Служба помощи ВИЧ-инфицированным – это сестры милосердия и добровольцы, которые ухаживают за больными в московской Инфекционной больнице №2. Большинство пациентов с диагнозами ВИЧ и СПИД, которым помогают сестры и добровольцы, – это молодые люди, средний возраст – 30 лет. Среди сотрудников есть и соцработники, которые помогают в социальной адаптации. Об одной такой адаптации рассказывает сестра милосердия и соцработник Надежда Ильчук.
«Витязь на распутье»; рисунок Валерия, подопечного службы помощи ВИЧ-инфицированным, с картины В.Васнецова
Так бывает: делаешь важное дело, добиваешься каких-то успехов. А через несколько лет становится ясно: ты сам не понимал, чем занимался все это время. И начинаешь делать то же самое, но уже всерьез, по-настоящему. Именно так сложилась у меня работа в больнице для ВИЧ-инфицированных. Стаж приличный – 10 лет. Но вначале, не скрою, у меня было некоторое предубеждение против таких пациентов. Не из-за их диагноза, разумеется, а из-за их образа жизни.
Одинокие волки
Большинство таких больных не склонны к социализации. Это психологический барьер. Им не до этого, они не строят далеко идущих планов, пускают все на самотек. Словом, живут как придется.
Я видела, что для многих живущих на улице больница становится вторым домом. Эти люди поступают в приемное отделение больницы в надежде на госпитализацию по 15-20 раз и больше. Наблюдать все это со стороны, конечно, очень тяжело, если понимаешь, что не в силах ничего изменить. Врач ты, сестра милосердия или соцработник, гениальный психолог-новатор – но вот не можешь ты пробить эту стену отчуждения от мира, и все. Человек словно заживо замуровал себя. И в какой-то момент руки опускаются. Именно так я нередко относилась к происходящему.
Как-то раз медсестры отделения попросили меня обратить внимание на одного пациента: «У нас тут давно лежит один пациент. Помоги ему, если сможешь. Попробуй. Начни с оформления документов». В тот момент я не поняла, что это моя собственная реабилитация.
Пациент от Бога
Его звали Валерием. Было ли общение с ним легким? Я бы так не сказала. Поначалу меня пугало все, даже его внешность. Но этот страх непонимания уже не был похож не опускание рук, не возникало желания оправдаться перед собой. Это была задача, требующая решения.
Валерию было под сорок, в детстве его усыновили из детского дома. Он очень тепло отзывался о своих родителях, особенно об отце. Слушать его было интересно: мой подопечный оказался прекрасным рассказчиком, в свое время он получил прекрасное образование.
Первое, чему я у него научилась – не судить о людях по одежке. Глубина и направление мысли этого человека меня поразили. Выяснилось, что Валерий в прошлом учитель рисования. А я сама несостоявшийся художник, рисую до сих пор, всегда искала себе учителя рисования – и поэтому очень обрадовалась. Конечно, мне захотелось принести ему свои рисунки, послушать его советов. Не нести же академику! А тут непредвзятый взгляд…
Нам с Валерием пришлось совершить поездку в Сергиев Посад, где он был прописан, чтобы восстановить документы. На дворе уже был январь, стояли сильные морозы. Чувствовал он себя плохо, выглядел как больная птица – худой, озябший , в грязной одежде. От нас шарахались прохожие на улице.
Незадолго до этой поездки я показала Валерию свои рассказы. В числе прочего у меня была записана история давней поездки в Троице-Сергиеву Лавру к священнику. Это была моя первая встреча с батюшкой. Внутренне мне было плохо в то время, а священник помог – дал возможность почувствовать себя собой. А вот теперь мы ехали в Сергиев Посад вместе с Валерой! По дороге мой подопечный вспомнил об этом рассказе. И спросил меня: «А где тогда случился этот твой разговор с батюшкой?»
В тот момент я как-то почувствовала, что мы словно повторяем тот мой давний путь – вдвоем. Что наши линии жизни пересеклись на этом подмосковном шоссе.
Мы приехали – и отправились в Лавру. Валерий впервые оказался здесь: в самой Лавре, у мощей Сергия Радонежского и на святом источнике. Мы ходили, обсуждали росписи храмов. И я понимала, что теперь мы общаемся на равных, как брат и сестра. Я перестала воспринимать себя как наставницу. Забыла о том, что я опекающий соцработник, а мой спутник – человек со «дна». Ни его анамнез, ни «темное прошлое» меня больше не смущали. Я, чувствовала, что мы в одной лодке, и наша лодка плывет ровно, к заданной цели.
Паспорт мы тогда восстановили. Правда, жилье у Валерия было чисто номинальным: три квадратных метра в «резиновой» квартире. Но даже это придало ему сил. Что-то в его жизни изменилось.
Кризис
Мне показалось, что жизнь у Валеры налаживается. Он тогда выписался из больницы. Но очень скоро снова вернулся туда, и в куда более тяжелом состоянии, чем вначале. Валера сильно простудился на улице. Но главная беда была в том, что он надломился психологически. И врачи делали неутешительные прогнозы: для ВИЧ-инфицированного любая болезнь может привести к летальному исходу. Очень хотелось поддержать Валеру, а как? У него наступала глубокая апатия.
И тут я вспомнила о нескольких альбомах по искусству, которые хранились у меня на работе. Приносила ему репродукции, и мы их обсуждали. В альбоме «Русские шедевры» Валерию очень понравились картины Васнецова на религиозные сюжеты. Потом я принесла карандаши и восковые мелки: мы договорились, что Валера поучит меня, покажет некоторые штрихи.
И то, что случилось в этот момент, лично я могу расценивать только как чудо. Валера вдруг начал рисовать сам! Да еще как рисовать!
Он не рисовал очень долго – бросил из-за болезни. И всегда считал себя не художником, а скорее копировальщиком: способность к копированию у него была потрясающая. И под впечатлением от моих альбомов он начал писать свои вариации на те же сюжеты.
Картины жизни
За три месяца, что Валера провел в больнице, он нарисовал восемь картин. Первой оказалась знаменитая Васнецовская икона Богородицы с благословляющим младенцем Христом на коленях. Васнецов глазами человека, загнанного в угол болезнью, нищетой и одиночеством. Младенец на коленях Богородицы, чьи руки истощены, а в глазах ужас и обреченность.
На второй картине уже сам Господь-Вседержитель. Выбор сюжетов вообще показателен: почему не пейзаж, например? Наверное, это не случайно. Христос у Валерия смотрит куда-то в нижний левый угол. Кажется, что он сам просит о помощи. Он в смятеньи.
На третьей картинке Пересвет и Челубей. Это тема битвы добра и зла внутри одного человека. Тут уже видно, что техника у Валеры становится все увереннее, мастерство возвращается к нему. Четвертая картина – вариация на тему знаменитого «Витязя на распутье». Тема выбора вообще близка всем ВИЧ-инфицированным. Им кажется, что выбора у них нет. Куда бы ты ни повернул – тебя, как этого витязя, ждет беда. Идти некуда.
Пятый рисунок – «Николай Чудотворец спасает грешников». Он очень удивил меня. Здесь уже чувствуется начало выздоровления. Святой здесь взывает к совести грешников. Шестая работа. «Воскрешение дочери Иара». Около каждого умирающего стоит Христос. У каждого из нас есть надежда на воскрешение после Его пришествия.
Сюжет седьмого рисунка страшный. Моделью послужила картина немецкого художника Габриэля фон Макса «Распятие мученицы на кресте». Римский юноша, язычник, кладет венок из роз к подножию креста, на котором распята христианская мученица. Он рискует жизнью. Здесь уже такой светлый, искрящийся колорит, светлое, яркое небо.
Последняя, восьмая работа – черно-белая вариация известной картины «Танкред и Эрминия». Картина написана на сюжет итальянского поэта XVI в. Торкватто Тассо «Освобожденный Иерусалим». Сюжет поэмы посвящен одному из крестовых походов. Пуссен выбирает его, потому что он дает возможность показать доблесть рыцаря Танкреда, найденного Эрминией на поле брани, силу чувства Эрминии, отрезающей волосы, чтобы перевязать раны героя и спасти его. Идея жертвенности перевесила здесь все остальные. Ведь Валера и сам, когда немного окреп, даже находясь в больнице, всегда стремился помогать тем, кому еще тяжелее.
Жертвы необъявленной войны
Среди ВИЧ-инфицированных очень много талантливых людей. Многие из них выросли в тяжелых условиях: неблагополучная семья, плохие компании… – в итоге общество выталкивает их на обочину. Они склонны к разным зависимостям.
Еще я заметила, что болезнь очень часто поражает физически крепких, выносливых людей. Тот же Валерий – 195 см роста. Он болел с 1998-го и даже не принимал терапии. Но при всей его худобе и немощности в нем все равно сохранялись остатки былой стати. ВИЧ-инфицированные живут на улице, ходят раздетыми по морозу, подолгу голодают и при этом выживают! Не надо этих людей бояться, общество их и так очень сильно стигматизирует. Надо искать способы помогать им самим и их семьям, которые находятся в очень тяжелой ситуации.
Путь к выздоровлению
Наш соцработник Любовь Вороненко смогла убедить Валерия в том, что ему нужна плановая реабилитация. Она нашла центр, где его согласились принять. В этом центре началось преображение человека. Время от времени я посещала там Валеру, и предо мной словно разворачивался сюжет «Аленького цветочка»: чудовище постепенно расколдовывалось и превращалось в принца.
В реабилитационном центре для Валеры нашлась работа в иконописной мастерской – он делал там шаблоны для будущих образов. Через полгода его было вообще не узнать. Я даже расплакалась. Психологи говорили, что восстановление идет очень медленно, но оно шло. Валерий восстановил связь со своей семьей. Стал переписываться с женой. Особенно радовался встрече с 18-летним сыном, красавцем и спортсменом, похожим на него.
В общей сложности наш подопечный провел в ребцентре целый год. А потом ушел. Случилось что-то, о чем мы не знаем. Мы все молимся за него и очень надеемся, что он жив. Надеемся, что реабилитация состоялась.
Реабилитация – широкое понятие. Кто кому больше помог, я Валерию или он мне? – еще надо разобраться. В нем я увидела брата, близкого человека. Он разбудил во мне настоящее, а не надуманное сострадание к ВИЧ-инфицированным, открыл их мир. Подопечных трудно впускать в свое сердце, но иначе им не поможешь. Невозможно воздействовать на разум, просто повторяя: «Не пей не колись, вернись к семье». Реабилитация идет только через сердце.
