На днях уполномоченный при президенте РФ по правам ребенка Павел Астахов заявил в связи с этим о необходимости более широкого использования закрытых учреждений для несовершеннолетних преступников.
«Вся система работает неэффективно. Малолетний преступник в первый раз, как правило, отделывается легким испугом. Ну, поставят его на учет, а дальше? Даже за тяжелые преступления суды склоняются к условному наказанию. А у нас есть 69 специальных образовательных учреждений, все они – полупустые. Можно было бы отправить на год в закрытое училище, где бы проходило исправление.
Еще одна структура – ЦВСНП – центры временного содержания несовершеннолетних правонарушителей, куда при определенных обстоятельствах могут быть направлены правонарушители. Таких центров по России – 81, все они отремонтированы, рассчитаны в среднем на 70-80 человек.
И с одной стороны там работают психологи, приходят педагоги. А с другой – это зарешеченное здание, в котором становится понятно, что такое ограничение свободы. Посетите любое из них – самое большое вы обнаружите там полтора десятка подростков. И это при таком количестве правонарушителей», – заявил Астахов в интервью «Российской газете».
«Без помощи профессиональных психологов, без действительного страха перед жизнью за решеткой, подросток, совершивший преступление, обязательно совершит его второй раз», – подчеркнул он.
По словам уполномоченного по правам ребенка, с 2010 до 2014 года подростковая преступность значительно снизилась. «Честно говоря, мы вместе с МВД гордились тем, что меры профилактики работают. 2015 год в некоторой степени нас отрезвил. Стало понятно, что те меры исчерпали свою эффективность», – рассказал он, пояснив, что, по его мнению, негативные тенденции связаны с сокращением штатов сотрудников МВД, в первую очередь — школьных инспекторов.
Предложения Павла Астахова для портала «Милосердие.ru» прокомментировала руководитель Центра социальной адаптации святителя Василия Великого Юлианна Никитина.
«Действительно, в 2015 году выросло число преступлений, совершенных несовершеннолетними. Первая из причин – то, что мы выходим из «демографической ямы». Во-вторых – наверное, наши правоохранительные органы стали лучше работать. Я вижу это по Петербургу, и по тому району, где мы находимся. Более тревожно то, что в 2016 году (по сравнению с первыми месяцами 2015) в еще большей степени больше увеличивается количество преступлений, совершенных подростками. Такая тенденция есть.
Я абсолютно согласна с Павлом Алексеевичем в том, что в нынешней ситуации мы, к сожалению, ничего эффективного предложить не можем. Действительно, дети чувствуют свою полную безнаказанность.
Есть еще более ужасающие цифры. Это, прежде всего, то, что в прошлом году я слышала из уст уполномоченного по правам ребенка по Пермскому краю: у нас сейчас в общей сложности в России в воспитательных колониях содержатся около полутора тысяч детей в возрасте от 14 до 18 лет.
Вроде бы это очень маленькая цифра для такой большой страны.
Но молодых людей в возрасте 18-23 лет в местах лишения свободы уже 95 тысяч!
То есть: их дотягивают до совершеннолетнего возраста. Они совершенно не понимают всей серьезности происходящего. А когда им исполняется 18 лет, тогда уже к ним применяют наказание, связанное с лишением свободы.
В свое время, когда в Европе пошли по пути гуманизации системы правосудия в отношении несовершеннолетних, они сразу же стали создавать и развивать различные социальные институции, реабилитационные центры, государственные, негосударственные, закрытые, открытые, полузакрытые.
Там великое множество таких учреждений, которые занимаются этими проблемами. И дети не чувствуют такой вседозволенности и безнаказанности. Есть места, есть специалисты, которые работают с этими семьями. И это достаточно эффективные методики.
Это выглядит, как наш Центр святителя Василия Великого. В свое время, глядя на эти социальные институции, мы и создали его. Как раз для того, чтобы с одной стороны, детей не отправлять в места лишения свободы. С другой стороны – предложить новые механизмы воспитательного воздействия, которые стали правоприменительной практикой у нас в Петербурге.
Когда ребенок, который неоднократно совершает уголовное преступление в возрасте от 14 до 18 лет, по приговору суда направляется не в места лишения свободы, а на проживание в наш реабилитационный центр.
Сейчас проблема детской преступности связана еще и с тем, что много детей вовлечено в незаконный оборот наркотиков. И они являются и распространителями, и потребителями так называемых «легких наркотиков» (я не придерживаюсь этого термина, но для многих так понятнее) – это каннабиоиды и амфетамины.
Соответственно, такие программы, когда ребенок живет дома, вращается в своем обычном окружении, а днем 2 -3 раза в неделю на час приходит к наркологу, к психологу, или на какие-то социальные мероприятия, тренинги – малоэффективны, потому что в жизни его мало, что меняется.
Получается, что мы много работаем вхолостую. Тратится много сил, средств. Понятно, что когда человек уже вышел на путь дерзких преступлений, употребления наркотиков, то для того чтобы в его жизни сделать перенастройку необходимо как-то его изолировать и создать условия для его изменения.
Ребенок, тем более, подросток, должен чувствовать и понимать справедливость, принимать наказание за свои поступки. Мне кажется, что такие негосударственные социальные институции, как, например, Благотворительный Фонд «Центр социальной адаптации свт. Василия Великого», могут сыграть в этой работе по перевоспитанию подростков, ставших на криминальный путь, огромную роль.
В отличие от закрытых учреждений, закрытых школ, ПТУ или воспитательных колоний, у нас больше внимание уделяется работе не только с детьми, но и с родителями. Это тоже очень важно – ведь дети потом возвращаются в свои семьи.
Находясь в таком центре, как наш, они посещают свои школы, если есть доверие – самостоятельно, если нет – в сопровождении соцработника. Соответственно, не рвутся позитивные социальные связи, и есть возможность проследить после того, как ни уходят от нас, за их жизнью. И важно то, что не требуется последующая ресоциализация, как после мест лишения свободы.
Несовершеннолетние отбывают наказание не дома – но в условиях, где всячески поддерживается их позитивная деятельность. И с семьей, и с ребенком работает большое количество специалистов: психологи, психотерапевты, наркологи… Ребенка настраивают на определенный образ жизни, объясняют, «что такое хорошо, что такое плохо».
Негосударственные социальные институты при хорошем взаимодействии с правоохранительными органами могут эффективно использовать административный ресурс. Поэтому, когда дети начинают себя неважно вести, необязательно на них кричать, показывать свое бессилие – достаточно вызвать полицию.
Полиция приезжает, составляет административные протоколы. Дети начинают понимать, что такое последствие необдуманных поступков. Если они не останавливаются, то альтернативой нахождения в нашем Центре может в таком случае стать закрытая школа или училище, или воспитательная колония.
Дети перестают чувствовать безнаказанность. Это и есть преграда для их распущенности. Это новый опыт для их будущего и в последующем будущего их детей. Поэтому, когда они, уже повзрослев, приходят к нам – они приходят со словами благодарности.
Я согласна с Павлом Алексеевичем Астаховым в том, что центры временной изоляции несовершеннолетних недостаточно задействованы. Конечно, и там находятся и работают очень хорошие специалисты. И для детей помещение в ЦВИН – это тоже опыт шоковой терапии, когда человек понимает: надо ему дальше по этому пути идти, или нет.
А если он все время совершает криминальные поступки, и после этого не возникает никакой ответственности, и наказания, то детям этим мы оказываем медвежью услугу. Они получают опыт вседозволенности. И более того, это влияет на тех ребят, которые ничего такого не совершают.
Когда они видят, что их сверстники делают недопустимые, страшные вещи, о которых говорят их родители и учителя, что это ни в коем случае нельзя, иначе вам плохо будет – и это «плохо» не наступает – для них это тоже становится некоторой профанацией идеи ответственности.
Сейчас растет количество преступлений несовершеннолетних, связанных с хранением или сбытом наркотических веществ. 228 статья, разные части. Кроме этого – традиционно, кражи, грабежи, разбой, угоны. Но во многих случаях, когда их преступление напрямую не связано с наркотиками, также выясняется, что они были либо в состоянии наркотического опьянения, либо у них есть этот опыт, и психологически они уже достаточно зависимы от употребления этих веществ.
Что касается предложений о декриминализации впервые совершенных преступлений по 228 статье, дело в том, что и сейчас ситуация очень тяжелая.
У нас самые дерзкие барыги – это маленькие дети от 13 до 16 лет, пока они не подлежат уголовной ответственности и не являются субъектами по ст. 228 УК РФ.
Взрослые люди вовлекают их в незаконный оборот, они распространяют наркотики в школах, в лицеях, в средних учебных заведениях. Несколько лет назад был такой случай: у молодого человека был обнаружен килограмм гашиша. А за это его мама получила штраф в 4 тысячи рублей. Взрослый человек мог бы уехать «в места не столь отдаленные» на очень долгий срок.
Если мы сейчас изменим закон, введем еще большую степень снисхождения, то и так уже очень тяжелая ситуация с употреблением наркотиков среди подростков станет еще хуже.
Я не за то, чтобы давать детям судимость, как говорят, «испортить жизнь», – ни в коем случае.
Но тогда нужно на законодательном уровне закрепить, что, если молодого человека ловят за хранение и употребление наркотиков – его в принудительном порядке отправляют на социальную реабилитацию. А для этого нам необходимо развивать социальные институты, которые могли бы принимать таких детей.
На сегодняшний день очень большие проблемы связаны с тем, что если ребенок не хочет посещать, например, центр социальной помощи, центр помощи семье и детям – никто ничего с ним сделать не может. И он, опять-таки, пользуется полной безнаказанностью.
Зачастую на Комиссию по делам несовершеннолетних и защите их прав или в наш Центр приходят мамы, которые уже не в состоянии справиться со своими детьми, те уже в открытую дома курят гашиш – и ничего сделать нельзя.
И маме говорят: пока ваш сын не совершит уголовное преступление, мы, к сожалению, бессильны. Должны быть правовые механизмы работы с семьей, где у детей уже есть проблема наркотизации, до того, как ребенок преступит закон.
Главной стратегической задачей нашей организации на 2016-2017 годы мы считаем правовое закрепление статуса таких социальных институций, как наш центр. Мы готовы поделиться имеющимися у нас знаниями, методологией реабилитационной работы, опытом создания негосударственных социальных институтов, которые могли бы наряду с теми же спецшколами и ФСИНом работать, предлагая адекватные реабилитационные программы для несовершеннолетних, совершивших преступления, и имеющих значительный опыт употребления психо-активных веществ.
Конечно же, должно использоваться и лучшее из зарубежного опыта – не надо «изобретать велосипед», там на протяжении долгого времени создавались и работают такие институты. Без этого – получается, что мы ставим диагноз, но не даем лекарства, потому что его нет».
