В группу помощи бездомным часто обращаются журналисты с просьбами рассказать о каком-нибудь человеке, который попал в беду. Все заверяют нас в том, что сочувствуют бездомным. Во всяком случае, поначалу это выглядит именно так. «Мы хотим помочь этим людям!» Да, кто-то помогает от всего сердца. Но иной раз такая «помощь» оборачивается прямым издевательством и над обездоленными людьми, и над теми, кто им пытается помогать. Грустно, конечно, и даже обидно. Но никогда не бывает бесполезно. И это – главное.
Мои отношения с телевизионными СМИ всегда складывались непросто. Как и у большинства сотрудников группы помощи бездомным. Как правило, сначала со стороны журналистов раздаются звонки с вежливыми просьбами «дать сюжетец из жизни ваших подопечных». Потом тон несколько меняется с вежливого на настойчивый. После наших уклончивых ответов даются заверения в том, что ничего такого «жареного» они не планируют, а затем кто-то из команды, называющий себя продюсером, начинает массивную «бомбардировку» звонками с намерениями уже завтра начать работу по нашему общему сценарию. Конечно же, никто из группы и не надеется на то, что будут выполнены хотя бы некоторые требования с нашей стороны. Потому что опыт показывает, что СМИ не готовы к честному сотрудничеству. У них своя позиция – жесткая и однозначно критическая по отношению к бездомным, а у нас своя – человеческая и христианская. Каждый раз я себе говорю: «Не начинай с ними разговаривать, это не имеет смысла».
Но вот очередной звонок, вежливый девичий голосок просит содействия в работе над серьезным документальным фильмом о мафии, которая использует рабский труд нищих. Голосок заверяет в полной согласованности позиций и прочая. Звонок с одного центрального канала. С ними у меня еще не было конфликтов, и они еще не успели поссорить меня с департаментом соцзащиты г. Москвы, поэтому я решаюсь не отвергать их предложение сходу, а узнать, как они собираются снимать свой фильм.
Приезжает команда телевизионщиков с продюсером (той самой девушкой) во главе. Долго не могут договориться с дежурным на въезде (большая машина с аппаратурой), потом с моей помощью машину пропускают и телевизионщики начинают устанавливать камеры. Я тем временем пытаюсь получить сценарий, ознакомиться с концепцией фильма, то есть понять главное – о чем будет фильм и зачем. Но ни сценария, ни внятного объяснения по поводу замысла фильма не получаю. Мне дают листочек с договором, который я должна заполнить. Из него я только понимаю, что фильм будет называться «Мафия нищих». Сразу же высказываю свое резкое несогласие. Такое название по сути – обвинение нищим. Девушка-продюсер тут же соглашается изменить его хотя бы на другое, предложенное мной – «Мафия на нищих». А я начинаю жалеть о том, что согласилась рассказать о двух своих подопечных, которых два года назад удалось избавить от рабства у «добрых молдавских работодателей».
Ивана и Фаину – мужа и жену, бездомных инвалидов-колясочников родом из Астрахани, живших в приюте, привезли обманом в столицу, поставили на «точку» и заставили собирать милостыню. Когда же Иван восстал на своих «благодетелей», его жестоко избили (инвалида!) и бросили на дороге, а жену оставили у себя. Нам с Божьей помощью удалось быстро провести «операцию» возвращения инвалидов в астраханский приют. Об этом и должна была я рассказать на камеру.
Мне было обещано, что сюжет об инвалидах войдет в фильм, дальше планировалось выехать (вместе со мной) в Астрахань к месту пребывания Ивана и Фаины, чтобы так сказать, заснять «момент истины». Началась съемка интервью: меня поставили на открытой площадке и стали задавать вопросы безо всякой последовательности. Рассказа не получилось по моей вине, потому что команду интересовало одно (как все было), а я часто «сбивалась» на анализ ситуации.
Еще я очень сильно замерзла, стоя на ветру. Выдался особенно холодный апрельский день. Команда телевизионщиков не разрешала надеть мне головной убор, дескать, придется переснимать (вначале ведь я без него). Потом все же согласилась. И вот, когда я пошла утепляться, ко входу в храм (в нем находится наша служба) подошли две цыганки! Была уникальная возможность «взять интервью» у тех, кто лучше всех нас разбирается «в теме». Я стала разговаривать с ними, кивая в сторону камер, но телевизионщики, подпрыгивая на месте от холода, равнодушно ждали моего возвращения. Их так и не заинтересовали «православные» цыганки, пришедшие за гуманитарной помощью (молочными продуктами). Потом я поняла, почему это происходило. Фильм снимала не команда, а «группа товарищей», не связанных между собой ни одной целью, ни одной идеей. Этого в помине не было. Был чей-то заказ.
После пересъемки обо мне забыли. Надолго. И я забыла о том, что кто-то когда-то расспрашивал меня об инвалидах, интересовался проблемой нищенства. И обещал встречу с моими бывшими подопечными. Я понимала, что ничего этого не будет. Как и фильма. Но я ошибалась.
Спустя пару месяцев случился телефонный разговор и мне сообщили, что сегодня будет премьера той самой «Мафии нищих». Между прочим, мне сообщили, что моего интервью в фильме не будет. Что поездка в Астрахань все же состоялась и Ивана с Фаиной им удалось запечатлеть. Когда я спросила, как они, ответили: «Пьют по-черному…»
Вечером был фильм. В духе фильмов ужасов. И главный ужас был в том, что все было поставлено с ног на голову. Нищие, оказывается, плодятся неизвестно почему. Подающие милостыню – главные виновники того, что нищие существуют. Самыми привлекательными выглядели стражи порядка, которые отчаянно борются со злом. Самыми умными выглядели телевизионщики, которые внедрили своих людей в логово мафии, чтобы получше разобраться с технологией. Снято было мутно, грязно, прерывисто, с бесконечными повторами самых отвратительных моментов. На середине фильма я не выдержала и выключила всю эту муть. Захотелось помыть экран сильнодействующим средством. Казалось, с него все еще стекает эта мерзость и наглая ложь.
Потом я успокоилась и стала вспоминать свою поездку с Иваном и Фаиной в Астрахань. Если бы я снимала фильм об этом, то начала бы с добра, которое все же если не торжествует, то существует, к счастью, на белом свете. Я бы показала этих людей, как обманутых детей, которые не имели добрых отношений в семье, поэтому верят «добреньким» дядечкам и тетечкам. Я бы рассказала о том, какими должны быть приюты для бездомных. О том, что самими приютами зла не одолеть. Что нужно быть добрыми не на словах, а на деле. Что паразитировать на несчастье обездоленных людей преступно, что доводить страну до состояния разорения и опустошения, то есть разгула бездуховности – подло. Что нищенство – социальная болезнь, это проблема не одного человека, а общества. Напомнила бы людям, что все в этой и той другой вечной жизни взаимосвязано. Что нить жизни не обрывается ни здесь, ни там. И что людям нужно иметь «память смертную и тогда – вовек не согрешишь».
Но ничего этого у меня не получится. Потому что снимать кино про якобы жизнь и проживать жизнь – не одно и то же. И это знают все. Поэтому расстраиваться особенно не стоит. Каждый делает свое дело. Кто-то размазывает грязь по экрану телевизора, кто-то наводит ослепительный глянец на обложку журнала, и это все – не жизнь!
Я послала той девушке, которая сообщила мне о фильме, короткое сообщение по электронной почте: «Если хотите остаться человеком, уходите с этого канала». И она поблагодарила меня за честность. Значит, стоило браться за это неблагодарное дело!
Татьяна КОЧУРА
Комментирует исполнительный продюсер телеканала «Вести» Иван СЕМЕНОВ:
Во-первых, хочу призвать всех людей доброй воли: не смотрите телевизор даже если там должны показать то, в чем вы лично принимали участие. Чтобы не расстраиваться. Вот, автор посмотрела – и расстроилась.
Во-вторых, замечу, что все-таки редакции и съемочные группы разные.
Бывает, что люди, получив от руководства задание и утвердив концепцию сюжета/фильма, на съемках (это называется «в поле») уже не заморачиваются. Профессионально собирают картинку и слова людей (они называются «синхроны»). Если при этом выясняется, что суть проблемы, которой посвящен сюжет, отличается от утвержденной «концепции» – они не расстраиваются. Потому что руководство будет оценивать их труд по соответствию концепции и рейтингу. А рейтинг будет тем выше, чем жестче подан материал. Такова жестокая селяви. Попутно дам немного пищи для размышления: рейтинг такого рода эфирным продуктам создаете ВЫ, дорогие друзья! Даже если включаете ящик только чтобы потом повозмущаться.
А бывает и иначе.
Один мой коллега-режиссер, не церковный, но интересующийся человек, недавно получил задание сделать кино о «православном целителе-чудотворце». Поработав в поле, познакомившись с материалом и посоветовавшись с людьми, он сделал фильм о человеке, который через болезни показывает людям путь К БОГУ.
Да, конечный продукт едва прошел итоговое утверждение. Да, начальство было недовольно, что мало «чудес» и не так «цепляет», как договаривались сначала. Группа стояла на своем. Потому что работала честно и не хотела иначе. Фильм выйдет в эфир, кажется, где-то в октябре.
Ну и, наконец, люди с телевизорщиками часто теряют взаимопонимание, потому что у них сигнальные системы разные. Как у кошек и собак: один машет хвостом от радости, а другой вцепляется ему в морду, увидев агрессию. То, что группа долго записывала на морозе слова девушки и злилась, что она говорит не то, что обсудили – понятно. Группа брала конкретный «синхрон», который в фильме потянул бы от силы на 20 секунд. Девушка же хотела им все объяснить и тоже не понимала, почему ее нюансы не записывают. Тут грамотный корреспондент-продюсер обычно говорит: «Мы вот с вами все обсудили. Мне кажется, мы вас поняли. Скажите, пожалуйста вот ЭТУ свою мысль очень коротко. Она ведь верная?» И тут уже интервьюируемому надо понять, правильную ли мысль в его речи вычленили, а потом очень кратко ее сформулировать.
Решать, иметь ли дело с конкретной съемочной группой конкретного канала каждый должен сам. Но никто не обидится (если ваше участие в съемках представляется довольно существенным), если вы попросите пристающих телевизорщиков: «Посоветуйте, пожалуйста, несколько ваших эфирных работ. Познакомиться!»
