Бедствие на корабле
Церковь символически изображается как корабль. Семья – малая церковь. Значит, это такой кораблик, на котором каждый член команды постоянно несет вахту. Если рулевой бросит свой корабль, убежит с него – неизбежно кораблекрушение. Даже, когда все на местах, но согласия нет, попутного ветра – не жди. Корабль без дружной команды обречен.
Почти все беды наших подопечных от того, что семьи, в которых выросли они сами, не были, говоря светским языком, благополучными. Поэтому и их собственные семьи – одно сплошное бедствие и кораблекрушение.
В НИИ Склифософского в отделении травматологии рядом с лифтом стоит кровать 25-тилетней Марины. Вообще это нарушение больничных правил, кровать вместе с Мариной должна находиться в палате. Но там ей скучно, и вся эта безрадостная атмосфера больницы ей непривычна.
Марина лежит, как в панцирь закованная, – в гипсе вся правая сторона тела: предплечье, рука, нога. В больницу женщину привезли на «скорой», забрали с улицы, где ее, нетрезвую, сбила машина. После обследования выяснилось, что Марина – беременна.
Женщина не напугана, не удручена своим беспомощным положением. У нее круглое, загорелое лицо, стриженая голова. Сначала было даже не понятно – подросток это или девушка. Разговаривает приветливо, многое сообщает о себе без смущения, дает адрес и телефон отца, который с семьей давно порвал. Местожительство – Московская область, поселок. Говорит, что живет в гражданском браке с мужчиной, есть двухлетний сын, сейчас он с мамой. Поговорив с Мариной, я иду в ординаторскую к лечащему врачу.
– Марине предстоит несколько сложных операций. Понадобится не меньше 60 тысяч рублей, чтобы приобрести штифты и пластины для остеосинтеза. Кто будет их покупать – непонятно. Приходил тут ее сожитель Эдик (врач вздыхает), разругался со всеми, теперь не показывается…
– Да, положение Марины серьезное. Судя по всему, ей лежать еще долго?
– С такими травмами еще долго придется долечиваться. Даже, если операция пройдет успешно, возможны осложнения в виде остеомелита. Еще…нужно изменить образ жизни. Но это не в моей компетенции…
Марина просила об одном: позвонить отцу и сообщить, в какой больнице она находится. Мне показалось, что дочь очень хочет повидаться с отцом. И ее болезнь, хоть и неудачный, но все-таки повод к этому.
Вечером по телефону я разговаривала с женой Марининого отца, которая сказала, что передаст «эту информацию». Поняла, что у этой женщины все под контролем. С отцом Марины поговорить не дали, хотя он был дома.
Уходя из больницы, я вспоминала Галю, нашу подопечную, лежавшую в этом же отделении несколько лет назад и почти с такими же травмами. Она была еще моложе, но даже такой, казалось бы, крепкий организм не справляется с многочисленными осложнениями после операций. Галя не может ходить без трости, постоянно болят ноги, суставы. Но самое тяжелое в этих похожих историях – ни Марина, ни Галя не понимают, что алкогольная зависимость – главная их проблема.
Через неделю в своей «родной» больнице я обнаружила в травматологическом отделении Эдика – гражданского мужа Марины. Он после разговора с врачом Марины напился и подрался, Побили его здорово: пальцы рук и ног поломали, грудная клетка травмирована. Лежит Эдик также в коридоре и возмущение от несправедливости этой жизни играет на его молодом лице. Ему 31 год.
– Я хотел…я думал…я должен был найти деньги для Марины…И вот…
Мне становится жаль этого почти плачущего мужчину. Стараюсь не показывать своих эмоций, потому что утирание слез и поддакивание – не всегда полезны. Проработки тоже не приносят результата.
– Хватит причитать, Эдуард. Как Вас по отчеству? Робертович. Особой надежды на Вас у родственников Марины не было. Лечитесь и думайте о себе. Жить Вам есть где?
– Да, есть квартира в Саратовской области. Там брат и сестра…Но они…Короче, я там не живу. Принесите мне костыли. Я пойду к Марине.
– Пока еще рано Вам думать о выписке. Только поступили. Только первую перевязку сделали. Лежите уже спокойно. Думайте и молитесь, если верите.
– Вы не понимаете нас. Вы…Вы…
– Благополучные?
– Как хотите. Но Вам никогда не понять нас!
Эдик отворачивается к стене.
Вот такая семья.
После выходных выясняется, что Эдик, не дождавшись костылей из комиссии (прихватил у кого-то из соседей) самовольно ушел из больницы. «Пойду к Марине!»
Может, такая жизнь и такие отношения нам и не понятны, но они существуют. Может быть, Эдик когда-нибудь станет Эдуардом, и Марина станет доброй матерью своим детям?
Когда я разговаривала с Мариной и Эдиком, что-то все время мешало видеть в них только пропащих людей. Господь милостив ко всем нам, Он видит наши беды и готов помогать всегда. Готовы ли и мы к этому?
У меня не получилось. Я не нашла нужных слов. Не смогла выслушать и понять. Постаралась не судить строго. Может, этого пока для меня достаточно?
В надежде спасенья
Среди наших подопечных в больницах есть такие, которые и по прогнозам врачей, и по нашим собственным наблюдениям, уже не поправятся. Но никто кроме Господа не знает, когда человек покинет временный мир. Поэтому пока он еще здесь, можно ведь для него сделать то, что обычно делают близкие люди для умирающих. Но у наших подопечных нет никого. Первая мысль: такого быть не может. Если нет в живых родственников, то должны остаться хотя бы друзья, знакомые, соседи? Но в том-то и дело, что большинство наших подопечных живут так, как будто и не задумываются о предстоящей старости, немощи. Их даже не пугают разговоры о стакане воды, который некому им будет подать.
Вот и получается, что врач, священник и социальный работник, – это единственные люди, которые окажутся рядом, несмотря на стойкое желание обиженных людей не видеть никого в свой последний час…
Конечно, умирающий человек, проведший всю жизнь без веры, опоры на Церковь и желания переменить такое существование, покидает этот мир безо всякой надежды на примирение с собой и близкими. Почти всегда вражда или обида стоит между неверующим человеком и другими. Он духовно слеп и не понимает того, что видит вокруг. И глух. В общем, он уже калека, но не знает о своей ущербности, считает себя полноценным. И только став неподвижным, беспомощным, безнадежно больным, начинает поневоле замечать других, просить о помощи, благодарить.
Светлана – соцработник из группы помощи бездомным – уже третий месяц опекает 50-летнего Вячеслава, который имеет множество тяжелых заболеваний, осложненных сердечной недостаточностью. По большей части он находится в реанимации, куда посетителей пускают в исключительных случаях, но Света и туда умудряется прорваться. Даже будучи в отпуске, она звонит в больницу и справляется о своем подопечном. Приходит к нему почти ежедневно. Приносит еду, лекарства, иконы, книги, диски с записями православной музыки, житий святых.
Света подолгу задерживается у постели больного, разговаривает с ним. Просит послушать музыку, рассказывает реальные случаи того, как люди в безнадежной казалось бы ситуации, прорывались через боль и страх к свету и надежде. Недавно Света купила известную и любимую православными книгу «Отец Арсений». В ней, что ни история, то поучение. Света оставляет ее Вячеславу и просит сохранить для других. На следующий день он увидела, что книга обернута в газету.
Вячеслов слушает Свету без явного неудовольствия, редко что-то отвечает, и в отношениях с другими больными, показывает себя человеком сочувствующим и способным оказать помощь. Хотя сам очень слаб и нуждается в уходе.
Напротив Вячеслава лежит Николай – больной с инфицированной (запущенной) раной, которая долго не заживает. Ему Света принесла пачку бумаги, которую попросила разрезать на поминальные записочки для храма. Николай сначала удивленно смотрит то на Свету, то на бумагу, а потом с легким недоумением берется за дело. За два дня работа была аккуратно выполнена, и записочки ровными стопочками белеют на подоконнике палаты.
Через несколько дней Света и Николай отправляются в родные края подопечного для подачи документов на восстановление паспорта. Дорога туда непростая и некоторые места кажутся просто дикими. Целый день проходит в дороге. Все устали и Света, простудившись накануне, чувствует себя разбитой. Работа без выходных – не всякому человеку удается это выдержать. Один день она проводит дома, чтобы подлечиться. После обеда звонит в больницу, и узнает, что рана на ноге Николая почти зарубцевалась. А Вячеслава снова перевели в реанимацию. Светлана все это время подает записки о здравии тяжело больного мужчины. А через несколько дней встречает его в терапевтическом отделении немного окрепшим.
– Хочу пельменей… Хотя бы три штуки. Может смогу съесть?
Светлана размышляет над тем, как можно сварить пельмени в условиях больницы. Затем отправляется в пищеблок и договаривается с поваром. Купленные в «Пятерочке» пельмени сварены, и Света несет их в палату к Вячеславу. Он при появлении женщины смущается, но с аппетитом съедает четыре пельменя. При этом лоб его покрыт испариной и все силы уходят на пережевывание этого продукта, когда-то, вероятно, сильно любимого…
Откинувшись на подушку, Вячеслав, слабо улыбаясь, благодарит Свету за подарок. Она уходит успокоенная – хороший аппетит – признак выздоровления. Хотя бывает и по-другому…
Света проделала большую работу для оформления Вячеслава в дом-интернат. Но состояние здоровья пока не позволяет ему выписаться из больницы. Ему нужна операция. Для этого больного переводят в другую больницу, где есть специалисты, могущие прооперировать Вячеслава. Операция скоро проходит вполне благополучно. Но Вячеслав по-прежнему очень слаб, почти ничего не ест. Света понимает, что скорое выздоровление больного под большим вопросом, ни один врач не дает гарантии того, что Вячеслав в скором времени встанет на ноги и сможет самостоятельно передвигаться. Но Света продолжает молиться за подопечного и не теряет надежды. Он, как ребенок, в которого вложено немало собственных сил, и пожелание выздоровления этому когда-то малознакомому человеку – от души.
Света признается, что почти никогда не думает о своих подопечных, как о людях пропащих и безнадежных. Они не бездомные для нее, а люди, которым особенно нужна помощь, поддержка, сочувствие. Внешняя непривлекательность не подчеркивает их ненужности, а наоборот – подтверждает необходимость именно этому человеку оказать внимание. Он всеми заброшен, или сам отошел ото всех, как говорят – поставил крест на себе. Но пока он среди нас – нужно быть рядом.
Крест на могильном холмике – и это не символ потери, а символ надежды на воскресение человека. И эту надежду никому никогда не отнять.
Через месяц Вячеслав скончался в той другой больнице. Светы рядом не было, потому что начался особенно трудный сезон – грянула зима со снегом. Узнала она об этом по телефону. Тяжело вздохнула, перекрестилась, собрала большую сумку с вещами для подопечных, которых уже не единицы, а десятки в ее больнице, привязала пары костылей друг к другу, позвонила знакомому на машине, узнала, что пробки на дорогах и отправилась к метро.
P.S.
В той больнице (уже третьей за время болезни), где скончался Вячеслав, работал другой соцработник от Комиссии. Он рассказал историю жизни и смерти Вячеслава своему духовнику, иеромонаху из Свято-Данилова монастыря. Батюшка обратился с просьбой к своим духовным чадам помочь собрать деньги, чтобы похоронить Вячеслава не в общей могиле, а как полагается. Было отпевание в больничном морге, потом похороны на Хованском кладбище. Разыскали бывшую жену и дочь Вячеслава, все они были на похоронах, а дочь с мужем и на отпевании. Примирились у гроба.
«…Руки сжимают свечу восковую,
Словно соломинку держат в надежде спасения.»
( из стихотворения иеромонаха Роман)
Татьяна КОЧУРА
