервые обратил внимание на книги. В палате их немало, библиотечка состоит в основном из детективов, но Елена приносит и другую литературу, о православии. Старик выбрал тонкую книжицу со стихами Аллы Абрамовой «Плач россиянки». Стихи самые простые, незамысловатые, но посвящены они матери Жени Родионова и поэтому трогают сердце и вызывают слезы. Старик читал, тихо плакал и гладил свой нательный крестик. Шептал что-то про себя. Может, молился. В палате становилось тихо-тихо. Вскоре священник причастил больного.
Через два дня Иван Иванович скончался. По больничным правилам крестик нужно было снять с тела новопреставленного, но его оставили …
Вся палата провожала старика в последний путь.
Саша
Все это рассказал мне Саша, тот, что ухаживал за стариком.
А я в свою очередь решила расспросить его о собственных планах на жизнь. Ну не может же он долго оставаться в больнице в качестве внештатного санитара, когда-то ведь придется уходить. А куда?
– Я родом из Краснодарского края. У меня там жена, дочь, мама.
– Они знают о том, где вы и что с вами?
– Не знают.
– И когда же вы в последний раз сообщали о себе?
Саша сначала поднял глаза к потолку, вспоминая, потом слегка покраснел и почесал затылок.
– В 2001 году…
– А сейчас у нас 2007 год заканчивается…
Саша 8 лет живет вдали от семьи. Уехал на заработки. Дочери – 12 лет, значит, уехал из дома, когда ей было 4 года.
Врачи говорят, через полгода человек привыкает на новом месте и отвыкает от прежнего.
– Да, жена меня не понимает, придирается. Чуть что, сразу в крик. Я не могу этого переносить.
– А дочь? Она ведь растет без отца. И лица вашего может уже не помнит. Вам не больно, что все так получилось? Три женщины ждут вас, а вы здесь маетесь …
– Мне пока нормально.
– А без документов можно долго продержаться? Вы ведь не сможете потом устроиться на работу?
– Да можно где-нибудь подработать…
Переключаю разговор на старика, за которым ухаживал Саша.
– Вот Иван Иванович, как вы мне рассказывали, тоже 15 лет не виделся с родными. А они были у него. Какая уж там была причина, он не рассказывал.
Старика просто могли отправить с глаз долой… подальше в интернат. Но у вас-то есть жена и дочь. Они от вас не отказывались. И мама, конечно, надеется, что вы вернетесь и будете помогать ей.
– Да может им там лучше без меня? Они работают и пенсию получают. Не бедствуют.
Я теряюсь при таком ответе. Представляю себя на месте этих женщин: может ли такое быть, чтобы им было хорошо сейчас? У меня не получается. Хотя достаточно часто слышу от мужчин: таким я своей жене (матери) – обуза.
Саша тяготится этим разговором. Мои расспросы о родных, чувствуется, его беспокоят и расстраивают.
– Елена, когда ей говорят телефон или адрес родственников, сообщает им и за многими приезжают. Вот и вы позвоните моим, а я не хочу…
Он прижился здесь. За еду и койку отрабатывает положенное. Но неужели окончательно потеряно желание заниматься своим делом, жить в доме с семьей?
На соседней койке крепко спит молодой человек по имени Алеша. Ему 24 года. По словам Саши он также сознательно выбрал жизнь без привязанностей. Будет бродить по белу свету. У него есть мама, но к ней он возвращаться не хочет.
Татьяна КОЧУРА
